– А он вообще сильно изменился? Вера улыбнулась. – Конечно, уже не мальчик, но муж зрелый. А вообще он стал очень симпатичным. Раньше был хрупким, несмотря на хоккей. А сейчас заматерел. Он следит за собой, поддерживает форму. Кстати, у тебя есть возможность лицезреть его собственной персоной. – Как это? – растерянно спросила я. Во рту неожиданно стало сухо. – А ты обернись! Виктора я узнала не сразу. Память пыталась соединить возникшего передо мной мужчину с букетом роз с худощавым мальчишкой с вьющимися волосами, смущенной улыбкой и глазами, преданно смотревшими на меня. Исчезло все. Передо мной стоял мужчина, чем-то похожий на Дэниела Крейга – последнего Джеймса Бонда, – плечистый, с прекрасной фигурой и рельефными мышцами. – Привет, Оля! Это тебе. – Он сунул мне в руки букет алых роз. И окинул меня взглядом с головы до ног. – Я бы тебя не узнал, если бы встретил на улице. Я ощутила легкую неловкость. Виктор был совсем не таким, каким я себе его представляла. Более интересным и… чужим. Хотя на что я надеялась? На то, что мальчик, с которым я дружила, станет просто взрослой копией самого себя, тогдашнего? Нет, в нем почти ничего не осталось от прежнего Витьки Шиманова. – Ну, я пошла, – заторопилась Богданова. – Счастливо оставаться. Витя, когда мы остались вдвоем, посмотрел мне в глаза, усмехнувшись. – Ну что? Пойдем прогуляемся по родному городу? Давненько я здесь не был, да и ты тоже. Город был знаком и незнаком одновременно. В больших городах – перемены на виду: яркая реклама, здания крупных компаний и фирм, обилие машин, кафе, магазинов. Здесь изменения шли только в худшую сторону. Старые дома, дороги, постепенно приходящие в негодность, пару раз мы наткнулись на пустыри и мучительно вспоминали: что тут было когда-то? Следы запустения иногда выпирали так, что становилось больно. – Н-да! Любимый город постепенно вымирает. Не думал, не гадал, что увижу его таким. – Давно здесь был в последний раз? – Семь лет назад. Когда бабка умерла. – А сам где живешь? – Птица перелетная, – рассмеялся Виктор. – Одно время жил в Подмосковье, потом переехал в Тулу, затем – в Питер. Но и там не прижился. Сейчас снова вернулся в область. – Что так? С работой связано? – Да. Вернее, c ее отсутствием. После Чечни трудно входить в обычную жизнь. – Его лицо помрачнело. Я решила сменить тему. – А я в Москве тружусь-работаю. – Тебя вся страна знает, можешь не рассказывать. Я смотрел твои передачи. – И как? – Интересно. Ты – на своем месте. – Спасибо, а то я иногда сомневаюсь в этом. – Не сомневайся, ведущая из тебя классная: и юмор, и подколы, и аналитика. Все как надо. Взрывоопасный коктейль. Любо-дорого посмотреть. Не то что другие ведущие – «говорящие головы». – Тонкий комплимент. – Сущая правда. Слушай, давай зайдем в кафе. Я уже маленько проголодался. С утра встречался с одним человеком, пока поговорили, то да се. Потом поехал к тебе, и сейчас бы не отказался перекусить. Они остановились у кафе «Подводная лодка». – Ну что? Зайдем? – Зайдем, – откликнулась я. Я взяла себе только кофе. Витя – два салата и мясо в горшочке. После еды он неожиданно предложил: – Слушай, может, заедем ко мне? В бабкину квартиру. Она после ее смерти пустует. Все думал продать, да как-то руки не доходят. Да и память все-таки… – Поехали… С самого начала в нашем разговоре витала некая недосказанность, незаконченность, это требовало завершения. Едва я переступила порог квартиры его бабки – маленькой, со старой мебелью и ситцевыми занавесками, как он подхватил меня на руки, смял, приник к губам так жадно, торопливо, как будто сто лет ни с кем не целовался. А может быть, и ни с кем так. Меня буквально расплющил этот вихрь, и не было ни сил, ни желания сопротивляться. И только одна мысль билась в это время: «Кто бы мог подумать!» Поцелуй отдался в теле дрожью. Я ощущала мускулистое стройное тело, мужские руки на спине и бедрах и понимала, что проваливаюсь в бездну… Я двигалась вместе с ним, и из глубины моего существа рождались стоны наслаждения, которые было не удержать. Мое тело словно обожгло и опалило, когда он проник в меня, и это потрясало… Я уже давно не чувствовала такой полноты обладания и слияния с мужчиной. Я испытывала страсть, нежность и вместе с тем удивительный покой, как будто после долгого путешествия наконец прибыла в собственный дом. – Тебе хорошо? – прошептал он. В ответ я улыбнулась и на мгновение закрыла глаза. – Очень. И опять его губы смяли мой рот, и водоворот страсти забурлил с новой силой. Яростная волна подняла меня вверх, и я кричала, не слыша собственного голоса. Я приходила в себя, блуждая взглядом по светлым стенам, по дивану, на который он швырнул меня, лихорадочно стягивая одежду… потом я повернулась к нему. Витя смотрел в потолок и выглядел странно отрешенным. «Что со мной, cо страхом подумала я? – У меня только что погиб муж, а я