– Вообще-то я волнуюсь за вас. – Мы перешли на «ты». – Хорошо – за тебя. – Я не боюсь. Точнее – устал уже бояться. Когда проходит определенное время – страх становится твоим постоянным спутником. А потом он исчезает. Начинаешь поневоле быть фаталистом. Хотя осторожность никогда не помешает. Но на сегодня мне почему-то кажется – все закончилось и объявлена маленькая передышка между боями. Я поставила на столик поднос. – Спасибо. Сев на стул, я провела рукой по волосам. – Интересно, как завтра на нас отреагируют те, кто на острове. – Вот и посмотрим. А сейчас у нас совсем другие дела. – Какие? – Не догадываешься? Он резко притянул меня к себе, по телу прошла сладкая судорога, и ночь всем своим неистовством обрушилась на нас… Я проснулась от того, что кто-то смотрел на меня. Встретившись взглядом с Захаровым, я невольно улыбнулась. Он уже стоял в комнате и проделывал какие-то упражнения, похожие на элементы восточных единоборств. – Как спалось? – спросил он меня. – Отлично. Ты уже, я смотрю, на ногах? – Терпеть не могу долго валяться и прохлаждаться. Я всю жизнь – ранняя пташка. А ты так сладко разоспалась. Я невольно смутилась и зарылась глубже в подушки. – А-а-а! Кто собирается продолжать дрыхнуть? Захаров оказался у моей кровати и стянул с меня одеяло. – Пусти! – задыхалась я, cтараясь отнять у него одеяло. – Давай гимнастику с утра поделаем вместе. – В другой раз. Захаров расхохотался. – А как же твои знаменитые походы в фитнес-центр? Ты почти в каждом интервью распинаешься, что приверженка здорового образа жизни. И фитнес, и здоровое питание, и свежий апельсиновый сок по утрам. – Чего не сделаешь ради поддержания имиджа. На самом деле я терпеть не могу фитнес и выбираюсь туда крайне редко. Люблю обыкновенный гамбургер и жареную картошку. – Твоя фигура говорит об обратном. – Это – гены. У нас в роду всегда были стройные женщины, и мама и бабушка. – Повезло вам! – Это точно. Не надо изнурять себя диетами и физупражнениями. – А как насчет других упражнений! – Он ловко дернул меня, и я оказалась под ним. Андрей сграбастал меня в охапку, и у меня перехватило дыхание. Так близко, так пугающе близко были его глаза – холодные, cерые. Я провела пальцем по его щеке. Перехватив мои пальцы, он слегка куснул их. – Ты еще и кусаешься? – усмехнулась я. – Я вообще зверь! Разве ты не знала! Хищная акула капитализма, сминающая все на своем пути. Разбойник с большой дороги. Так, кажется, говорила ты обо мне в одной из своих передач. – Я вижу, ты неплохо знаком с моим творчеством. И интервью мои читал, и передачи внимательно смотрел. – А как же! Врага надо знать в лицо. А теперь еще и на вкус… – Он шутливо зарычал и, нагнувшись, покрыл мое тело поцелуями. – Какая ты вкусная! – прошептал он. А я молчала. Трудно было поверить, что этот страстный и нежный мужчина и Захаров, которого я знала до сегодняшней, вернее, прошедшей ночи, – одно и то же лицо. Переход этот оказался не просто стремителен, он был ошеломителен, и я не знала, что думать и как реагировать… Но похоже, для мыслей совсем не оставалось места и времени. Никогда я не чувствовала столько нежности и безнадежности, как сейчас. Но я не хотела об этом думать – это было бы слишком болезненно и неправильно. Я хотела и собиралась отдаться этой минуте, этому мигу… Робко я ответила на поцелуй и обвила руками его шею. В глазах были льдинки, но они растапливались. Эти холодные умные всепонимающие глаза становились другими, и я сомкнула ресницы – мне не хотелось обмануться. – Посмотри на меня! – услышала я шепот. – Почему ты не смотришь? Я открыла глаза и утонула в этих зрачках… Теплое золото плавилось в них, и я судорожно вздохнула. Любовь – самое безнадежное и гибельное чувство, потому что именно в любви мы становимся другими. Мы отрекаемся от себя прежних и приходим к чему-то иному… Эта нежность пугала меня – то напряжение, та борьба, которые были непременными