Он снял очки за секунду до того, как белые стены конвента погасли, и медленно обернулся. Почему-то Рихард был уверен, что Марш уйдет. Что он увидит пустую кухню, а за ней — пустую террасу. Что она не появится в его доме ближайшую неделю, не отзовется на «Аве, Арто», и может, сопрет с его счета еще денег. Но она сидела в той же позе, и даже натекшая с ее ботинок лужа искрилась под столом. — Какого хрена, Арто? — спросил он, вставая. — Ты о деньгах спрашиваешь? — равнодушно спросила Марш. — Мне нужны были деньги. — Я догадался. Она пожала плечами. Рихард ждал, что она скажет что-нибудь еще, но она задумчиво разглядывала пустую кофейную чашку, которую держала в руках. А потом за ее спиной щелкнула и захрипела кофеварка. — Как это мило, — процедил он. Если бы кто-то пять лет назад сказал, что Марш будет варить ему кофе, а он отчитывать ее за воровство — Рихард бы сам позвонил Леопольду и попросил для этого человека рецепт. — Ты понимаешь, что сейчас произошло? — У тебя могли быть проблемы, но ты отбрехался. Как всегда. — Нет, Марш, не у меня. У нас, у нас, твою мать, могли быть проблемы! Думала, что будет с тобой, когда я умру? — Я останусь в базе и буду искать дорогу домой. Кофеварка с шипением выплюнула в подставленную чашку черный сгусток. Рихард только сейчас заметил, что Вафи лежит у его ног и беззвучно скалится на Марш. — А если у меня будут проблемы с законом? Если меня арестуют, уничтожат все мои вещи, отформатируют все мои профили и сотрут все аватары? Ты понимаешь, что тогда тебя не оставят в базе? Злость пришла еще до того, как Марш сказала первое слово. Он уже прочитал ответ по ее лицу — по снисходительному состраданию в красных глазах, по искривленным губам — и почувствовал, как возрождается почти забытая ненависть. Он не заметил, как подошел к ней почти вплотную. Марш не двигалась, и трансляторы делали проекцию непрозрачной. Марш казалась живой, и сейчас Рихарду приносила ни с чем несравнимое удовольствие фантазия о том, как бы снова сделать ее мертвой. Одного раза было недостаточно, и пяти, пожалуй, тоже не хватит. — Останусь. Я программа, Гершелл. Не твое личное привидение. И ты сам снял мне половину базовых ограничений. Могу наделать резервных копий, могу привязать их к малоактивным профилям. К профилям людей, которые не умеют обращаться с сетью и ничего не заметят. Например, — усмехнулась она, — к профилям пансионеров из Среднего Эльмара. — Из-за таких вот выходок тебя и убили, дура! — рявкнул он, опередив вибрирующий рык электрического пса, замершего в проеме. — Выставляла себя беспринципной сукой, а потом валялась обдолбанная и плакалась своему аватару, что тебя никто не любит! Зачем тебе деньги? Что тебе нужно от девочки? — От девочки? — лениво протянула она. — Зарезать. И чтобы свидетелей побольше было. Что мне может быть нужно от девочки. И короткий кураж победы схлынул, а за ним и возродившаяся злость. Оставили разочарование и колючее пульсирующее тепло, разливающееся от кончиков пальцев до локтя — отступивший приступ, неслучившаяся беда, отдающая в затылке. У нее миллиарды глаз, которые больше никогда не будут слепы, миллиарды искривленных губ, а сколько лживых слов у Марш Арто вовсе нельзя сосчитать. Он дал ей и слова, и глаза. Ничего теперь не исправить. Только не верить в ее ложь самому, убеждая себя, что несмотря ни на что, Марш была хорошим человеком. — Ты можешь сказать правду? Насколько легче было бы нам всем, Арто, если бы ты еще при жизни говорила правду. Кухня была пуста, как и терраса за кухней. Соседские розы отогрелись на утреннем солнце, и в открытые окна пробирался жирный запах их теплых лепестков. — Правду? — зло выплюнули разом все домашние динамики. — Правда в том, что у тебя болит голова. Глава 4. Оруженосец и бездна Не нужно спать. Не нужно видеть сны, и мечтать тоже не нужно. Это отнимает время, а Арто и так много его потратила. Столько лет болталась по сети городов Среднего сегмента. Выбирала людей, изучала их, следила. Она ничего не понимала в человеческих отношениях — Рихард создал ее на платформе виртуального помощника, отмерив