— Ты бы простил его? — спрашиваю я, снова чувствуя нарастающие горечь и гнев. Он долго и пристально изучает меня. Его губы приоткрываются, но затем снова закрываются. Он проводит ладонью по лицу, а затем, наконец, подбирает нужные слова. — Никто не идеален, Сейдж. Я далек от этого. Знаю, тебе не понравится мой ответ, но да. Да, я бы простил его. Я бы дал ему еще один шанс, чтобы попытаться все исправить. Я вздыхаю. — А что, если я не хочу? — Потому что мне больно, потому что я зла… потому что мне страшно. Обычно напряженное лицо Брента смягчается. — Тогда ты упустишь лучшее, что с тобой когда-либо случалось. Я с трудом сглатываю, раздумывая над его словами. — Он так сильно тебе понравился? Достаточно, чтобы поверить ему? Брент медленно качает головой. — Достаточно, чтобы понять, что он сходит с ума по тебе и что он пытался сделать все правильно. Решать тебе, Сейдж. «Решать мне», — думаю про себя, глубоко вдыхая. Глава 20 Сейдж Бросаю последний чемодан у задней двери и усаживаюсь на стул за кухонным столом. Брент поднимает на меня взгляд из-за кружки кофе, когда я протяжно вздыхаю. — Во сколько твой рейс? — спрашивает он и ставит свою кружку на стол. Мама бегает туда-сюда между кухонным островком и столом, подносит тарелки с беконом, омлетом и фруктами. Последняя домашняя еда перед отправлением в Чикаго. — В полдень. — Я отпиваю апельсинового сока, когда Брент тянется через стол, чтобы налить мне кружку кофе. — Ты говорила с ним после того, как он ушел? — спрашивает мама, перекладывая блинчики со сковородки на блюдце. — Нет. Я не проверяла сообщения. — Сейдж, ты жила здесь почти три недели, — бранит мама. — Мне нужно было отключиться от всего и время на раздумья, чтобы не отвлекаться на сообщения и соцсети. Брент берет кусочек бекона и кусает, проговаривая с набитым ртом: — Ну, думаю, это неплохо. Соцсети — это все равно пустая трата времени. — Говоришь как старик. — Бросаю в него салфетку и закатываю глаза. Мы вместе заливаемся смехом, а мама, наконец-таки, присоединяется к нам за столом. За завтраком мы разговариваем и смеемся, и, насколько я помню, это первый раз, когда я чувствую себя наполненной. Довольной. Осматриваю кухню, и мое сердце будто само по себе медленно восстанавливается, кусочек за кусочком. Мне все еще придется столкнуться с тем, что ждет меня в Чикаго. Меня охватывает тревога по случаю переезда в город, который я так сильно люблю, и по тому, что уготовила мне дальнейшая жизнь. — Этот старик будет скучать по тебе, — говорит Брент, нежно улыбаясь. — Я тоже буду по тебе скучать, — признаюсь я, проглатывая небольшой ком, вставший в горле. Катаю еду по тарелке и осматриваю кухню, на которой росла. Все, что я люблю, находится здесь, на ферме в Дир Крик. Горло слегка сжимается, пока я борюсь с нахлынувшей волной эмоций. Прочищаю горло и сглатываю. — Как бы сильно мне ни была ненавистна причина, по которой вернулась домой, я рада, что все-таки приехала. Рада, что успела побыть с Мерфи. Думаю, мне нужно было побыть вместе с вами, — говорю Бренту и маме. — Мы тоже рады, что провели эти недели с тобой, — говорит мама, отодвигая свою тарелку. — Но не стану врать. Твоя жизнь больше не здесь. Мы всегда будем рядом, Сейдж, но твое место уже не здесь. Сквозь слезы, затуманившие зрение, вижу огромную мамину улыбку. Улыбаясь мне, она тихо говорит: — Расправь свои крылья и лети. Независимо от того, что с тобой случится, когда ты вернешься, Сейдж. Встреть свою жизнь с распростертыми объятиями. Ты живешь мечтой, за которую многие бы умерли… в прямом смысле. — Ее голос надламывается. Я киваю