здесь с Витей». – Вить! – позвала я его. Он повернулся ко мне. – Да? – Что же мы потеряли столько времени? – Ирония судьбы. – Точно. По-другому это и не назовешь. Я провела пальцем по его плечу и спине. – У тебя татуировка в виде пагоды. Откуда? – В Чечне сделал. Так, по дури. Думал, будет красиво… Какое-то время мы еще лежали в постели и молчали. Потом он встал и пошел в ванную, и вскоре я услышала шум льющейся воды. Я села на диване и стала подбирать с пола раскиданную одежду. Когда Витя вошел в комнату, я уже стояла у окна: одетая и причесанная. – Вот те на! А я хотел повторения. На кухне, за чашкой чая, я проговорила, смотря ему в глаза: – Мне нужно кое-что тебе рассказать… Он весь как-то сразу подобрался, стал сосредоточенным, серьезным. – Понимаешь… – начала я. – Мне недавно подбросили одну кассету. Поскольку я ведущая телепрограммы, то подумала: кто-то оставил свой репортаж. Но когда я стала просматривать, то… – я сглотнула, – то поняла, что кто-то задал мне задачку. Которая требует решения. В этом материале Захаров резвится в бассейне вместе с воспитанниками интерната. Учитывая, что там сироты и дети, оставшиеся без попечения родителей, – картинка складывается мерзкая. Я поехала на место, поговорить с директрисой. Но она наотрез отказалась со мной разговаривать на эту тему. Оно и понятно – Захаров для них царь и бог, благодетель, благодаря которому, как она выразилась, они с голоду не умирают. Я еще раньше зацепила его тем, что дала в своей программе репортаж об отданном ему под фонд старинном московском особняке и несанкционированных переделках внутри здания. Он полез в бутылку: как я посмела, как я могла. Посыпались угрозы от него и его помощников. Словом, начался накат. И поэтому когда я просмотрела материал, то подумала, что кто-то раскопал сенсацию и, зная о моем «теплом» отношении к Захарову, сунул эту кассету мне. Прямиком по адресу. Впрочем, кассету у меня украли прямо из сейфа. И материалов сейчас на руках – нет. А прищемить хвост этому олигарху-самодуру хочется. Он уже охоту на меня объявил: когда я поехала в интернат, меня трое бандюхаев преследовали – я с трудом от них ноги унесла. Потом мою дочь, точнее, падчерицу похитили. Муж погиб – его машину взорвали… – Я закрыла лицо руками и некоторое время сидела так. И еще… я почувствовала страстное желание рассказать Вите о своей боли, о сыне… Так захотелось поделиться, что я не сдержалась. – Вить, у меня был сын… Он застыл на месте. – Сын? – Да. Я когда уехала покорять Москву, была глупой, молодой и мало что соображала. Пришлось несладко, но я никому об этом не рассказывала; терпела и молчала. Жила вся в себе… Я… сошлась с одним человеком, а он меня обманул, и я стояла перед выбором: делать аборт или оставить сына. Я приняла решение оставить. Точнее, мне один человек помог – я шла по бульвару и плакала, села на скамейку, а он присел рядом, cпросил, в чем дело, и сказал, что лишать ребенка жизни – грех и я должна обязательно оставить его. Представляешь? – я подняла на Витю глаза. Он внимательно слушал меня. – Я родила сына, квартирная хозяйка сразу выставила меня, я осталась буквально на улице. И тогда я решила вернуться сюда и оставить ребенка одной нашей родственнице – Ирке Зябликовой. Только я одного не учла, что Ирка любила выпить и, стало быть, являлась человеком ненадежным. Но в тот момент я не могла об этом думать, Ирка была для меня спасением, единственной ниточкой, за которую я могла зацепиться. Когда все вокруг рушится, хватаешься и за соломинку. Вот в таком положении была я в то время – без всякой помощи и поддержки. Никому не нужная со своим ребенком, одна против всех. Звучит ужасно мелодраматично и напыщенно, но тогда все так и было. Я приехала в наш город и отдала ребенка Ирке, cунула ей деньги и попросила растить его пока. Ирка кивала головой: да-да, все будет в порядке, не беспокойся. Я ей звонила и узнавала, как дела, и она каждый раз уверяла меня, что все хорошо. Я думала устроиться на хорошую работу и забрать ребенка к себе. Потом Ирка замолчала: к телефону никто не подходил. Я не находила себе места и не знала, что и подумать. Наконец не выдержала – сорвалась и приехала. И что я узнала? – Я замолчала и уставилась невидящими глазами в пустоту. – Ирка исчезла вместе с моим сыном. Так сказала соседка. И с тех пор никто не видел ни Ирку, ни моего сына. – Откуда ты знаешь? – Я нанимала одного человека, он приезжал в город и расспрашивал об Ирке. Так я потеряла сына, которому сейчас было бы уже девятнадцать лет. Потеряла по своей вине… С тех пор я не нахожу себе места… от этого. У меня только одно желание – повернуть время вспять… – Мы можем попытаться найти Зябликову, – предложил Витя. – Чем черт не шутит! Раз уж ты вернулась в свой город. Вероятности, как ты сама понимаешь, – немного. Но попробовать-то стоит! Я с благодарностью пожала ему руку.