— Врачи говорят, дня через два придет в сознание. — Прекрасно. Какие сведения вам удалось получить? — Помощник Наумова капитан Прохоров рассказал, что в тот день, когда Наумова сбила машина, он практически весь день был на людях. В двадцать пятнадцать у Центрального телеграфа сел в машину Химкинского райотдела. — Почему у телеграфа, а не возле управления? — Из управления Наумов вышел в восемнадцать пятьдесят пять. — Значит, из вчерашнего дня выпал час двадцать минут. А если у Наумова было свидание с девушкой? — Его девушка должна через два дня прилететь из Таллина. — У неженатого молодого человека может быть еще одна девушка. — На Наумова это не похоже. — Так. Наумов сам попросил прислать машину к телеграфу? — Да. Это подтвердили мне в Химкинском РОВД. — Значит, они позвонили ему в управление… — Он сказал им, — перебил генерала Казаринов, — что должен на некоторое время уйти по делу, и попросил прислать машину к телеграфу. — Вероятно, он решал свои вопросы где-то совсем рядом с управлением и телеграфом. — Мы проверяли всех свидетелей, проходящих по делу. В районе телеграфа никто не живет. Но капитан Прохоров из группы Наумова подсказал нам, что по адресу: проезд Художественного театра, 2, квартира 7, проживает некто Брозуль Сергей Петрович, бывший партизанский резидент в Гродно. К нему Наумов собирался обратиться за консультацией. Однако поговорить с ним пока не удалось. Сергея Петровича дома не оказалось. — Вы непременно должны встретиться с ним. — Слушаюсь. Хочу утренним рейсом лететь в Петропавловск. — Не возражаю. Думаю, что этот, — генерал приподнял бумагу, — Сичкарь сможет рассказать много интересного. Готовьтесь к командировке. А почему вы ничего не говорите о допросе инженера Калинина? — Копия протокола у вас на столе. — Сказал он что-нибудь дельное? — Я пока не хотел заострять на этом внимание… — Что значит пока? — Есть некоторые совпадения, которые необходимо тщательно проверить, товарищ генерал. — Ничего, Евгений Николаевич, ум хорошо, а два лучше, давайте подумаем вместе. — Тогда прочтите протокол. Шилов. На вашей машине есть охранная сигнализация? Калинин. Да, и очень сложная. Шилов. Где вы ее покупали? Калинин. Я ее сделал сам. Шилов. У ваших знакомых есть похожие системы на автомобилях? Калинин. Да. У нескольких человек. Шилов. Как они попали к ним? Калинин. Я их делаю и… Шилов. Не смущайтесь. Продаете? Калинин. Да. Шилов. В нашем списке есть люди, которым вы установили подобные системы? Калинин. Да. Шилов. Кто именно? Калинин. Но все это весьма приличные люди. Они на такое не пойдут. Шилов. Это нам решать. Назовите фамилии. Калинин. Плахов — народный артист, полковник в отставке Субботин, Сергеев — журналист и Лунев — мой сосед. Генерал прочел протокол, отложил. — Что же вас настораживает? — Дело в том, товарищ генерал, что Лунев, Субботин и Брозуль — трое непосредственных участников Гродненской операции. — Из них двое в списке Калинина. — Некрасов промолчал. — Да, любопытно, — продолжал, он, — что о них известно? — Установочные данные у вас на столе. — Где эти люди? — Брозуль утром уехал в Загорск, будет завтра. Субботина нет дома, соседи сказали, что ушел рано утром на рассвете и пока не возвращался. Лунев на даче, у него три дня отгула. — Будем действовать так. Утром первым же рейсом вылетайте в Петропавловск. Я распоряжусь, вас встретят. Допросите Сичкаря, я думаю, он выведет нас на след, а пока ваши сотрудники пусть поработают по этим трем… Генерал взял карандаш, жирно подчеркнул красным карандашом три фамилии: Брозуль, Субботин, Лунев. — Кстати, — Некрасов стукнул карандашом по столу, — во сколько завтра ваш самолет? — В десять сорок утра. — Разница во времени? — Плюс три. — Значит, вы прилетите туда практически в шестнадцать часов с минутами? — Так точно. — Что же, доброго пути… *** Все это Казаринов восстановил в памяти, сбегая по полутемной лестнице. Он никогда не спускался на лифте, считая, что подобная пробежка с восьмого этажа весьма полезна для здоровья. Правда, уже лет десять подряд он собирался подниматься пешком наверх и даже раза два пробовал, но бросил, находя удобные поводы. Когда-то, в годы незабвенного лейтенантства, ему очень нравились ночные тревожные вызовы. Он бежал по этой лестнице, минуя с детства знакомые двери, полный чувства некой особенности своего положения. За дверями мирно спали люди. А он, лейтенант Женя Казаринов, спешил вниз, к машине. Позже, когда он стал старше и приходилось уже отвечать не только за себя, но и за подчиненных, ночные вызовы казались ему недоработкой и поэтому тревожили. А потом он просто привык. И стали они неотъемлемой частью работы, такой же, как дежурство по управлению. Машина стояла у подъезда. Шофер курил, и запах табака ощущался особенно сильно в ночном, чуть влажноватом воздухе. Казаринов поздоровался и сел на заднее сиденье. Машина тронулась. Он опустил стекло, влажный воздух приятно захолодил лицо. Теперь можно было подумать об экстренном вызове. Что могло случиться? Неужели появилась еще одна жертва? Он вспомнил, что вчера ни Лунева, ни Субботина, ни Брозуля не было дома. От мыслей этих Казаринову стало совсем худо. Прапорщик у входа в здание проверил удостоверение и, прочитав фамилию, сказал: — Товарищ подполковник, вас просил немедленно зайти дежурный. — Спасибо. Дежурного он встретил в коридоре. Казаринов плохо знал этого немолодого полковника, недавно переведенного в центральный аппарат из области.