и вытираю слезы, которые побежали из уголков глаз. Брент тяжело поднимается и посматривает на нас. — Вам, женщинам, обязательно всегда становиться такими чересчур эмоциональными? Я тут пытаюсь наслаждаться омлетом, но такое ощущение, будто смотрю эпизод «Доктора Фила». Мы с мамой начинаем хохотать. — Ставить тебя в неудобное положение — это наша работа, — говорит она, хлопая Брента по руке. — Собирайся, Поросенок. Забросим твои вещи и отправимся, — Он встает и забирает свою тарелку со стола, оставляя нас с мамой наедине. Мама тянется ко мне через стол и берет мою ладонь, в ее глазах застыла мольба. — Я правда этого хочу, Сейдж. Ступай. Живи. — Я попытаюсь, — шепчу я. И я правда попытаюсь. Она сжимает губы и улыбается. — Старайся сильнее. — Хорошо. — Киваю в знак обещания. Следующие полтора часа мы с Брентом проводим за шутками и попытками сохранить хорошее настроение, пока не подъезжаем к аэропорту. Я ненавижу прощаться, и он прекрасно это знает. Он высаживает меня у обочины, мы обмениваемся колкостями, и я громко хлопаю дверью его пикапа. Он встречает меня у багажника, чтобы помочь вытащить чемоданы. — Помочь занести их внутрь? — спрашивает Брент, когда ставит два огромных чемодана на тротуар. — Нет, сама справлюсь. — Беру вытягивающиеся ручки обоих чемоданов и крепко держусь за них. Мы неловко обмениваемся взглядами, а затем Брент говорит: — Не знаю, говорил ли тебе хоть раз, Сейдж, но я так тобой горжусь. — Слезы жгут глаза, и я громко выдыхаю. — Верни его, — говорит он, а затем подходит ближе и сгребает меня в объятия. — Я попытаюсь, — произношу в его плечо, отвечая на его объятие. — Напиши мне потом, чтобы я знал, как ты добралась. Я беспокоюсь о тебе, Поросенок. — В его карих глазах есть некий намек на грусть. — Хорошо. Позаботься о маме за меня. — Всегда. — Он обходит пикап и отъезжает, а я смотрю, как задние фары исчезают за поворотом. Делаю резкий вдох, вдыхая бодрящий осенний ветерок. Прохлада почти жжет легкие, но я смакую момент. Как обычно в аэропорту практически никого. Зарегистрировавшись, я прохожу через пункт охраны, а затем жду у входа объявления на посадку. Небольшая пересадка в Миннеаполисе, и где-то часа через два я буду снова в Чикаго. Ладони начинают потеть, когда задумываюсь о своем будущем и о том, каким оно будет. * * * Захватывающий вид на Чикаго открывается на горизонте, когда осеннее солнце начинает уходить в закат. Вид озера Мичиган наполняет мою душу и напоминает об удовольствии, которое я всегда тут находила. Мы приземляемся, и тогда нервозность начинает нарастать. Чувствую страх, когда все мыслимые сценарии проносятся у меня в голове. Где я его найду? Что, если его нет в городе? Что, если он не захочет со мной говорить? Отбросив все негативные мысли, забираю чемоданы и вызываю такси. Я даже еще не сказала Эвелин, что приехала. Ко мне подъезжает черный «Мерседес», и водитель с трудом запихивает два моих огромных чемодана в багажник небольшого автомобиля. Когда мы приезжаем к моей квартире, доброжелательный водитель помогает мне занести чемоданы наверх. Эвелин дома нет, но я не трачу времени на передышку. Уже пять вечера, большинство сотрудников «Джексон-Гамильтон» разошлись по домам, но я знаю, что Холт еще там. Я практически бегу три квартала к поезду, и, стоя там, понимаю, что все больше становлюсь нетерпеливой с каждой проходящей минутой в ожидании поезда. Когда я все-таки добираюсь до офиса, солнце уже село, а небо потемнело. Огромное лобби, где обычно суетится народ, сейчас пустынно и тускло освещено. Ларри сидит за огромным столом и коротко машет мне.