Рика шумно вздыхает, схватившись за дверь, а я замечаю машину, остановившуюся посреди узкой дороги. Впереди еще один автомобиль. Внезапно вильнув, он уносится прочь. Я резко торможу у обочины, отчего наши тела подаются вперед, натягивая ремни безопасности. – Господи! – рявкаю я, наблюдая за женщиной, опустившейся на колени прямо на дороге. – Какого черта? Задние фары второй машины становятся все меньше и меньше. Убедившись, что сзади никого нет, я открываю дверцу, вылезаю наружу и слышу, как хлопает пассажирская дверь. Я подхожу ближе к разделительной полосе и замечаю, над чем склонилась женщина. – Поверить не могу, что этот говнюк просто уехал, – негодует она, обернувшись и посмотрев на меня. На дороге лежит пес, еле живой, скулит и с трудом делает быстрые, поверхностные вдохи. Из его живота течет кровь, я даже внутренности вижу. Он небольшой, похоже, какая-то разновидность спаниеля. Мне становится тошно, когда я слышу его тяжелое дыхание. Пес задыхается. Тот мудак, который умчался отсюда, должно быть, его сбил. – Может, девочке стоит остаться в машине? – спрашивает женщина, глядя на Рику, стоящую рядом со мной. Но я даже не смотрю на нее. Почему все так нянчатся с ней? Моя мать, мой отец, Тревор… Из-за этого она только становится слабее. Дети этой женщины, сидя в машине, зовут ее. Опустив взгляд на пса, вижу, как он дергается и продолжает скулить. – Вы езжайте, – предлагаю я женщине, кивая в сторону ее машины. – Я попробую найти ветеринара. Она смотрит на меня, отчасти недоверчиво, отчасти признательно. – Ты уверен? – уточняет она, взглянув на своих детей. Я киваю. – Да, увозите детвору отсюда. Она поднимается, с сожалением смотрит на собаку. Вижу, как заблестели ее повлажневние ресницы. Потом женщина разворачивается и садится за руль, крикнув мне: – Спасибо! Я жду. Когда автомобиль трогается с места, поворачиваюсь к Рике. – Иди в машину. – Я не хочу. Прищурившись, огрызаюсь: – Сейчас же. Ее наполненные слезами глаза смотрят на меня в отчаянии, но все же она отворачивается и торопливо отходит к «гелендвагену». Опустившись на колени, я кладу руку псу на голову, ощущая под пальцами мягкую шерсть, и осторожно его глажу. Его лапы дергаются, пока он надрывно дышит. От хрипов, доносящихся из горла бедняги, перед глазами у меня все расплывается, а сердце больно бухает в груди. – Все хорошо, – говорю я тихо, чувствуя, как слеза скатывается по моей щеке. Беспомощность. Я ненавижу это чувство беспомощности. Закрыв глаза, поглаживаю пса по голове, потом медленно опускаю руку ниже, к шее… Затем обхватываю пальцами его горло и сдавливаю так крепко, как только могу. Пес дергается, его тело слабо дрожит, борясь из последних сил. Но сил у него почти не осталось. Мое тело напряжено, все мышцы горят. Я сжимаю челюсти, стараясь продержаться еще одну секунду. Всего одну секунду. Зажмуриваюсь. В горле ком из-за слез. Он опять дергается и… наконец-то… обмякает, жизнь покидает его. Я прерывисто выдыхаю и убираю руку. Твою мать. Желчь подступает к горлу, срабатывает рвотный рефлекс. Меня едва не выворачивает наизнанку, но я заставляю себя размеренно вдыхать и выдыхать, подавляя тошноту. Просунув руки под пса, поднимаю его, чтобы отнести к машине, однако, едва повернувшись, останавливаюсь. В нескольких метрах от меня стоит Рика, и я понимаю, что она все видела. Она смотрит так, будто я предал ее. Я отвожу взгляд, набираясь решимости, прохожу мимо нее и несу собаку к багажному отсеку «гелендвагена». Кто она, мать ее, такая, чтобы меня судить? Я сделал то, что должен был сделать. Достаю полотенце из своей спортивной сумки (я приехал за Рикой сразу после тренировки) и кладу на него пса. Достав еще одно полотенце, вытираю руки, потому что они в его крови, а потом накрываю тканью собаку и захлопываю заднюю дверь. Сев на свое место, завожу машину, в то время как Рика распахивает пассажирскую дверцу и плюхается на сиденье, не сказав мне ни слова. Я газую, сжимая руль. Ее молчание сопоставимо по громкости с оскорблениями и упреками моего отца. Я поступил правильно. Пошла ты. Мне плевать, что ты думаешь. Я тяжело дышу, с каждой секундой злясь все сильнее. – Думаешь, ветеринар, который усыпил твою кошку год назад, лучше? – заявляю я, время от времени бросая на Рику сердитые взгляды. – А? Она плотнее сжимает губы. Я снова вижу слезы в ее глазах. – Ты сделал это голыми руками! – выкрикивает она, повернувшись ко мне. – Ты сам его убил. Я бы такого никогда не смогла сделать! – И именно поэтому ты всегда будешь слабой, – бросаю я в ответ. – Знаешь, почему большинство людей в мире несчастны, Рика? Потому что им не хватает смелости совершить один поступок, который изменит их жизнь. Это животное мучилось, а ты мучилась, наблюдая за ним. Теперь его страдания закончились. – Я не слабая, – возражает она, но ее подбородок все равно дрожит. – И твой поступок не принес мне счастья. Мне от него лучше не стало. Я ехидно улыбаюсь. – Считаешь меня плохим? Разочаровалась во мне? Ну, знаешь что? Мне безразлично твое мнение! Ты – тринадцатилетняя обуза, за которой приходится приглядывать моей семье, и в будущем превратишься лишь в восемнадцатилетнюю копию своей пьяной мамаши! И ее глаз начинают катиться горошины слез, кажется, она вот-вот сорвется. – Только тебе с таким шрамом, скорее всего, не удастся подцепить богатого мужа, – рычу я. Она потрясенно вздыхает. Лицо Рики искажается, а тело содрогается от рыданий. Она хватает дверную ручку, начинает дергать и тянуть ее, пытаясь выбраться из машины. – Рика! – ору я. Твою мать, я еду на скорости девяносто пять километров в час! Я хватаю ее за запястье и, вильнув к обочине, резко торможу. Рика торопливо открывает дверь, вылетает из салона и бежит в лес. Я переключаюсь на нейтральную передачу, рывком поднимаю ручку тормоза, распахиваю свою дверцу и тоже выпрыгиваю из машины. – Вернись! – кричу я, захлопнув дверь. Рика поворачивается. – Нет! Я бегу следом за ней. – Куда, черт побери, ты собралась? У меня дел полно, мне некогда за тобой гоняться! – Я к папе пойду, – слышится ее ответ. – Домой дойду сама!