Он сидит на полу у двери, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Впервые после того, как он возник в моей голове, на нем линялые джинсы. Они порваны на коленях, штанины потрепаны внизу, но на нем они смотрятся потрясно. Как и его белая футболка. – А как насчет вампиров? – спрашиваю я, потому что мне любопытно. И потому, что мне хочется отвлечь свое внимание от того факта, что Хадсон выглядит классно, и от того, что я заметила этот факт. – Они тоже практичны? Он фыркает. – Только когда речь идет о том, кого они будут есть. – Это ужасно! – говорю я, но невольно смеюсь. – Обычно ужасы по одному не являются. – Он трет ладонями свои колени. – «Вообще-то так делают те, кто нервничает», – думаю я. – Неужели ты сама еще это не поняла? Эти слова многое о нем говорят. Но обычно он выражается не так свирепо, и я невольно начинаю гадать, что такого могло случиться ночью, что так ожесточило его. Может, спросить? Но сейчас я чувствую себя относительно спокойно, и лучше оставить все как есть. Тем более что скоро я должна встретиться с Джексоном. – Мне надо переодеться, хорошо? – говорю я Хадсону, подойдя к шкафу, чтобы выбрать, что надеть. Он небрежно машет рукой, как бы говоря: «Делай, что хочешь», но вместе с тем прислоняется головой к стене и закрывает глаза. – Спасибо, – благодарю его я и начинаю просматривать свою одежду. Он не отвечает. Я уже было собираюсь достать один из тех прикидов, которые подарила мне Мэйси, когда я только что приехала сюда, но, в конце концов, все же останавливаю свой выбор на бирюзовом топике и черных лосинах из моей прежней жизни. Поскольку теперь я живу в замке, где полно сквозняков и мне совсем не хочется провести следующие десять часов, замерзая, поверх топика я надеваю свой любимый кардиган. И, когда он оказывается на мне, мягкий и теплый, я начинаю чувствовать себя куда больше самой собой, чем когда-либо после того, как я перестала быть камнем. Это приятное чувство. – Я оделась, – говорю я Хадсону, и он кивает, но не открывает глаз. Сейчас у меня впервые появилась возможность спокойно, без помех рассмотреть его – обычно он постоянно начеку и готов обмениваться со мной колкостями, стоит мне только взглянуть на него – и я не могу не заметить, что он выглядит очень усталым. Я его понимаю. Я проспала две ночи подряд, однако по-прежнему чувствую себя так, будто меня переехала фура. Но его усталость более нервная, болезненная, глубокая – интересно, что происходит сейчас в его голове? Что он чувствует и чувствует ли хоть что-то? Четыре дня назад я даже представить себе не могла, что стану беспокоиться о Хадсоне. Ведь я знаю, что он сделал с Джексоном и всеми остальными учениками Кэтмира. И что собирался сделать с миром. Может, у меня стокгольмский синдром? Несмотря на все, что сделал тот, кто держал тебя в плену, несмотря на то, что он чудовище, ты начинаешь испытывать симпатию к нему, да? Господи, хоть бы это было не так. – А не кажется ли тебе, что все обстоит как раз наоборот? Ведь это ты держишь меня в плену вот уже почти четыре месяца. – Его четкий британский выговор вернулся в полной мере, как и высокомерная ухмылка, которая и делает Хадсона… Хадсоном. У меня округляются глаза. – Я? Это же ты не желаешь уходить из моей головы. – Не желаю уходить из твоей головы? – фыркает он. – Да ты хоть представляешь, как это нелепо? Я жажду уйти из твоей головы. Это ты зря теряешь время, посещая уроки и малюя картины – да, и целуясь с моим братцем – в то самое время, когда тебе следует заниматься поисками кровяного камня! – Извини, что, живя своей жизнью, я создаю у тебя такое впечатление, будто зря трачу время, но я не могу бросить все и носиться по свету, лишь бы избежать очередного приступа твоих детских капризов. – Детские капризы? – Его голос звучит тихо и зловеще. – Ты уже во второй раз обвиняешь меня в детских капризах после того, как я выразил законное беспокойство по поводу твоего отношения к этому делу. В первый раз я это проглотил, но сейчас предупреждаю тебя – не вздумай это повторить. Меня возмущает его угроза, не говоря уже о том, с каким видом он произносит ее. – А то что? – спрашиваю я, вне себя от негодования. Он вскакивает и вмиг оказывается рядом со мной, так что расстояние между его лицом и моим составляет всего несколько дюймов. – А то, что тогда я перестану вести себя прилично, и вряд ли тебе – и твоему драгоценному суженому – будет под силу с этим справиться. – По-твоему, завладеть моим телом и залить меня кровью – это и есть вести себя прилично? – верещу я. – По-твоему, то и дело отпускать