— Подполковник Казаринов? — спросил, дежурный. — Да. — Пойдемте, для вас сообщение. — Откуда? — Из Петропавловска, Северо-Казахстанского. В дежурной комнате он взял протянутую бумагу. Москва, КГБ СССР Некрасову, Казаринову 24 августа в 21.40 по местному времени Сичкарь Викентий Брониславович был обнаружен мертвым во дворе своего дома, по адресу: Элеваторная, дом 6. Причина смерти — огнестрельные ранения. Проведенная баллистами экспертиза показала, что оружие идентично оружию, находящемуся в розыске по делу об убийстве Бурмина И. П. Ведет розыск УУР ГУВД Мособлисполкома. Совместно с милицией проводятся оперативно-розыскные действия. Нач. УКГБ Северо-Казахстанской области Лизин — Генералу Некрасову сообщили? — спросил Казаринов. — Да. Он скоро будет. — Я у себя. — Хорошо. — Дежурный взял трубку зазвонившего телефона. После яркого света дежурной комнаты коридор управления показался бесконечным и темным. Ориентируясь по памяти, он шел, пока из-за поворота не забрезжила размытая желтизна лампы на лестничной площадке. Казаринов на ощупь вставил ключ, открыл дверь кабинета, зажег лампу, еще раз перечитал сообщение. Вот тебе и допрос Сичкаря. Еще несколько часов назад все казалось необычайно простым. Полет в Петропавловск, беседы с Сичкарем и след четкий, проработанный. Видимо, не один он понимал, что Сичкарь выведет на след. Интересная складывается ситуация. Писатель Бурмин через сорок три года находит след предателя и гибнет. Некто, застрелив его, забирает документы, связанные с его работой над книгой. Майор милиции Наумов из множества версий выбирает одну, на первый взгляд невероятную, и начинает отрабатывать ее. А почему, собственно, версия эта невероятна? Видимо, из-за специфики работы майора. Попади дело сразу в контрразведку, там бы, начали отрабатывать гродненскую линию, а остальные как вспомогательные. А уголовный розыск ищет несколько иные причины убийства. Но как только Наумов находит подлинную причину, его пытаются ликвидировать. Так чем же мы располагаем на сегодняшний день? Ясно, что есть человек, выдавший в сорок третьем году группу. Он, безусловно, жив, вооружен и опасен. Если бы он стрелял из вальтера, или парабеллума, или ТТ, или из любого оружия, оставшегося после войны, Казаринов никогда не выстроил бы еще одну версию — связь с западными спецслужбами. Именно там ему дали пистолет «намбу» с глушителем. Именно там. Впрочем, до сегодняшнего сообщения из Петропавловска была у него мысль о совпадении. В практике случаются самые невероятные вещи. Казаринов достал из сейфа дело об убийстве Бурмина. Начал вновь проглядывать его. Дверь без стука открылась, в комнату вошел Некрасов. Казаринов встал, сдернул со спинки стула пиджак, быстро надел его. — Здравствуйте, Евгений Николаевич. — Здравия желаю, товарищ генерал. — Ну что, — Некрасов сел, зло шлепнул ладонью по столу, — садитесь. Ожидали вы это? — Честно говоря, нет. — И я не ожидал. Не думал, что он так мобилен и оперативен. Судя по всему, мы опять в темноте? — Ночью кто-то пытается убить Наумова, утром вылетает в Петропавловск, убирает Сичкаря. — Мне думается, Александр Дмитриевич, что о Сичкаре убийца узнал перед самым нападением на Наумова. Вернее так: Наумов узнал о Сичкаре, а это стало известно убийце. — Значит, противник, давайте будем называть его так, узнает, что Наумов собрался к Сичкарю, и нападает на него. Следовательно, Евгений Николаевич, противник имеет отношение к следствию. — Вы думаете… — А здесь, дорогой Евгений Николаевич, и думать нечего. Наши действия таковы. Вы летите в Петропавловск, а Головко занимается Брозулем, Субботиным, Луневым. — Согласно полученным данным, они вполне достойные люди, а Субботин — полковник госбезопасности в отставке. — Прекрасно. Надеюсь, вы не думаете, что я приехал ночью обсуждать с вами прописные истины? — Не думаю, — усмехнулся Казаринов. — И правильно. Не буду держать вас в неведении. Вы летите через полтора часа. — Но… — Спецрейсом. Я договорился с кем следует, ради нас пилот чуть изменят курс. — Место посадки далеко от города, Александр Дмитриевич? — Вы сядете в аэропорту, там вас встретят. С вами полетит майор Катаев. — Слушаюсь. — Собирайтесь. — У меня все готово. — Тогда в машину. *** Трапа комфортабельного, широкого, на мягких колесах не было. На землю спускалась узенькая, весьма неустойчивая лесенка. — Давай, Женя, — сказал за спиной Катаев. Подошли встречающие. — Заместитель начальника управления Тарасов, — представился высокий, худощавый человек. — Вы, кажется, подполковник Казаринов? — Да. — Евгений Николаевич, а я Глеб Васильевич. — Вот и прекрасно. — Казаринов крепко пожал протянутую руку. — Сразу на место поедем? — спросил Тарасов, когда они подошли к машине. — Да, — сказал Казаринов. И больше ничего. При встрече возникла какая-то странная неловкость, натянутость некая. Казаринов понял это, только вот причину ее не мог определить. Ехали молча. Город надвинулся сразу. Аэропорт лежал совсем неподалеку. Пробежали безликие пятиэтажки, закрытые заборами дома. Машина ехала по уютным зеленым улицам. Что-то необыкновенно милое было в этих одноэтажных домах, палисадниках, заросших цветами, скамеечках у ворот. Дома эти гордо смотрели на улицу. Они простояли здесь почти что век, остались самобытно красивыми и выглядели моложе своих панельных собратьев, построенных несколько лет назад. Казаринов поймал себя на мысли, что новое в градостроительстве не всегда прогрессивно. Он вспомнил малоэтажные московские улицы в районе Тишинского рынка. Вспомнил, сколько зелени были там. Мальчишкой он жил в пятиэтажке на Грузинском валу. Они запускали змеев с крыши, и под ними лежали маленькие дома, утонувшие в зелени палисадников. Конечно, спору нет, дома эти надо было сносить. Но вместе с ними лихие градостроители уничтожили зеленый оазис. Вырубили деревья, кусты, цветочные клумбы, так необходимые в городском чаду и бензиновой гари. Особенно это было заметно в небольшом Петропавловске. В городе, строившемся веками. Старые дома хотя и не представляли особой исторической ценности, но тем не менее это были дома, построенные в начале нынешнего столетия, и они сами стали неотъемлемой частью прошлого, так милого нам. Глядя на эти славные бастионы прошлого, Казаринов думал об истоках ностальгического чувства. Почему новое, кажущееся таким современным, не волновало его? А эти домики с узорной кирпичной кладкой или затейливой резьбой вызывали неосознанно нежное чувство? Видимо, конструктивизм и пришедший ему на смену модернизм чужды национальной русской архитектуре. Архитекторы должны искать подлинно традиционное, а не слепо копировать западные образцы. — Подъезжаем, — сказал Тарасов. Машина въехала на улицу, зажатую заборами. Они были плотны и высоки и напоминали крепостные стены. В них не хватало только бойниц.