– Восход будет в восемь двадцать. Так что у нас есть еще полтора часа. Я смотрю на Джексона и остальных – они, несмотря на мое объявление, продолжают лежать на снегу. Никто из них не понимает срочности дела. – У нас есть девяносто минут! – ору я, оглядываясь по сторонам и пытаясь определить, на какой части территории Кэтмира мы оказались. Мэйси поднимается на ноги, и выглядит она так же скверно, как чувствую себя я. Возможно, даже хуже. – Хорошо, хорошо, хорошо. – Она тоже озирается и проводит рукой по лицу. – Стадион находится вон там. Нам просто надо выйти из-за этих деревьев. – Пошли, – говорю я и тяну за руку Джексона, который выглядит не очень хорошо. Впрочем, я уверена, что примерно то же самое можно сказать и обо мне. Флинт пытается встать на ноги, но теперь, когда вокруг не так темно, как было в пещере горгульи, я вижу, в каком скверном состоянии находится его нога. – Ты не сможешь идти, – говорю я ему. – Тебе надо остаться здесь, и мы пришлем за тобой помощь. – Я останусь с ним, – предлагает Иден. – С ним и Зевьером. Но едва она произносит эти слова, я оглядываюсь, ища глазами тело Зевьера, и обнаруживаю, что его тут нет. – Мы оставили его, – в ужасе шепчу я. – Мы оставили его там, на песке. – Нет, – возражает Мэйси. – Это не так. – Тут его нет, – говорит Иден и бежит к ближайшим деревьям. – Где он? Боже, где он? – Он превратился в свет, – объясняет Мэйси, глядя на светлеющее небо, и в голосе ее слышатся слезы. – Мы живы и поэтому смогли преобразоваться и вновь обрести наши тела. А он был мертв, и потому на него моя магия жизненной силы не подействовала. Его больше нет. – Она плачет. – Его нет. Я хочу заплакать вместе с ней, мне ничего так не хочется, как позволить моему усталому, ноющему телу опуститься на этот снег и зарыдать, словно провинившийся ребенок. Но я не могу этого сделать. Мы не можем этого сделать. Ведь через полтора часа мы должны быть на арене. – Мне очень жаль, но нам надо идти, – говорю я Мэйси. – Я не могу сделать это в одиночку. Мне нужно, чтобы вы пошли со мной. – Знаю. Прости. – Она вытирает слезы со щек. – Пошли, пошли. – Прости, Мэйси. – Голос Джексона тих, хрипл, и в нем звучит боль. Моя кузина молча кивает. Да и что тут можно сказать? Иден и Флинт желают нам удачи, когда мы уходим, спотыкаясь от усталости и полученных травм. Выйдя из леса, в котором мы приземлились, мы видим в некотором отдалении громаду стадиона. Я смотрю на телефон Джексона. У нас есть час двадцать пять минут, чтобы попасть внутрь. Времени на то, чтобы отдохнуть рядом с полем, остается совсем мало, но этого хватит. А только это и имеет значение. – Идите туда, – говорит Мэйси, показывая на ближайший вход. – Я постараюсь привести людей, чтобы они помогли Флинту, и задействовать Мэриз или кого-то из медсестер. А еще захвачу кровь для Джексона и, как только смогу, приду на стадион. У меня нет сил ей отвечать, так что я просто киваю и продолжаю брести по снегу. Рука Джексона лежит на моих плечах, так что я могу поддерживать его. Я устала, так устала, и у меня все болит. Я хочу сесть. Хочу домой. Хочу быть где угодно, только не здесь. Эй, – говорит Хадсон, и его голос звучит почти так же хрипло, как голос Джексона и мой собственный. Что ж, там, в пещере, он много кричал. – Ты справишься. Надо просто немного пройти, а потом ты сможешь посидеть несколько минут. У вас с Джексоном откроется второе дыхание. – Наверное, ты хотел сказать четвертое дыхание, – замечаю я, но тут же делаю глубокий вдох и говорю себе, что он прав. Что мы можем это сделать. Но это длится недолго. Я могу сделать все, что угодно, только недолго. Даже притвориться перед самой собой, будто меня не мучает чувство вины из-за гибели Зевьера. Но когда мы начинаем спускаться с последнего пригорка между лесом и стадионом, Джексон говорит: – Нам нужно придумать план получше насчет того, что мы будем делать на арене. Я смотрю на него. – Не знаю, возможно ли это. Да, мы планировали часто использовать порталы, но ты находишься в плохой форме для таких вещей. Тот портал, в который во время игры попала я, здорово меня измотал. Он кивает. – Я пока толком не говорил с тобой о том, что планирую сделать во время Испытания, но я намерен попытаться завершить все за один заход. Нури держала комету почти пять минут. Я подумал, что смогу повторить ее рекорд, и тогда тебе не придется… – Напрягаться? – подхватываю я, чувствуя, как во мне закипает возмущение. – Что? – растерянно переспрашивает он. – Ты не хочешь, чтобы я напрягалась ради своего реального участия в Испытании, хотя его проведения потребовала я сама? Ого, – чуть слышно произносит Хадсон в моей голове, но сейчас мне не до него. – Я этого не говорил. – Джексон настороженно смотрит на меня. – Может, ты этого и не говорил, но хотел сказать, не так ли? Что же, по-твоему, должно произойти на этой арене? Неужели ты думал, что я буду просто сидеть сложа руки, наблюдая за тем, как все будешь делать ты, и подбадривая тебя, как это делают девушки из группы поддержки? Может, мне, по-твоему, следовало захватить помпоны? Эге! Это должен был