Старший матрос Дженнаро Скуарчалупо первый обращает внимание на женщину: она худенькая и несколько выше ростом, чем большинство испанок, в ярком, легком платье, которое очерчивает ее ноги и бедра. Он замечает ее среди посетителей за столиками под навесом, сделанным из паруса, в баре ресторана «Мирамар», ближайшем ко входу в порт. Он видит ее издали, она заказала какой-то напиток, на ней шляпа с небольшими полями, закрывающими лоб. Скуарчалупо бросает на нее быстрый оценивающий взгляд — он неаполитанец, ему нравятся андалузки, так похожие на женщин его страны, — и продолжает беседовать с приятелями, только что сошедшими на берег на краю мола Ла-Галера, младшим лейтенантом Паоло Ареной и главным старшиной Тезео Ломбардо. Второй раз он видит ее на улице, случайно обернувшись. Похоже, та самая, что была на террасе, а сейчас она идет по улице Кановас-дель-Кастильо, следом за ними, шагов на двадцать позади. Скуарчалупо считает это совпадением и не придает ему особого значения, на секунду задерживает взгляд на женщине и снова поворачивается к приятелям. В центре города очень оживленно, и это немного смягчает ностальгию старшего матроса по родным местам. Кроме всего прочего, ему хочется размять ноги, поскольку он безвылазно провел два дня в жарком и грязном трюме, где сначала чинил выпускной клапан трюмной помпы, из-за которого были проблемы, а потом реостат тягового электродвигателя. Вообще-то эту работу выполняет специалист-механик, сардинец Роккарди, но того месяц назад увезли в Кадис с аппендицитом, и он все еще не вернулся из больницы. Впрочем, Скуарчалупо не жалуется. Он небольшого роста, атлетического сложения, волосы у него густые и кудрявые, и он пытается выпрямить их, зачесывая назад с помощью бриолина. Уроженец Средиземноморья, с веселым нравом и прекрасным чувством юмора, которое помогает ему радоваться жизни. Он шагает не торопясь, всем довольный, с сигаретой в зубах, засунув руки в карманы брюк, наслаждаясь прогулкой и солнечным днем, который от юго-восточного ветра делается еще приятнее. Как и оба его товарища, он в рубашке с закатанными рукавами, альпаргатах и имеет при себе документ, удостоверяющий, что его зовут Фабио Коллана и что он работает на предприятии «Стелла» в Генуе, которое занимается ремонтом и восстановлением морских судов. Таким образом, он гражданский служащий в нейтральном порту: безупречное прикрытие, в том числе и в Испании, которая, хоть и остается воюющей страной, в общемировом конфликте все-таки склоняется больше к позиции Италии. Все трое — разудалые моряки, которые сходят на берег, чтобы посидеть в барах, а в дни получки зацепить на полчаса какую-нибудь сирену, гуляющую по пристани. В Альхесирасе глаза и уши повсюду, приходится быть осмотрительными. — Вот и литейная мастерская, — говорит младший лейтенант Арена, указывая на какую-то лавку. Арена худой, у него выступающий кадык и короткие усы, он похож на печальную борзую собаку. Он и Ломбардо входят в мастерскую, а Скуарчалупо остается перед дверью, наблюдая за улицей. Женщины, которая шла за ними, не видно, — может быть, все-таки показалось; хотя тот факт, что она попалась ему на глаза дважды за последние полчаса, его тревожит. Это не враждебный город, но когда их сюда посылали, рекомендовали принять определенные меры предосторожности. Как бы то ни было, и Альхесирас, и территория Гибралтара — заповедные места для различного рода тайных служб: загородные домики, придорожные магазины и гостиницы — «Королева Кристина» в городе, «Принц Альфонсо» у линии разграничения — кишат английскими, немецкими, итальянскими и испанскими шпионами, которые переходят туда-сюда, действуя каждый соответственно своему назначению. Ничего из этого не касается напрямую группы Скуарчалупо, однако лучше быть настороже, а то ведь кто знает. Как гласит старинная морская поговорка, которая известна и в Испании, «креветку, что спит, уносит