— Я тоже. — Тогда приезжайте. Горелов жил в новом доме на Суворовском бульваре, внизу находился гастроном самообслуживания. В подъезде стояла установка с кнопками. Кода Олег не знал, но, умудренный некоторым опытом, посмотрел на стену. На ней жирно было написано фломастером: «1-47». По сей день Наумов не мог понять, от кого охраняли эти мудреные системы, за которыми следили монтеры и обязательно сидел диспетчер на пульте. Дверь на третьем этаже была открыта. Его ждали. — Можно? — спросил Олег. — Да, да, — в прихожую вышел Виктор Горелов. Олег сразу же узнал его по многочисленным фотографиям. Правда, в жизни он выглядел значительно моложе. Высокий, спортивный, широкоплечий. — Вы Наумов? — Да. — Проходите. Они прошли через прихожую, заставленную книжными полками, и вошли в большую комнату, видимо, гостиную. Из кресла поднялся среднего роста бородатый мужчина. — Знакомьтесь, — сказал Горелов, — это наш друг, художник, Боря Новиков. На столе стояла бутылка коньяка, немудреная закуска, дымились чашки с кофе. — Мы помянуть решили, присоединитесь? — Не могу, на службе. — Тогда я вам сварю кофе. Необыкновенный кофе. Его научил меня варить чудный старик в Батуми. Ему было около девяноста, но он продолжал работать в кафе. И сам выпивал не меньше десяти чашек. Горелов вышел. Новиков посмотрел на Олега. Не простой был этот взгляд — оценивающий, цепкий. — Вы нашли убийцу? — тихо спросил он. — Пока нет, — так же тихо ответил Олег. — Почему? — Не можем. — А найдете? — Надеюсь. В комнату вошел Горелов, неся дымящуюся чашку кофе. — Прошу. Вам, кстати, сколько лет, Олег Сергеевич? — Тридцать шесть. — Так мы все в общем-то ровесники. Давай на ты? — Давай. — Значит, пить не будешь? — Нет. — А мы помянем. Коньяк хороший, греческий, очень мягкий, его Игорь любил. Он налил рюмки, и они с Новиковым, не чокаясь, выпили. Помолчали. — Ты, Олег, извини нас. Мы брата потеряли. Игорь не просто для нас другом был. Больше. Каждый из нас многим обязан ему. Удивлен? Слушай. Борька когда-то пил. Как французы говорят, а-ля нуар. А проще — по-черному. Игорь его остановил. А у меня другое. Рвала критика на куски. На каждом обсуждении мордой в грязь били. Кто поднялся, защитил? Игорь Бурмин. Его уважали очень и как писателя, и как человека. — Он много писал? — Да, очень. Но публиковался мало. Для него десятилистовая повесть труднее шла, чем у другого многотомный роман. — Он всегда работал с документом? — Понимаешь, мы чуть постарше тебя. Пацанами, совсем маленькими, но все же в войну жили. Так вот в Игоре она осталась на всю жизнь. Он не менял тему. Искал неизвестных героев, неизвестные военные истории воскрешал. Ему очень благодарны многие люди. У него в архиве много писем. После его выступлений людей награждали орденами, оправдывали по суду… Многое было. Конечно, хлеб у него был нелегким. Но Игоря знать надо. Горелов замолчал. Как-то сразу. Словно шел и оступился. Отвернулся к окну. В комнате повисло молчание. Пауза была длинной и тягучей. И Олег понял, что в этом доме надолго поселилось горе. Горелов повернулся, и Олег внутренне вздрогнул, увидев, как изменилось его лицо. В дверях его встретил спокойный гостеприимный человек. Сейчас же на него смотрел немолодой мужчина с рельефно обозначенными складками у рта. — Да, что я говорю… — хрипло сказал Горелов, — несу какую-то дичь… Игорька-то нет… Ты, Олег, скажи, кто? — Пока не знаю. — Что надо-то? Может, позвонить куда? Или поехать с тобой?… Впрочем, что я говорю, что я несу? Ты уж прости. Хотел спокойно… А вот… Горелов опять отвернулся, и у него задрожали плечи. Новиков встал, обнял товарища, начал что-то шептать ему. Наумов ждал. Он привык ждать. Его работа была тесно связана с людским горем. Олег работал в уголовном розыске пятнадцать лет. И все время, постоянно ему приходилось сталкиваться с бедой. Она, казалось, шла по следам, и самое страшное в его работе было привыкнуть к ней, очерстветь душой. А он не смог. И поэтому по сей день делил боль со всеми, к кому приходил на помощь. И сейчас, сидя в этой элегантно-пустоватой гостиной, на стенах которой висели яркие, необычно написанные картины, Олег ощущал острое, ни с чем не сравнимое ощущение беды. В такие минуты он жалел, что пошел в милицию. Есть же много других профессий, спокойных и приятных. Но он выбрал эту службу не из-за романтики. Он пошел в уголовный розыск, заранее зная, что знак беды проштампует его будущую жизнь. Но пятнадцать лет назад, получая офицерские погоны, он не понимал, какой тяжестью лягут они на его плечи. Его первое дежурство по отделению началось трагически. На Старой Балашихе убили молоденькую студентку. Ее знали в городе все, она была победительницей веселой телевизионной передачи КВН. Сутки они с капитаном милиции Лепиловым искали убийцу. Это были страшные двадцать четыре часа. Они взяли его а Реутове, в кафе, когда он пытался продать золотое кольцо убитой. Убийца выхватил нож, и тут всю свою ненависть Олег вложил в удар. Потом всякое было. Но на всю жизнь младший лейтенант Наумов запомнил крик матери и глаза отца убитой. Плохо ему было в этой комнате, очень плохо. Но уйти он не мог, потому что где-то ходит человек, совершивший преступление. Горелов отошел от окна, сел на подлокотник кресла. Жадно затянулся сигаретой. Курил он кубинские. Крепкие, из сигарного табака. — Знаешь, — Горелов успокоился, — ты спрашивай, что надо, а мы отвечать будем. — Виктор, у Игоря были враги? — Враги. Я понимаю, что ты имеешь в виду настоящих, а не литературных врагов. — А разве есть литературные? — Конечно. Игорь интересно работал, его выдвинули на Госпремию РСФСР. — Я думаю, что эти враги сводят счеты на собраниях, а не берут в руки оружие. — Это точно. Горелов задумался. — Давай поставим вопрос несколько иначе. — Олег отхлебнул остывший кофе. — Были ли люди, активно желавшие его смерти? — У его жены новый ами, — мрачно сказал Новиков, — он угрожал Игорю. — Чем занимается этот ами? — Деляга. Работает в автосервисе управления по туризму. — Игорь знал что-нибудь о его делах?