сказать я! – жалуется Хадсон, и в голосе его звучит злорадство. – Это вовсе не то, что я имел в виду. – Джексон явно раздражен. – А что же тогда ты имел в виду? – Я перестаю ковылять и просто жду. – Что я имел в виду? – переспрашивает он, и в его тоне звучит еще большая настороженность. – Вот именно, – отвечаю я. – Если я тебя неправильно поняла, то прошу прощения. Но мне бы хотелось узнать, что ты имел в виду на самом деле. Он вздыхает и дрожащей рукой ерошит свои волосы. – Я имел в виду только одно: я пытаюсь заботиться о тебе, Грейс. Я сильнее тебя и могу сделать больше, вот и дай мне возможность сделать больше. Нет ничего дурного в том, что я хочу заботиться о моей девушке. – Ты хочешь сказать – о твоей человеческой девушке? – уточняю я, вздернув бровь. – Может, и так. Что в этом дурного? – Он машет рукой. – Что дурного в том, что я хочу заботиться о тебе? – Ничего, если не считать того, что у тебя это болезнь. И думаю, это симптом еще более серьезной проблемы в наших отношениях. – Проблемы? – Теперь он раздражен еще больше. – Что ты хочешь этим сказать? – А то, что ты считаешь меня слабее себя, и мнишь, будто должен… – Но ты и впрямь слабее меня! – рычит он, перебив меня. – Это факт. – Да ну? – Я сбрасываю с плеч его руку, делаю шаг в сторону, и он едва не падает назад. – По-моему, сейчас ты нуждаешься во мне куда больше, чем я в тебе. Его глаза темнеют. – Ты насмехаешься над тем, что я измотан после всего, что сделал в той пещере? Я делаю глубокий вдох и заставляю себя не заорать на него, хотя мне этого хочется. Потому что Джексон не понимает, что к чему. И я впервые начинаю бояться, что он не может этого понять. И, быть может, никогда не поймет. И что же нам тогда делать? – Нет, я смеюсь над тобой, потому что ты, похоже, никак не уяснишь, что мы оба должны заботиться друг о друге. – Я отхожу от него на несколько шагов, поскольку сейчас просто не могу находиться рядом. – Что иногда мне бывает нужна помощь… – Я это знаю… – О, я знаю, что ты знаешь. Ты здорово умеешь напоминать мне обо всех тех вещах, которые я не могу делать, о том, что я во многих отношениях слабее тебя. – Я делаю паузу, и мой голос срывается. – О том, что для тебя мое мнение ничего не значит. – Я никогда этого не говорил. – Джексон, слегка пошатываясь, пытается подойти ко мне. – Я же все время спрашиваю тебя о твоем мнении. – Ты этого не делаешь. Ты сообщаешь мне, что по тому или иному вопросу думаешь ты. Я пытаюсь донести до тебя, что об этом думаю я. А затем ты делаешь то, что хочешь, невзирая на мое мнение. Может, так происходит и не все время, но в восьмидесяти процентах случаев точно. Есть вещи, о которых ты мне не говоришь, потому что боишься, что они встревожат или ранят меня. Ты не слушаешь меня, потому что считаешь, что я чего-то не пойму. Тебе всегда хочется решить проблему за меня, потому что, по твоему мнению, я, как слабый человек, не переживу, если мне придется делать это самой. – Что дурного в том, что я хочу заботиться о моей девушке? – ворчит он. – Я потерял тебя на четыре месяца. Что дурного в том, что я стараюсь сделать так, чтобы с тобой больше ничего не случилось… – Ничего ты меня не терял. Если ты забыл, тогда я спасла тебя. – Едва не погибнув сама, – бросает он, и лицо его искажает мука, руки сжимаются в кулаки. – Ты знаешь, каково мне было тогда? Как я чувствовал себя, стоя в том коридоре, видя, что ты превратилась в камень и стала недосягаемой для меня, и зная, что это произошло потому, что я не смог уберечь тебя? Каково мне было сознавать, что ты чуть не погибла в том подземелье, потому что я по глупости выпил этот чертов чай Лии? Что ты почти на четыре месяца оставалась наедине с моим братом, потому что я не мог добраться до тебя, не мог… – Спасти меня? – заканчиваю я его мысль. – В этом-то и суть. Ты не обязан спасать меня. Быть может, мы оба обязаны спасать друг друга. Но ты отказываешься дать мне такую возможность. Потому что в твоих глазах я все еще остаюсь слабой человеческой девицей, которая явилась в Кэтмир в ноябре. – Ты и есть человек. Ты… – Нет! – Я подхожу к нему вплотную. – Я не человек. Во всяком случае, не только человек. Я горгулья и могу делать кучу всяких классных вещей. Может, я и не могу сотрясать землю, как ты, зато я могла бы обратить тебя в камень, если бы захотела. Я могу летать так же высоко, как и ты. И меня можно сколько угодно бить, а мне будет все нипочем. – Я знаю, – говорит Джексон. – Ой ли? Да, ты говоришь, что любишь меня, и я тебе верю. Но мне кажется, что ты меня не уважаешь так, как должен. Не считаешь меня равной себе. Иначе ты бы не отмахнулся от меня, когда я сказала, что, на мой взгляд, нам не стоит ввязываться в схватку с Неубиваемым Зверем. – Это несправедливо, Грейс. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что, выпусти мы Хадсона на волю, не лишив его магической силы, это стало бы катастрофой… – Зевьер погиб. Он погиб, и это наша вина! Как нам с этим жить? Как я смогу простить себя за то, что я уступила тебе? Не настояла на том, чтобы ты послушал меня? Не достучалась до тебя?