течением». После мастерской, где они купили необходимые для ремонта механические и электротехнические детали, трое мужчин направляются к рынку на площади Торроха. На открытом, современного вида торжище разносятся голоса продавцов, и все пространство больше напоминает главную площадь мавританского города, чем испанский рынок: запахи от прилавков с морепродуктами и специями смешиваются с запахами фруктов и овощей, вяленой трески и соленых сардин в бочках. Такое всегда вызывает подъем духа у Скуарчалупо, потому что весьма напоминает квартал в Неаполе, где он родился двадцать семь лет тому назад. По части адаптации к средиземноморскому шуму и гаму — да еще Африка в двадцати двух километрах — в это утро у старшего матроса Королевских военно-морских сил имеются преимущества перед товарищами; те, конечно, окончили школу водолазов Десятой штурмовой флотилии, закалились в суровых переделках, да и в послужных листах у них участие в военных действиях, и все равно есть вещи, которых они сторонятся. Они — люди севера, из тех, что морщат нос от средиземноморских ароматов: Паоло Арена из Савоны, он лигуриец; Тезео Ломбардо из Венеции. И тут Скуарчалупо видит ее снова. Покупая фрукты — торгуется с продавцами всегда он, — поднимает глаза и через два прилавка опять видит ту самую женщину, которая что-то рассматривает на рыбном прилавке. Она без шляпы, однако он сразу же ее узнает. Без сомнения, та самая женщина, которую он видел на террасе кафе и потом на улице. Теперь он видит ее в третий раз, и это обстоятельство кажется подозрительным: неприятная неизвестность, которая вызывает тревогу и недоверие. А может, она не одна. Возможно, за ними следит кто-то еще. И может быть, это лишь видимая часть угрозы, куда более серьезной и опасной. — Там женщина у рыбного прилавка, — говорит он своим товарищам. — Сейчас не заметно, но, по-моему, она следит за нами. Младший лейтенант Арена, удивившись, осторожно оборачивается. — Та, что в ярком платье? — спрашивает он через секунду, понизив голос. — Она самая. Арена искоса смотрит на нее снова: — Думаешь, следит за нами? — Уже какое-то время… Она была в порту, когда мы сошли на берег. — Ты уверен? — Слово дуче. — Я серьезно, Дженна. — Я серьезно и говорю. Я почти уверен. — Может, совпадение? — Понятное дело, может. Но три раза за короткое время… Арена поворачивается к третьему члену группы: — А ты что думаешь? Тезео Ломбардо их как будто не слушает. Он стоит не шевелясь, с серьезным лицом, и смотрит на женщину. Не отрываясь и не скрываясь: и даже несмотря на загар, видно, что он побледнел. — Да не пялься ты так на нее, — одергивает его младший лейтенант, — заметит же. — Это она, — наконец произносит Ломбардо. Арена стоит с открытым ртом. — Кто «она»? — Женщина из Пуэнте-Майорга. Та, что была на берегу. — Не валяй дурака. Та самая, которая… — Да. Все трое растерянно переглядываются. Неожиданно Ломбардо отходит прочь. — Тезео, не вздумай… — предупреждает его встревоженный Арена. Однако Ломбардо не обращает на него внимания. Он идет к женщине и останавливается рядом с ней. Она поднимает голову, и оба стоят неподвижно, глядя друг другу в глаза. — Не нравится мне все это, Дженна, — говорит Арена. Скуарчалупо кивает, обеспокоенный не меньше, чем его товарищ. В восьмидесятых годах прошлого века улица Пиньясекка была — и остается сегодня, когда я пишу эту историю, — одной из самых оживленных и многолюдных улиц Неаполя. Именно там билось сердце города — среди уличных прилавков, где разносились запахи мяса, зелени, рыбы и горячей пиццы. Свернув на эту улицу, ты оказывался в толпе людей, которые что-то покупали, спорили, смеялись: хозяйки с корзинками для покупок, разные типы с физиономиями висельников, которые стояли на пороге баров, курили и потягивали пиво, — не хотелось бы повстречать их в темном переулке, — женщины, чья красота была вызывающей и сомнительной. Весь этот муравейник