Сытин оттолкнул его. — К стене! А по лестнице топот ног. Вбежали в квартиру трое милиционеров. Бобакову дали понюхать нашатырь. И когда он закрутил головой, кашляя, надели наручники. — Так, граждане уголовники, — Сергей посмотрел на Бобакова и того, второго, стоящего у стены, шевелящего за спиной скованными руками. — Так. Зови понятых, Ступин. Сержант вышел, а они прошли в комнату. Чего здесь только не было. Два магнитофона японских, несколько хрустальных ваз, две дубленки — мужская и женская, раскрытые чемоданы с вещами. — Ты только, Бобаков, не уверяй меня, что все это тебе подарили. Бобаков молчал. Второй, коротко стриженный, в кожаной, чуть тесноватой куртке, в джинсах совсем новых и необмятых, но в черных стоптанных ботинках, не вязавшихся с этой модной курткой и отличными джинсами, стоял в углу. — Вот, — милиционер протянул Сереже пачку денег и бумажку. — Так, гражданин Лосев, — присвистнул Сергей, — справка об освобождении. Здесь же проставлено место жительства: Псковская область. И освободились вы всего месяц назад. Значит, решили красиво пожить в столице? *** Наумов приехал в отделение, когда задержанных и вещи доставили туда. И кого здесь только не было! И начальник, и его заместитель, и два работника МУРа. Леня сидел в кабинете заместителя и пил кофе. Увидев Олега, он встал. — Товарищ майор, подозреваемый Бобаков задержан. — Сиди, пей кофе. Заместитель по оперативной части, совсем молодой, худенький капитан подошел, протянул руку. — Ковалев. — Наумов. — Мы хотим вашему руководству письмо направить о мужественном поведении лейтенанта Сытина. — Хорошее дело. А у вас сегодня столько начальства, — усмехнулся Наумов, — прямо народные гулянья. — Что поделаешь, у победы много родителей, а поражение — всегда сирота. — Весьма афористично объяснили. Леня не слушал их, он пил кофе, переживая заново все случившееся. Вот об этом он мечтал, когда шел в школу милиции. Так почему же у него нет радостного ощущения победы, которое испытывают герои увиденных им фильмов, а есть только усталость и гулкая пустота? В машине Олег сказал: — Поздравляю с боевым крещением. Но в следующий раз подобные операции рекомендую проводить в полном соответствии с инструкцией. Леня молчал. — Хоть ты и герой, но тебе надо найти Чернова. — Из газеты? — Да. Он нам нужен завтра. Для разговора с этим Бобаковым. — Найду. В управлении их ждал Прохоров. Он сидел в кабинете и читал книгу Бурмина «Поиск». — Интересно? — спросил Наумов. — Пока не понял. — Что так? — Необычно написано. Постоянные возвращения в прошлое, отступления. Но захватывает. — Что с Чарским? — Не он. Наумов не стал переспрашивать. Если Прохоров с его въедливой скрупулезностью говорит «не он», значит, так оно и есть. — Как ты думаешь, буфет открыт? — Пойдем в «Артистическое», там по субботам народу никого, да и кофе лучше. На стене дома в проезде МХАТа градусник показывал всего двадцать градусов. Хорошо, что июль нежаркий выдался. Переулок, перегороженный строительными лесами, стал узким и неуютным. Театр ремонтировали бесконечно долго. Олег любил МХАТ. Он вообще подходил к проблеме театра несколько консервативно. Ему нравились постановки традиционные, с мастерски написанными декорациями. Со звуками и шумом. Только тогда он мог полностью уйти в тот мир, который показывали на сцене, стать сопричастным к спектаклю. Он и МХАТ любил именно за эту традиционность и за твердое пристрастие к классике. Наумов смотрел здесь пьесы Чехова и Горького, современные он не любил за надуманность ситуаций. У него на работе хватало современных драм. В кафе было пусто и тихо. Они заказали блинчики, яичницу с ветчиной и кофе. — Как твоя собака? — Прохоров огляделся. — Ты знаешь, как ни странно, но с ней в доме стало теплее. Только не говори, что мне пора жениться. — А я и не говорю. Имя дал? — Кузя. — В духе времени. Если детей начинают называть Дарьями и Потапами, то собак уж сам бог велел величать Кузьмами и Феоктистами. — Ты прав, — улыбнулся Наумов. Он хорошо помнил скандал Прохорова с женой, пытавшейся назвать сына Федотом. — Что-то стоит наше дело-то, — Прохоров пристально посмотрел на Олега. — А? — Стоит. — Ты веришь, что этот Бобаков убийца? — Откровенно говоря, нет. Но он может указать на человека, причастного к этому. В кафе вошли две девушки. Прелестные и юные. Лицо одной из них было удивительно знакомо. Они заказали мороженое, и Наумов услышал, как официантка спросила: — На съемках были, Танечка? — Да, Людмила Петровна, — низким голосом ответила Танечка. — Повезло тебе, студентка еще, а так пошло… В голосе официантки не было зависти, а звучало сочувствие приходящим сюда студентам знаменитого театрального училища, да и, наверное, многим актерам театра. Олег с Прохоровым медленно, со вкусом пили кофе. Приятно было сидеть в этом тихом зале, где даже в воздухе носилось ощущение дремотного покоя. Поэтому звук магнитофона от дверей был неожиданным, как выстрел. В кафе ввалились, не вошли, а именно ввалились трое совсем одинаковых парней. Здоровеньких, широкоплечих, с маленькими, смешно обстриженными головками. Один из них подошел к буфету, лег грудью на мраморную стойку. — Хозяйка, коньяк есть? — Нет, — неприязненно ответила буфетчица, — А шампанское? — И шампанского нет. Выключите магнитофон, вы людям мешаете. — А где вы видите людей? Он победно оглядел зал.