Это Арто придумала не выключать Дафну. Это она снимала его показатели. Айзек не хотел знать, что эта парочка, Поль и Марш Арто сделают с тем, кто взорвал центр Брессон, но собирался сделать все возможное, чтобы они нашли этого человека. Потому что вчера отсюда увезли слишком много пустых мешков. И потому что Айзек не хотел, чтобы они обратили внимание на кого-нибудь еще. В темноте под окулярами зажглась зеленая точка — автофокус камеры нащупал что-то подходящее. Айзек постучал по кончикам пальцев, командуя камере замереть — будто аплодировал ей за находку. Вытащил из кармана мобильный контейнер. Нужно было аккуратно провести его к камере, чтобы он не задел оцепление… Шов перчатки задел боковой сенсор контейнера. Айзек не успел сжать ладонь — контейнер с визгом метнулся прямо к камере, на мгновение разметав золотые лучи полыхающими в темноте искрами. Айзек успел только судорожно глотнуть теплого воздуха и закрыть глаза.Он не успеет сбежать. И когда карабинеры станут допрашивать его под анализаторами — он все скажет, о чем будут спрашивать, и остается только активировать Арто, чтобы сказала Полю, чтобы придумала, что делать остальным... Ничего не случилось. Лучи переливались над руинами центра, а серебристый контейнер деловито рылся в холодной саже длинным щупом, собирая остатки паука. Камера недовольно подмигивала ему двумя лампочками — у старых камер были слабые батареи и маленькая память. Камера устала и хотела есть, а контейнер уже не стрекотал, а утробно жужжал, нагруженный обломками. Айзек оторопело смотрел на них и даже не вспомнил, что по такому случаю сказала бы его матушка. Место взрыва никто не оцепил. Он мог спокойно пройтись по руинам, мог руками собрать любые обломки и рассовать по карманам. Что это? Халатность? Или взрыв никто не собирается расследовать? У тошноты был металлический привкус. Это была такая дрянная мысль, что лучше бы ей вообще никогда не приходить ему в голову. Поль будет в ярости. А вот Арто, пожалуй, будет в восторге.Айзек не знал, какая мысль была ему отвратительнее. … Клавдий раздраженно отмахнулся от назойливо-писклявого медицинского дрона. Нужно было подойти к какому-то там отсеку, чтобы получить укол снотворного и успокоительного, нужно было следить за показателями здоровья и соблюдать рекомендации, а еще следить за эмоциональным фоном, но теперь-то ему было совершенно на это наплевать. Ему разрешили остаться с Тамарой. Пока не пройдет «первый стресс», пока не подействуют усиленные лекарства. Через несколько дней ему придется уйти из центра Дерека Лаффа — такого же, как центр Лоры Брессон, только здание было синее с белым, а не белое с синим. Такого же ненадежного, уязвимого и хрупкого. Придется оставить Тамару здесь. А Полю Волански придется очень постараться, чтобы обойти две пломбы на его профиле — свежую, ту, что поставили карабинеры и ту, что он поставил сам. Тамара спала лицом вниз, на самом краю кровати. Спала, потому что Клавдию пришлось самому поить ее снотворным — его рейтинг продвинулся на несколько пунктов за осознанное поведение в стрессовой ситуации. А он просто не мог иначе — Тамару все равно бы заставили. Никому не было дела до того, что она теперь боится спать. Что она разминулась с собственной смертью только потому что ее виртуальная помощница — и помощница Поля Волански — зачем-то ее разбудила. Тамаре сказали, что это была случайность. Ошибка, и никто никогда больше не взорвет дом, в котором она будет спать, но Клавдий видел, что Тамара не поверила. Она так посмотрела на него — искала поддержки. Клавдий должен был кивнуть. Должен был сделать уверенное лицо, такое, как тысячу раз рисовал чужим аватарам в модуляторе. Но не смог, потому что и сам больше в это не верил, а соврать у него не получилось. Он потянулся, чтобы дотронуться до нее и запоздало пообещать, что все будет хорошо, даже если она не услышит, но уронил руку и только погладил кончики распущенных светлых волос. Плохо будет, если Тамара сейчас проснется. Но она обязательно проснется потом, потому что ее помощница зачем-то пошла против базовых алгоритмов. Клавдий вышел в коридор — бежевый, весь в слепых окнах погасших экранов — и растер ладонями лицо. — Аве, Арто, — позвал он. — Решил «спасибо» сказать? — хрипло отозвалась она. Марш стояла напротив него, подключившись к ближайшему транслятору. В коридоре было тепло, но она куталась в мужскую черную куртку на меху. — У тебя проблемы с синхронизацией? — глухо спросил Клавдий. — Ты не считываешь температуру? — Твое какое дело? — Я могу помочь с настройкой. — Не мне помогай, — огрызнулась она. — Этому… с курами. Ему помоги. Она потянула из кармана серебристую трубку — дешевую, старомодную, кажется даже без автоматического фильтра для смолы. — Не надо курить в больничном коридоре, — попросил Клавдий. — Давай выйдем на улицу. — Ты хочешь вывести меня на улицу, чтобы я могла выкурить нарисованную