– Потому что я не хотел, чтобы ты наткнулась на них и слетела с катушек до того, как узнаешь, откуда они там взялись. – Это ты правильно сделал, – нехотя признаю я. Я продолжаю писать, не обращая внимания на возражения Хадсона. Я еще не знаю, что именно я хочу изобразить, но меня прямо-таки тянет перенести это на холст. Может, это воспоминание о тех четырех месяцах, которые я провела в обличье горгульи, что-то важное, чего я не помню? А может, я просто принимаю желаемое за действительное и так отчаянно желаю получить доступ к этому куску моей жизни, что вижу добрые знаки даже там, где их нет. Что, у тебя глюки, Грейс? Да, глюки. – Я отхожу назад и смотрю на дело своих рук. Я закончила писать фон и, глядя на него, испытываю странное чувство, потому что он выглядит необычно, но хорошо – нечто внутри меня шепчет, что он удался. И Хадсон тут ни при чем. Дело в чем-то более глубоком, в чем-то первородном, и я продолжаю надеяться, что смогу разблокировать в себе и все остальное. Я счищаю с кисти черную краску и думаю о том, что надо будет добавить к картине позднее, когда на мой телефон приходит сообщение. Мои руки испачканы краской, и я думаю, что, может, не стоит читать его сейчас, но в последний момент все-таки решаю прочесть. И резко вбираю в себя воздух, когда вижу, что это сообщение от Джексона – и что я уже почти на полтора часа опоздала на нашу встречу. Глава 41. Оказывается, дьявол носит «Армани» От Джексона пришло несколько сообщений – те, которые были отправлены в шесть тридцать, те, которые пришли в семь, и наконец те, которые он прислал только что. Джексон: Опаздываешь? Я сижу за столом в задней части библиотеки. Джексон: Что бывает, если у вампира неправильный прикус? Джексон: На шее укушенного остаются следы от брекетов. Джексон: Извини, я не мог удержаться от искушения. Джексон: Как ты? Не заснула? Джексон: Не знаю, заснула ты или заработалась, но я тут нашел кое-что интересное. Джексон: Напиши мне, когда появится возможность, чтобы я знал, что ты в порядке. Джексон: Скучаю по тебе. Какой кошмар. Я поверить не могу, что забыла о нашей встрече. Мне весь день хотелось поскорее увидеть его, но затем я так увлеклась своей картиной, что это совершенно вылетело у меня из головы. Я говорю себе, что это из-за того, что мой мозг перегружен и мне совсем не хочется тратить время на поиски способа убить Неубиваемого Зверя и не погибнуть. Справедливости ради надо сказать, что это кажется вполне допустимым объяснением, но мне все равно паршиво при мысли о том, что я обещала прийти, но не пришла. – Мой младший братец наверняка переживет, что ты продинамила его, – говорит Хадсон, и в его голосе звучит раздражение, которого в нем не было еще каких-то несколько минут назад. – Тебе надо продолжить работу, ведь сейчас ты в ударе. – Несмотря на то, что я выбрала не тот оттенок черного? – машинально бормочу я, торопливо набирая ответ Джексону, в котором извиняюсь и пишу, что сейчас приду. – Извини, что я так привередлив, но черный цвет от «Армани» весьма специфичен. – Вид у него при этом такой, будто он только что съел лимон. Я сую телефон в рюкзак и начинаю убирать за собой, стараясь вычистить все так быстро, как только могу. Но получается не очень-то быстро из-за того, что я столько раз мешала краски. – С чего ты вообще взял, что я думала о том черном цвете, который используется в бренде «Армани»? – Извини, я просто… – Впервые за время моего знакомства с ним он совершенно сбит с толку. Как будто он одновременно сказал и недостаточно и слишком много. Я едва не спрашиваю его, что не так, но потом вспоминаю, что мы с ним не друзья, что он просто парень, засевший у меня в мозгу, и притом не очень-то приятный, и что я в общем-то ничего ему не должна. Надо ускориться, пока Джексон не ушел из библиотеки. Я ожидаю, что Хадсон будет язвить – ведь это его любимое занятие, – но после моего замечания про «Армани» он, как ни странно, молчит. Я этому рада, поскольку это дает мне возможность целиком сосредоточиться на уборке красок и промывании кистей. Я уже почти закончила, когда дверь изостудии вдруг распахивается, словно от порыва ветра. В класс врывается холодный воздух, я резко поворачиваюсь, гадая, какая опасность меня ждет, и вижу Джексона, который стоит передо мной с чуть заметной улыбкой на лице и странными искрами в глазах. – Прости, прости! – говорю я и бросаюсь к нему, пока он захлопывает за собой дверь. – Я так отдалась работе, что забыла обо всем. Я не хотела… – Да ладно, не бери в голову. – Он окидывает меня взглядом, видит мой заляпанный красками передник, и его улыбка становится шире. – Мне нравится, как ты выглядишь. Я тоже оглядываю его и вижу поношенные джинсы и черную дизайнерскую футболку. – Это взаимно. – В самом деле? – Он обнимает меня, и