Джексон встает и в тревоге смотрит на меня – надо думать, трудно не заметить, что что-то не так, раз я бегаю за Хадсоном по передней части зала библиотеки. Видно, что Джексон пытается придумать, как сразиться со своим братом, не задев меня, но это ему не удается… потому что единственное место, где действительно обитает Хадсон, – это моя голова. Увидев, что Джексон хочет что-то сказать, я делаю ему знак помолчать. Не хватало ему еще сказать что-нибудь такое, что взбесит Хадсона сильнее. Ему это явно не нравится, но он кивает и медленно разжимает кулаки. Убедившись, что он ничего больше не скажет, я поворачиваюсь и подхожу к Хадсону. – Остановись. Посмотри на меня. – Я кладу руку ему на плечо. – Да ладно тебе, Хадсон. Сделай глубокий вдох и посмотри на меня, хорошо? Он резко разворачивается, и я вижу на его лице такое неистовое бешенство и такую боль предательства, что, невольно спотыкаясь, делаю два шага назад. Не знаю, в чем тут дело: в том, что я споткнулась, или в выражении моего лица, но что бы это ни было, это заставляет Хадсона опомниться. Он не извиняется за свою вспышку, не пытается ее объяснить. Но перестает ругаться и теперь уже не выглядит так, будто хочет разнести всю библиотеку – и разорвать Джексона на куски. Отойдя к окну, он садится в одно из кресел спиной ко мне. Я поворачиваюсь и вижу, что Джексон пристально смотрит на меня, и в глазах его читается нечто такое, отчего у меня по спине пробегают мурашки. Нет, не потому, что я боюсь его – Джексон ни за что не причинит мне вреда, – а потому, что сейчас он кажется таким далеким, отстраненным, и я не знаю, что с этим делать. – Прости, – шепчу я. – Я не хотела делать тебе больно. Просто трудно не обращать внимания, когда кто-то закатывает сцену у тебя в голове. Я бы очень хотела проигнорировать ее, и еще больше мне хочется, чтобы Хадсона вообще не было в моей голове. Но он там есть, Джексон, и я стараюсь, правда, стараюсь. От этих слов лед в его глазах тает, все тело расслабляется. – Я знаю. – Он берет меня за руку и притягивает к себе. – Тебе сейчас нелегко. Мне бы хотелось снять с тебя этот груз. – Ты не обязан этого делать. – Я же твой суженый. – Похоже, он слегка задет. – Если это не обязан делать я, тогда кто? – Это моя забота, – шепчу я и, встав на цыпочки, легко-легко целую его в губы. – Ты только оказываешь мне моральную поддержку. Он удивленно смеется. – Я впервые играю подобную роль. – Не сомневаюсь! И как тебе это? К его чести, он задумывается до того, как сказать: – Мне это не нравится. Я изображаю на лице шок, но он только смеется. Затем говорит: – Так ты хочешь послушать про горгулий или нет? – Конечно, хочу. Джексон ведет меня обратно к столу, мы садимся снова и беремся за книги, которые начали читать до вспышки Хадсона. – Горгульи стары – хотя и не так стары, как вампиры. Никто не знает, как они были созданы… – Он замолкает и думает. – Во всяком случае, этого не знаю я. Я знаю, их не существовало до Первой Большой Войны, но к моменту начала Второй они уже были. Имеются разные версии их происхождения, но мне больше всего нравятся те, которые гласят, что их сотворили ведьмы и ведьмаки, надеясь, что это спасет их и обыкновенных людей от еще одной большой войны. Некоторые утверждают, что они использовали темную магию, но я никогда в это не верил. Я всегда считал, что они попросили помощи у высших сил, и именно поэтому горгульи всегда были хранителями и защитниками. Хранители и защитники. Эти слова накрывают меня, проникают в мои кости, текут по моим венам – потому что я чувствую, что так оно и есть. Это как мой дом, который я искала всю жизнь, хотя и не подозревала об этом. – А что именно мы должны хранить и защищать? – спрашиваю я, чувствуя, как забурлила кровь. – Саму магию, – отвечает Джексон. – И все кланы, которые пользуются ею, каждый по-своему. – Стало быть, речь идет не только о магии ведьм и ведьмаков. – Нет, не только. Горгульи сохраняли баланс между всеми сверхъестественными существами – вампирами и человековолками, ведьмами и драконами. – Он делает паузу. – Сюда относятся также русалки, шелки и все прочие магические существа – а также обыкновенные люди. – Но тогда почему твой отец убил горгулий? Если они сохраняли баланс, почему он пожелал избавиться от них? – Ему нужна была власть. Он и моя мать желали получить больше власти, однако они не могли ее обрести, пока за ними наблюдали горгульи. А теперь она у них есть. И они стоят во главе Круга… – Амка говорила мне о Круге. Что он собой представляет? – спрашиваю я. – Круг – это орган, руководящий сверхъестественными существами во всем мире. Мои родители занимают в этом совете самые высокие посты, посты, которые они унаследовали, когда мой отец инспирировал