сигарету? — усмехнулась она. Но трубку в карман убрала. — Может, я тоже хочу сигарету, — равнодушно сказал Клавдий. — Ты не куришь. Тебе Дафна запрещает. — Прошлые семнадцать лет я не курил, — согласился он. — Идем. Он не удивился, когда Марш, вместо того чтобы исчезнуть и появиться у входа, медленно двинулась вдоль всех доступных трансляторов. Она появлялась, мигала и пропадала, но Клавдий всегда слышал ее шаги — стук тяжелых ботинок по мраморному полу. Сад был окутан имитированным туманом. Клавдий знал, что это синтетический пар из удобрений и отдушек, которые усиливают запах цветов, но ему нравилось думать, что это солнце нагревает остывшую за ночь землю. Почему-то солнца он тоже больше не боялся. Клавдий остановился у куста, усыпанного разноцветными цветами разного размера. Какой-то садовый мутант, который пытается угодить сразу всем. Пахли цветы апельсиновым драже. — Спасибо, — сказал он, не оборачиваясь. — Не за что, — выплюнул скрытый динамик где-то вдалеке. — Ты можешь подключиться к моему браслету, — предложил он. — Я могу тебя установить. — Как хочешь. Он огляделся. Марш стояла на больничном крыльце, опустив лицо в воротник. Рядом с кустом не было транслятора. — Аве, Дафна. Установи помощника «Арто». — Предоставить расширенный доступ? — неодобрительно спросила Дафна. — Да, — пожал плечами Клавдий. Все равно Марш не найдет ничего, что можно использовать против него. Если она умудрялась следить за ним столько времени, доступ к его контактам точно ничего для нее не изменит. — Спасибо, — повторил он, когда она появилась рядом. — Я не знаю, почему ты так поступила, но рад, что у тебя нашлись причины. Достал из кармана стеклянную трубку. Четыре раза прокрутил черный мундштук, увеличивая дозу никотина. — В ваших рекомендациях… — взволнованно начала Дафна. — Заткнись, — ласково попросил он. — Отключить официальные голосовые уведомления. — Теперь она будет штрафовать тебя молча, — заметила Марш. Клавдий пожал плечами. Он смотрел, как она запрокидывает голову, выпуская слишком плотный дым во влажный, пропахший синтетической отдушкой воздух, и почему-то от этого становилось спокойнее. — Почему тебя создали? Дым проваливался в легкие, словно глотки тумана — прозрачный, холодный и безвкусный, совсем не похожий на теплую горечь, которую он помнил. Он покрутил мундштук еще трижды, а потом между ним и стеклом трубки вспыхнул красный ободок. А дым остался таким же. — Потому что у Элен Арто была лицен… — Нет, — перебил он. — Почему человек, который тебя оцифровал, пошел на это? — Потому что он меня… — она осеклась. — Не отпустил. — Рихард Гершелл — эмигрант из Младшего Эддаберга, верно? Он твой отец? Ты умерла там, в Младшем городе, или он не смог забрать тебя с собой? Марш улыбнулась. Черный меховой воротник делал ее лицо еще бледнее. Неэтичный воротник, слишком достоверно имитирующий настоящий мех. Улыбка у нее была безмятежной и светлой. Разгладились едва заметные морщинки, а в вишнево-алых глазах зажглись теплые рубиновые искры. Конечно, он ее отец. Может, дядя или старший брат, но скорее отец. Фамилия ничего не значит — она могла взять материнскую, или зарегистрировать официальный псевдоним. Они с Гершеллом даже были чем-то похожи на тех записях, что Клавдий успел найти. Теперь-то он понимал, зачем этот человек пошел на это. Вчера, в аэрокэбе, когда Клавдий поверил, что Тамары больше нет, он сам подумал об этом. Оцифрованное сознание, идеально синхронизированный аватар, подобранные алгоритмами реплики — этого никогда не будет достаточно, но это лучше, чем вечное молчание. Он знал, почему вечное молчание лучше, но мысль, малодушная и черная, на несколько мгновений поглотила его целиком. Но Тамара была жива. А Марш Арто — жива? — Почему куратор не сказал господину Гершеллу, что не стоит тебя создавать? — Господин Гершелл убедил его, что я буду полезна об-щест-ву, — она все еще улыбалась, и улыбка все еще была светлой. А потом улыбка дрогнула в уголках ее губ. Сломалась, потянула их вниз. — Он такой… добрый. Единственный добрый человек, которого я знаю. Это… его куртка… память о его куртке… а я ведь только… только хотела, чтобы у него все было хорошо. Анализаторы убежденности ничего не могли подсказать, но Клавдий столько работал с аватарами и их мимикой, что не сомневался, что она говорит искренне. Насколько искренне может говорить программа. Он ведь знал, как она выглядит изнутри — знал, как выглядит ее код без визуализатора, знал, какие алгоритмы она использует, чтобы подбирать слова, которые говорит ему. И все равно не мог отделаться от чувства, что говорит с живым человеком. С уставшей, почему-то очень озлобленной женщиной, которой он благодарен. — Мне очень жаль, — искренне сказал Клавдий. — Если бы я могла — влепила бы тебе репорт за неуместное озвучивание травмирующих речевых штампов, — оскалилась она. — Жаль, что не можешь. Она поморщилась и отвернулась.