заполняли неумолчный гул вперемежку с автомобильными и мотоциклетными гудками и сияние средиземноморского солнца, проникавшего между дряхлыми дворцами, где в гостиных, превращенных в скромные жилища, аристократические семьи сосуществовали с простым людом, словно весь город стал бесконечной кинолентой. Многосерийным фильмом Витторио Де Сики. Se potessi avere mille lire al mese, senza esagerare, sarei certo di trovar tutta la felicità…[10] Эту старую песенку напевал Дженнаро Скуарчалупо, наблюдая, как я настраиваю магнитофон. Закусочная «Водолаз» находилась на углу улиц Пиньясекка и Паскуале-Скура. В первый же день — адрес мне дала хозяйка книжной лавки в Венеции — мое внимание привлекла вывеска над дверью, рядом с названием: череп с цветком в зубах. «Водолаз» — столовая, где подают пасту, рыбу и дежурное блюдо; сюда приходят служащие соседних магазинов и больницы. Восемь столиков внутри и шесть снаружи, на солнышке зимой и под навесом летом. Обслуживанием занимается семья владельца, сам он уже на пенсии: волосы у него вьющиеся и белые, но до сих пор густые, лицо покрывают глубокие морщины и возрастные отметины, плечи хранят память о былой крепости и силе. Три дня я беседовал с ним, сидя рядом с небольшим уличным алтарем, украшенным пластиковыми цветами и посвященным одному из бесчисленных неаполитанских святых; я сидел за тем самым столом, куда давным-давно старший матрос Королевских военно-морских сил усаживался пообедать, поболтать с соседями и пожаловаться на сына и невестку, которые, по его мнению, неправильно ведут дело. — Тезео Ломбардо был мой бессменный двойник, — подтвердил он. — Двойник? По лицу старика было видно, что им завладели воспоминания. — Так мы тогда друг друга называли… Мы работали в паре и привыкли быть вместе. Мы сидели верхом на майале, которую техники называли «силуро а лента корса»: тихоходная торпеда. — Ломбардо был вашим командиром на каждом задании? Он посмотрел на меня так, словно прикидывал масштабы моего невежества. Глаза у старого водолаза были темные, а жесткий взгляд порой становился испытующим и подозрительным. — Он был младший офицер, а я — его оператор… Но дружба между нами была такая, что никто никогда не обращал внимания на нашивки. Даже на офицерские. Мы всё делали вместе, переносили одни и те же трудности. Вместе преодолевали опасности. Не припомню ни одного случая, чтобы кто-то из нас ставил себя выше остальных. Главная мысль — это систематические удары по Гибралтару, причем так, чтобы враг и предположить не мог, кто начнет атаку: подводные лодки или водолазы, вышедшие из моря… Пусть себе думают, насколько мозгов хватает. Они и правда с ума сходили. База в Альхесирасе была намертво засекречена и оставалась таковой до самого конца войны. Англичане много позже поняли, что там происходило. Откуда появлялись итальянские водолазы, как они пересекали бухту и взрывали английские корабли. — Должно быть, вам за это много платили, — предположил я. Он немного помолчал. Задумчиво глядя на залитый солнцем прямоугольник улицы. — Платили прилично, это да, — сказал он. — А погибали много? Он кивнул и опять умолк. — Хватало, — ответил он наконец. Он смотрел на улицу, словно те, о ком он вспоминал, вот-вот выйдут из-за поворота и сядут за столик. — Они уходили в ночь и не возвращались, — добавил он, помолчав. — А некоторых ловили — как меня, например. Я подался вперед с неподдельным интересом: — Это и с вами было? Вас взяли в плен? — Ясное дело. — И многие попадались? Его невестка принесла нам два кофе, и старик помешал его ложечкой. — У нас по ходу дела было не так уж много возможностей, понимаете меня? — Он отпил глоток. — Или тебя убьют, или схватят. Но они не могли вытащить из нас ни слова, кроме имени, звания и номера удостоверения. Он засмеялся, вспоминая об этом. Потом отпил еще кофе и снова усмехнулся. — Нас не так легко победить, — с удовлетворением отметил он.