— Это одинцовское дело? — Именно. — Я тогда в Балашихе работал. — А я с Бурминым говорил много и долго. Такой человек не может жить двойной жизнью. — Я очень рад этому, Владимир Петрович. У меня такое же мнение. — Так зачем же ты этот разговор затевал? — Вы же сказали, все версии. — Я имел в виду все реальные. — Товарищ полковник, меня этот пистолет японский с глушителем добил. — Знаешь, Олег, у оружия бывают странные судьбы. Я часто думал написать об этом. Возможно, где-то, пусть во Владивостоке, кто-то с фронта привез этот «Намбу». Потом его путь непредсказуем. — А глушитель? — Вспомни ростовское дело. Там не только пистолеты, самодельные автоматы с глушителем были. Это пусть не смущает тебя. Но тем не менее отработай линию оружия. На столе загудел телефон. — Иди, Наумов, докладывай мне ежедневно. — Как с машиной? — Круглосуточно в распоряжении твоей группы. В кабинете Наумова ждал эксперт. — Вот, дорогой Олег Сергеевич, заключение баллистов. Судя по следам на пуле, пистолет новый, модель с такими нарезами начали производить семь лет назад. Пулю проверяем, по картотеке результаты поступят завтра. В кабинет вошел Борис Прохоров. — Прибыл в ваше распоряжение, — шутливо поднес он к голове пальцы руки. — Ты с делом знаком? — спросил Олег. — Вообще да. — Тогда ты занимаешься поисками пистолета. Пиши запросы. Нам нужны все дела, связанные с незаконным ввозом оружия и хищением иностранных пистолетов. — За какой период? — спокойно спросил Прохоров. — Последние десять лет. — Хорошо. Прохоров вышел. Он, как всегда, был абсолютно спокоен. Поэтому Наумов и не любил работать с ним. Его раздражало хладнокровие Бориса, подчас граничащее с равнодушием. — Сытин, как с машиной? — Пять минут назад докладывали, пока не объявлялась. — Где бумаги Бурмина? — У меня в комнате. — Принеси. Олег снял пиджак, расстегнул наплечный ремень, положил пистолет с кобурой в сейф. Он прилично намял бок сегодня. Хуже нет, когда в жару таскаешь эту штуку. Детское увлечение оружием прошло у него в армии. Вошел Леня Сытин и положил на стол два бумажных опечатанных мешка, с содержимым которых ему поручил ознакомиться следователь. — Олег Сергеевич, следователь прокуратуры просил все это ему вернуть. А это — постановление на арест Коробкова, — протянул Леня тоненькую папку. — А он думает, я бумаги Бурмина на аукционе в Лондоне продам? — Да нет, говорит, хочет их систематизировать. — Делать ему нечего. Пусть лучше протоколы да поручения пишет. — Это вы ему скажите. Зазвонил телефон. — Наумов… Да… Да, — Олег закрыл трубку рукой, — легок на помине. — Следователь? — удивился Леня. Олег кивнул, продолжая слушать и однозначно отвечать. Потом он попрощался и положил трубку. — Занудный мужик. Но все излагает по делу. — Я у ребят о нем спрашивал, — Леня сел к столу, — говорят, толковый мужик. Можно, я помогу вам бумаги разбирать? — Ты не обидишься, Леня, если я это сделаю один? — Конечно, нет. — Тогда иди торопи гаишников. Леня вышел, а Наумов остался один с двумя под горловину набитыми крафтовскими мешками. Ну что ж, начнем. Олег сорвал пломбу с первого и начал аккуратно раскладывать на столе перевязанные пачки. Здесь были уже знакомые папки с надписью «Архив», аккуратно сложенные блокноты, целые кипы бумаг с текстом, отпечатанным на машинке. Видимо, следователь и впрямь человек въедливый. Все сложено, даже пронумеровано в том же порядке, как лежало на полу в комнате убитого. С чего же начать? Может, зря он отослал Леню Сытина? Нет, не зря. Олег любил долго в одиночестве копаться в вещественных доказательствах. Потому что с каждым днем розыска они могли сказать все больше и больше. Вот она, знакомая папка с новой повестью Бурмина. На чем же он остановился в прошлый раз? Второй отрывок из повести Бурмина "…Я гляжу на Сергея Петровича. Он абсолютно спокоен. Стоит, покусывая сорванный стебелек. Но спокойствие его чисто внешнее. Глаза выдают то, о чем он думает. Глаза у него сейчас колючие, холодные. Он снова, но заново осматривает место боя. И, глядя на него, мне кажется, что живет сейчас он не прошлым, а настоящим. Что через несколько минут в комнату ворвутся автоматчики в серо-мышиной форме. И молоденький связной Боря Лунев, превозмогая ужас и страх смерти, выстрелит дважды из пистолета, выстрелит и упадет, подкошенный автоматной очередью. А потом из дома ударит пулемет. Длинная строчка покалечит деревья, расколет каменную кладку забора…" Ему хотелось читать дальше, но все же дело есть дело, и Наумов отложил папку с повестью. Он не вернет ее следователю, пока не дочитает. Интересно, сколько же бумаг у пишущего человека? Неужели они все одинаково нужны ему? Наумов перелистывал блокноты. Хорошо, что покойный Бурмин был человеком аккуратным. На обложке каждого блокнота стоял год, а иногда даже месяц. Постепенно он отобрал семь толстых книжек, видимо, они-то и были последними. Олег листал страницы, читал записи, и у него было такое ощущение, словно он подглядывает в окно. Перед ним раскрывалась чужая жизнь. Постепенно найдя в беспорядочных на первый взгляд записях некую систему, он начал из фрагментов составлять некое подобие целого. Но все-таки это было подобие. Целиком идею записей, ее главную мысль мог знать только Бурмин. Что он хотел сказать короткой строчкой «конек на крыше»? Возможно, именно это должно было впоследствии вызвать ассоциативный ряд. Или вот: «Человек дела не может быть флюгером. Он компас». А вот запись большая: "…из круглого иллюминатора мир тоже кажется круглым. Пока он ограничен свинцовой водой Балтики. Второй день нет солнца. Облака висят так низко, что, кажется, волны слизывают их и несут к берегу, выбрасывая на песок лопающейся пеной. Настроение у меня под стать погоде. Собираю материал, собираю, а главного нет. Какие-то обрывки, фрагменты, рассказы. Каждый по-своему интересный, трагический и прекрасный. Но главного нет. Завтра буду в Ростоке, оттуда в Берлин. Вилли обещал помочь. Но я уже чувствую, как трудно будет найти документы по этому проклятому «зондерштабу-Р». Надо пойти в салон, а то совсем закисну в каюте". Дальше еще одна запись. «Всю ночь проговорил с прекрасным человеком, буровиком из Тюмени. Он едет по туристской путевке в ГДР. Как обидно, что я ограничил свое творчество войной и правовыми вопросами. Надо ехать в Тюмень, почувствовать запах сегодняшнего…» Наумов впервые столкнулся с изнанкой писательской работы. Увидел, как сложно и долго готовится каждая публикация. И это захватило его. Поиски Бурмина чем-то напоминали ему его работу. Точно так же, чтобы найти истину, приходится перекопать горы ненужных фактов. Он так увлекся, что не заметил, как опустились сумерки. Олег зажег лампу, посмотрел на часы. Двадцать один сорок. Архив архивом, а Коробков где-то гуляет. Распахнулась дверь, появился Леня Сытин. — Есть. — Коробков? — Машина его стоит у ВТО. — Люди сориентированы? — Да. У машины дежурят инспектор ГАИ и двое оперативников. — Где Прохоров?