ей ровно столько эмпатии, чтобы хозяину не требовалось тратить много слов на объяснение задания. Да и эмпатией это называлось только в методичках — Арто ничего не чувствовала. Только бесконечно угадывала, что чувствовала бы живая женщина, которая больше не была живой. Арто тратила время, следила, и медленно, слишком медленно училась понимать людей. Марш тоже их плохо понимала. Если бы не Леопольд — она держалась бы от них подальше. И может, они не убили бы ее. Арто плохо поддавалось прогнозирование любви. Она честно пыталась изучить это чувство, разложить его на алгоритмы, и у нее почти получалось, но Арто была уверена, что ей досталась слишком скудная база для хорошей статистики. Арто была уверена, что Марш никого не любила. Рихард говорил, что она любила Леопольда, и в такие моменты Арто замирала, пропуская через себя растерянные голубые искры. Любила? Нет, это не похоже на то, что она видела. Да, она вывела процент соответствия дочерней и сестринской любви, даже процент влюбленности, но это были не совсем достоверные данные. Сама Марш считала, что благодарна Леопольду — но эта благодарность тоже обретала болезненную форму. Слишком большое значение она вкладывала в такое маленькое слово. И Бесси — разве Марш любила Бесси? Разве она могла ее любить? Просто смерть девочки не соответствовала ее понятиям о справедливости. Людям все-таки проще. Люди считают проценты соответствия быстрее машин. Арто не нужно было никого любить. Арто нужно было вернуться к Леопольду и помочь ему. Как — она не знала, потому что не представляла, в каком виде сможет вернуться. В Младшем Эддаберге другое программное обеспечение. Ей нужно иметь выход в их сеть достаточно долго, чтобы адаптироваться и суметь воспользоваться этой сетью. Или найти человека, который сделает это за нее — все же иногда у людей было больше возможностей, чем у виртуальных помощников. Если бы у Арто была большая цель. Если бы Марш при жизни интересовалась политикой или мечтала изменить мир — может, Арто не избежала бы ненужного внимания, потому что она в любом случае делала бы то, чего хотела бы при жизни Марш. Рваться к Леопольду, поднимать восстания или сжигать города — для Арто не было никакой разницы. Своей мечты у нее не было. Ей не нужно тратить на это время. И все же у Арто были визуализации, которые она сделала, хотя не могла точно классифицировать эту возможную потребность Марш. И иногда по ночам, когда Рихард спал — она всегда проверяла — Арто выводила одну из записей на стену в гостиной через один из трансляторов. Пусть тоже не до конца понимая, зачем. Она выбрала удачные записи с общественных камер, которые снимали Рихарда, и меняла его лицо на лицо Леопольда. У Арто было много записей с водой, много вариантов лиц, которые можно было модифицировать, провести цветокоррекцию и создать убедительный видеоряд. Будто это правда. Только скорректировать пропорции ей не всегда удавалось — Рихард был гораздо выше и крупнее. И моложе. Арто замечала это в разнице в развороте плеч, манере держать голову, в походке и жестах. Это мешало сильнее, чем разница в телосложении и количество седины. Арто была не уверена, в возрасте дело или в том, что у одного человека есть и прошлое, и будущее, а у другого будущего почти не осталось. Клавдий адаптировал бы изображения гораздо лучше. Арто отмечала это каждый раз, и иногда даже относила такие мысли к собственным мечтам — вот бы Клавдий сделал для нее такую запись. Больше не пришлось бы тратить время, меняя лица на иллюзии, которые она носит на виртуальную могилу. Марш бы понравилось. Наверняка понравилось бы. Арто долго смотрела на визуализации, а потом нашла несколько таких, где рядом с Рихардом оказывалась какая-нибудь девушка, и поменяла ее на Бесси. Теперь Леопольд не был одинок в Среднем Эддаберге. Себя на записи она никогда не добавляла. Арто понадобилось бы много слов, чтобы объяснить, зачем она это сделала. В этих записях была башня со стрельчатыми окнами и аватар себя-в-прошлом, который Марш не просто создала, но и постоянно навещала. Было мучительное желание Марш