уничтожение всех горгулий, – объясняет Джексон. – Не уничтожение, а убийство, – говорит Хадсон со своего места у окна. – Он убедил своих союзников, что обыкновенные люди планируют еще одну войну, использовав в качестве аргумента проходившие в Салеме процессы о ведовстве. Он сказал, что горгульи собираются встать на их сторону. – Он убил их всех из-за войны, которая так и не разразилась? – в ужасе шепчу я. Джексон переворачивает страницу. – Да, некоторые люди считают, что так оно и есть. – Он убил их всех, потому что он гнусный, эгоистичный, жаждущий власти трусливый говнюк, – поправляет его Хадсон. – Он уверил себя в том, что он спаситель таких, как мы. Меня немного шокирует и даже ужасает то, как Хадсон – кто бы мог подумать – говорит об их с Джексоном отце. Это же он хотел полностью уничтожить другие виды, так почему же он осуждает своего отца, который сделал то же самое? – Я нисколько не похож на отца, – сквозь зубы говорит Хадсон, и по его тону я слышу, что он задет не на шутку. – Нисколько! Я не спорю с ним, хотя, по-моему, с его стороны нелепо делать вид, будто его собственные планы и дела не похожи на дела его отца. Конечно, стремясь к главенству над всеми, они истребляли разные кланы магических существ, но это не делает их разными. Они как две стороны одной медали. И мне надо помнить об этом, чтобы из-за меня не погибли мы все. Потому что Хадсон не всегда будет оставаться в моей голове. И никто не знает, что он натворит, когда выберется наружу. Видимо, Джексон думает сейчас о том же, поскольку он подается вперед и говорит: – Что бы нам ни пришлось делать, мы ни за что не должны выпускать моего брата в мир, позволив ему сохранить его силу. Мой отец истребил всех горгулий. Кто знает, что может сделать Хадсон? Глава 44. Две головы не лучше, чем одна Я ожидаю, что Хадсон взорвется, но он не произносит ни слова. Он ведет себя так тихо, что после нескольких минут молчания я подумала бы, что он заснул, если бы не видела, как его нога постукивает по полу, пока он смотрит в окно. Не знаю, почему он не отвечает на слова Джексона – может, потому, что понимает: все, что сказал о нем Джексон, – правда. Может, потому что он смущен. А может, потому, что он уже выплеснул свой гнев. Не знаю, в чем тут дело, знаю только, что я ожидаю его реакции, какого-то ответа. Я знакома с Хадсоном всего несколько дней, но мне уже известно, что ему несвойственно долго молчать. Как и не иметь в запасе одну или несколько язвительных ответных реплик… На меня вдруг наваливается печаль, и я чувствую себя такой измученной, что мне приходится подавить зевок. Однако Джексон замечает его – он подмечает все – и говорит: – Хватит, поиск данных может подождать до завтра. Давай отведем тебя в твою комнату. Мне хочется возразить, но я так обессилела, что только киваю. – Разве нам не надо убрать все это? – Я показываю на стол, на котором все еще горят свечи. – Я могу довести тебя до твоей комнаты, а потом вернуться и убрать со стола. – Джексон тянет меня к двери. – Не глупи. Вдвоем мы уберемся тут за десять минут, а потом сможем отправиться в мою комнату. Но мы управляемся не за десять, а за пять минут, после чего идем к моей комнате. Когда мы оказываемся у двери, я вижу, что Джексон хочет поцеловать меня, как он сделал это вчера, но сейчас Хадсон не спит. Правда, он не говорит со мной, но видит и слышит все, и я не могу целоваться с Джексоном, когда за нами наблюдает его брат – особенно когда он делает это изнутри моей головы. И мне совсем не хочется, чтобы Хадсон или кто-то другой знал, о чем я думаю, когда Джексон целует меня… или, что еще хуже, что я чувствую в этот момент. Это сугубо личное и касается только меня. Поэтому, когда Джексон хочет поставить у моей двери огромную вазу с цветами, чтобы освободить руки, я кладу ладонь на его предплечье, останавливая его. – Трое – это уже толпа, – говорю я. Сначала он не понимает, о чем я, но потом до него доходит, и он, кивнув, делает шаг в сторону. – Ну что, тогда до завтра? Мы можем встретиться на завтраке в десять, а затем пойти в библиотеку, если тебя это устроит. – Провести утро субботы с тобой – что может быть лучше? – спрашиваю я. – Хорошо. – Он хочет отдать мне цветы, но я обнимаю его и притягиваю его лицо к своему, чтобы быстро-быстро поцеловать в губы. – Спасибо за вечер. Это было классно. – Да? – Он выглядит смущенным, но довольным. Должна признаться, что сейчас у него ужасно милый вид. – Да. Ты… – Я замолкаю, стараясь облечь мысль в слова. Джексон прислоняется к дверному косяку и смотрит на меня с широкой ухмылкой на лице и огромной вазой с цветами в руках – и при этом ухитряется выглядеть все так же чертовски сексуально. – Я что? – спрашивает он, скорчив дурацкую рожу.