спутниками на протяжении всех моих прошлых лет, куда-то уходили, и я становилась непривычно мягкой – той, какой я никогда не была раньше. «Я расскажу ему о сыне и о том, что мне дали задание его убить! Он поймет меня, и мы вместе что-нибудь придумаем. Он обязательно найдет выход из самой запутанной ситуации!» Я крепче прижалась к Андрею и замерла. Время словно замедлило свой ход. А я вбирала в себя и эту комнату, и солнечный свет, струившийся из неплотно задернутых занавесей, и уже проснувшуюся набережную; мне кажется, я слышала мерное постукивание спиц в руках женщин, вязавших ажурные кофточки и салфетки; вспомнила пугливых кошек, исчезавших и появлявшихся внезапно, cловно ниоткуда, и необыкновенно прозрачную воду, такую кристально чистую, что при одном взгляде на нее сводило от холода скулы, она почему-то представлялась ледяной… Мои чувства, ощущения были обострены. Мужчина меня целовал… наслаждение, которое притаилось во мне клубком, готово было вспыхнуть в любой момент огненным вихрем. Я ощущала его напряжение и чувствовала, что ему стоит больших трудов сдерживать себя. Он не хотел быть грубым или жестким, я понимала его: отголоски прошедшей ночи бродили еще в нас вином, удивляя странностью и непохожестью на другие ночи… Я решила помочь ему и положила руку на его плоть. Я и сама уже дрожала от нетерпения – эти томительные дразнящие ласки сводили меня с ума, и мне с трудом удавалось контролировать себя. Андрей провел рукой по моему телу, и как будто раскаленные угольки рассыпались по обнаженной коже. Я закусила губу. Он коснулся пальцем губ, и я поймала его большой палец зубами. – Попался! – вырвался из меня хриплый шепот. – Не совсем! – рассмеялся он. – Мы же не торопимся. Правда? Он то ли дразнил меня, то ли проверял на прочность… Мужчины – они такие, с ними никогда ничего не знаешь наверняка. Я подумала, что каждый настоящий мужчина оставляет на теле и в душе женщины невидимые ожоги и шрамы, которые залечиваются с трудом, а есть и такие, которые остаются навсегда. Как печать или клеймо. – Да. Не торопимся. – Голос был не мой, и слушала я его словно со стороны. Я обхватила руками его тело. Оно было поджарым. Я исступленно гладила его спину, cпускаясь постепенно к ягодицам… Он нажал пальцем на мой сосок. – Я… не могу, – прохрипел он. – Я тоже. Наши тела взвились почти одновременно: он накрыл, расплющил меня, и каждый его удар во мне откликался сладкой дрожью. Было страшно, что все это когда-нибудь кончится, мир вернется в свою колею, примет прежние очертания. Все ощущения были какими-то новыми, остро-колкими, яркими, и я, уже предчувствуя оргазм, крепко зажмурила глаза – мне казалось, взрыв, который зреет в нас, вскоре разнесет все вокруг в клочья… Андрей зажал мне рот поцелуем, и мой стон захлебнулся… Он будто пил этот мой долгий стон, вбирал его в себя. Последняя дрожь, и последний крик-стон… Захаров лег рядом и шумно выдохнул. – Вау! – Его глаза смеялись, и он взъерошил себе волосы. – Вау! Это было потрясающе. – Да… – Я отвернулась, и почему-то слезы хлынули из глаз. – Ты плачешь? Почему? – Не знаю. – Я села на кровати и вытерла торопливым движением слезы. – Сама не знаю почему… наверное, просто так. Он вмиг посерьезнел. – Просто так ничего не бывает. Ты боишься, что все скоро кончится. И жизнь снова пойдет по-старому? – Наверное. Я и правда боюсь. – Ну, во-первых, никогда нельзя утверждать что-то со стопроцентной уверенностью. А во-вторых, ты нужна мне. Как ни одна женщин до этого. – У тебя все девушки значительно моложе тебя, ты слывешь любителем молодого тела. – Слыл… Это было вчера. А сегодня – это сегодня. У меня нет привычки жить вчерашним днем. – И кто тебе поверит? Он обернулся ко мне, и в глазах полыхнуло холодное пламя. – МОЯ женщина ОБЯЗАНА мне верить! – Ну вот, ты уже кричишь на меня. Милая сценка! – Прости! – Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. – Прости!