ехидные замечания по поводу твоего брата, когда я с ним, – это и есть вести себя прилично? Его глаза превращаются в узкие щелки. – По сравнению с тем, что ты делаешь со мной – да, думаю, я веду себя прилично. – Что я делаю с тобой? Что я делаю с тобой? – Я взмахиваю рукой. – Давай, не стесняйся, поведай мне, что ужасного я, по-твоему, делаю с тобой, если не считать попыток найти способ сделать так, чтобы ты мог жить вне моей головы. – Ты… – Он замолкает, сжав кулаки и стиснув зубы, и сверлит меня взглядом. – Я… – Зарычав, он разворачивается и пробивает стену кулаком. Я отшатываюсь, пораженная силой его ярости. И еще больше тем, что в стене рядом с моей головой зияет дыра размером с кулак. Я опускаю взгляд на свои руки – может, он опять завладел моим телом и заставил меня пробить эту дыру? Но костяшки моих пальцев не покраснели. Так что нет, дыру проделала не я, ее проделал Хадсон. Но как? Меня пронзает страх при мысли, что он обладает такой силой даже теперь, когда у него нет тела. Даже когда он находится внутри меня. Я знаю, главная его сила – это дар убеждения, и впервые начинаю гадать, не использует ли он его против меня без моего ведома. Может быть, поэтому мне порой и бывает его жаль. Может быть, поэтому вчера вечером я и подумала, что он, возможно, не совсем тот враг, которого я так опасаюсь. Может быть, поэтому… – Не могла бы ты перестать? – шепчет Хадсон, и вид у него сейчас слабый и больной. – Не навсегда, а хотя бы на несколько минут. Не могла бы ты перестать? Глава 46. Горгульям тоже бывает нужно наводить красоту – Перестать делать что? – недоуменно спрашиваю я, когда он отворачивается от меня. – Хадсон? – говорю я, когда он не отвечает, но он только качает головой и, подойдя к окну, смотрит на снег. – Перестать делать что? Он смеется, но это не обычный его язвительный смех. Этот смех просто… грустен. – Ты не понимаешь, и этим все сказано. Не знаю, что на это можно ответить, и потому не говорю ничего. Молчание окутывает нас, словно блестящая тонкая бумага, в которую моя мать всегда заворачивала подарки – оно невесомо и так непрочно, что чем дольше оно тянется, тем больше я опасаюсь нарушить его. Тем больше боюсь, что тогда я нарушу и то странное перемирие, которое установилось между Хадсоном и мной. И что тогда? К счастью, мне на выручку приходит Мэйси – как всегда. В девять сорок пять, за пятнадцать минут до моей встречи с Джексоном в кафетерии, она выходит из ванной, и вид у нее в тысячу раз лучше, чем когда она вошла туда. – Дай мне пять минут, чтобы одеться и по-быстрому навести красоту, и мы можем идти, – говорит она, подходя к своему шкафу. – Почему ты всегда наводишь красоту, а мне всегда приходится выглядеть вот так? – спрашиваю я, помахав рукой перед своим лицом. – Потому что это у тебя такие роскошные волосы. И ты выглядишь отлично, честное слово. Она двигает руками перед своим лицом, вполголоса речитативом произносит несколько слов, и вот уже ее волосы высохли, а лицо стало чуточку ярче, чуточку глаже, чуточку красивее. – С ума сойти, – говорю я. – Ладно, ладно, ладно. – Она закатывает глаза. – Иди сюда, и я поколдую над твоим лицом. Меня охватывает трепет. – Правда? – Правда. Я бы сделала это и раньше, но тебя это вроде никогда не интересовало. Это проще простого. Обычно это меня и впрямь не интересует – я уже смирилась с тем, что я в лучшем случае могу выглядеть миленькой. Но после всего того, что случилось с Хадсоном, и того, что, как я опасаюсь, произойдет, когда он и Джексон снова окажутся в одной комнате, мне не помешала бы дополнительная броня. И я подхожу к Мэйси, запрокидываю голову – поскольку она на восемь дюймов выше меня, чему я, конечно же, ни капельки не завидую, – и жду, чтобы она поколдовала над моим лицом. – Закрой глаза, – говорит она, и я подчиняюсь и жду. И жду. И жду. – Неужели надо мной надо так поработать? – шучу я, чуть приоткрыв глаза, когда у Мэйси вырывается досадливый вздох. – На тебя можно вообще не тратить усилий, – отвечает она. – Что хорошо, поскольку на тебя мои чары не действуют. – Как это не действуют? – Не действуют, и все. – Она озадачена. – Не понимаю. В третий раз я даже испробовала более сложное заклинание, но не сработало и оно. А оно всегда работает отлично. Ничего не понимаю. – Видимо, твои чары не действуют на меня потому, что я и так слишком уж чарую, – прикалываюсь я. И машу рукой, показывая на себя. – Точно, – соглашается Мэйси. – Должно быть, так оно и есть. Я смеюсь и толкаю ее плечом. – Я шутила, дуреха. – Я знаю. – Она подмигивает мне. – Но ты прелестна, так что…