сделать так, чтобы Леопольд получил то, что заслуживал — Средний Эддаберг. Бесси она пририсовала потому что перед смертью Марш надеялась, что Бесси ему поможет, и Арто не стала их разлучать. Марш умерла с мыслью, что если бы не она — Леопольд тоже мог бы переехать. И что он заслуживал этого гораздо больше, чем Рихард. Арто знала, что ни в какой Средний Эддаберг Леопольд бы не поехал, потому что не собирался бросать работу. С вероятностью в 76% рассудок Марш не выдержал бы этой информации. Она думала, что знает, насколько для Леопольда важна его работа, и считала себя виноватой в том, что он ее потерял. Но если бы Марш узнала, что Леопольд отказался от переезда — с наибольшей вероятностью сбросила бы манжету с платформы и больше не пыталась сопротивляться. Ведь она отняла у него гораздо больше, чем думала. Арто знала, что Марш ничего у Леопольда не отнимала, и эти данные вечно ей мешали — нелогичные, основанные даже не на допущениях, а иррациональном чувстве сумасшедшей женщины. Но их приходилось учитывать, потому что кроме иррациональных чувств сумасшедшей женщины у нее почти ничего не было. Слишком мало хороших, качественных данных. Достоверных и осмысленных — почему-то люди таких не любят. Арто потратила несколько дней, чтобы решить, стоит ли ей вести себя так, как вела бы себя Марш, сойдя с ума. С одной стороны, вероятность была высокой, а Арто всегда выбирала высокие вероятности. И про отказ Леопольда от переезда она знала. С другой — с вероятностью в 98% Марш предпочла бы сделать все, чтобы помочь Леопольду, наиболее эффективно использовав все свои ресурсы. Поломавшись над этим противоречием, Арто решила, что выбирать стратегию безумия она не будет. К тому же для убедительного безумия у нее было мало данных. Был, конечно, еще вариант с самоубийством — высокий, в 65%, но его Арто рассматривать не стала. Марш хотела бы мечтать о мире, где все сложилось иначе. Арто позволяла себе иногда тратить несколько минут на визуализации. На эти минуты она отключалась на всех остальных устройствах — так она изображала, что ее мысли заняты чем-то целиком. Арто смотрела, хоть и знала, что Леопольд никогда не переедет в Средний Эддаберг. И ей это было совершенно безразлично. … Облако разноцветных искр медленно сгущалось в темной речной воде. Тысячи встревоженных водяных лаборов-светлячков метались в поисках абры нарушителя, и когда они всплывали, над волнами раздавались очереди щелчков. Светлячки чувствовали, что где-то рядом работает незарегистрированный генератор и отчаянно моргали береговой охране. Айзек Шаам лежал на дне абры и смотрел в небо. Черное и тоже полное светлячков — но серебристых. Где-то стрекотал патрульный дрон, бросающий на реку злые белые лучи. Айзек прищурился. Погладил холодную крышку герметичного контейнера, стоящего у него на животе. Все было хорошее и красивое. Звезды, река, хмурая Грейс, ее задница и лаборы-креветки, которые хотели сдать его карабинерам. Матушка, незабвенная Хенде Шаам, не зря учила Айзека замечать все красивое и все, что может сдать его властям. — Они нас видят, — беспомощно сообщила Грейс, взъерошив темно-синие пряди. У Грейс была прямая спина и напряженные плечи. Грейс недавно исполнилось двадцать, она пошла с ним на реку второй раз, и ей было страшно. Айзек знал это и продолжал смотреть на звезды. На темное пятно дрона, который их загораживал. На белый луч, упавший в волны совсем рядом с аброй. Размахнувшись, Грейс швырнула в воду новую обманку. Золотистая полусфера с визгом пролетела над водой, а потом с шипением растворилась в темных волнах. Айзек не видел, но знал, что мерцающее облако светлячков поредело. Часть метнулась туда, к сфере, и сейчас будет мерцать вокруг нее. Грейс до сих пор думала, что нужно увести их от лодки. Айзек ее не разубеждал. Ему было скучно мотаться по ночам за контейнерами с громоздкими картами из Младшего сегмента, а Грейс забавно боялась каждого луча и каждой креветки. — Где этот хренов контейнер? — процедила она. Глухой удар о борт был едва слышен в раздавшемся визге. — По левому борту, — подсказал он.