я чувствую тепло внутри – одновременно возбуждающее, успокаивающее и радостное. – Я рада это слышать. – От тебя так хорошо пахнет, – говорю я ему, на несколько долгих секунд уткнувшись лицом в изгиб между его шеей и плечом. – Это тоже взаимно. – Он проводит клыком по чувствительному участку кожи под моим ухом. – Очень, очень взаимно. – Скажи мне, что ты это не всерьез, – зевнув, говорит Хадсон. – Скажи, что это еще не кульминация вашей искрометной беседы. – Почему бы тебе не вздремнуть? – шиплю я на него, отстраняясь от Джексона. – Ты готова идти? – спрашивает он. – Да, сейчас, вот только закончу убирать принадлежности. – Я снимаю передник, кладу его в шкафчик, затем ставлю на место оставшиеся баночки с краской. Пять минут спустя мы уже идем по туннелям – которые совсем не кажутся мне страшными, когда Джексон шагает рядом, рассказывая о том, что ему удалось обнаружить в магических базах данных. – Я потратил большую часть последних полутора часов, ища информацию о том, что собой представляет Неубиваемый Зверь, – говорит он, когда мы добираемся до круглого зала с куполообразным потолком и громадной люстрой из человеческих костей. – За последние несколько сотен лет набралось столько описаний, что можно подумать, будто это не реальное чудище, а сказочное. И сведения о том, что нас ждет, когда мы доберемся до него, добыть очень нелегко. Ясно только одно: мало кто остается жив после встречи с ним – а те, кому это удается, описывают его по-разному. – А в их описаниях есть что-то общее? – спрашиваю я, стараясь сосредоточить все свое внимание на этом разговоре, а не на том, что сейчас мы проходим неподалеку от того подземного зала, где бывшая девушка Хадсона пыталась убить Джексона и меня. – Ну, кроме того, что в конце каждой такой истории все погибают? Может, спросить Хадсона, что он помнит о той ночи, но потом решаю, что это неважно. К тому же что, если он захочет осмотреть то место, где его воскресили? Рассказы и показы – это не мое, особенно здесь, внизу. – Я ничего не помню, – тихо говорит Хадсон, шагая рядом с нами и ведя рукой по каменной стене. Он идет немного впереди, так что я не вижу его лица. – Я не подговаривал ее, если ты думаешь об этом. – Ни о чем таком я не думаю, – отвечаю я, хотя это и не совсем так. Трудно не опасаться Хадсона, когда я здесь, в подземелье, и еще труднее не злиться на него. Может быть, то, что тут произошло, и не его вина, но нелегко себе представить, что он со своим даром убеждения не сыграл какой-то роли в том, что Лия была так одержима мыслью о его воскрешении. – Да, в этих рассказах есть кое-что общее, – отвечает Джексон, и его рука обхватывает меня крепче, наверное, потому, что он чувствует мою тревогу. «Нельзя вести себя как ребенок», – думаю я, давлю в себе страх и вместо этого сосредотачиваюсь на том, что могу изменить. – А что именно? Ты уже выяснил, как отыскать это существо? Я помню, что в пещере он сказал, что этот самый Зверь обитает недалеко от Северного полюса. Ну почему не в Греции, Египте, Лос-Анджелесе или Майами? Меня устроило бы любое место из тех, где тепло и есть пляжи, потому что после визита к Кровопускательнице мне очень хочется уехать подальше от всего этого снега. – Собственно говоря, это единственное, с чем согласны авторы всех рассказов, – говорит Джексон. – Неубиваемый Зверь живет где-то неподалеку от полюса. Похоже, все готовы с удовольствием рассказывать о том, где его можно найти – чтобы, планируя свою поездку, вы смогли избежать встречи с ним. – Еще бы. – Я состраиваю гримасу. – Находиться на Северном полюсе – само по себе жесть, а тут еще это чудище, которое надо убить. Кстати, ты уверен, что оно не проводит март на Таити? На лице Джексона отражается непонимание, затем до него доходит. – Прости. Когда мы сделаем это дело и закончим Кэтмир, я отвезу тебя куда-нибудь, где солнечно и тепло. Я обещаю. – Я не дам тебе забыть это обещание, – говорю я. – Не могу же я провести остаток жизни на этой чертовой Аляске. – Мы не обязаны оставаться жить на Аляске после окончания школы. Я знаю, что ты собиралась поступить в университет до того, как погибли твои родители и ты приехала сюда. Мы и сейчас можем это сделать, если ты этого хочешь. – Честно говоря, я не знаю, чего хочу. – Это плохо, я знаю, особенно если учесть, что до окончания школы остается всего три месяца. Но сейчас у меня такое чувство, будто план, имевшийся у меня до гибели родителей, принадлежал какому-то другому человеку. – А чего хочешь ты? – спрашиваю я Джексона, поскольку понимаю, что любые мои планы должны включать в себя и моего суженого. – Не знаю, был ли у меня вообще какой-то план. Когда ты бессмертен, у тебя куда больше времени на то, чтобы все обдумать. – Особенно если ты принц и живешь уже пару веков. – «Позднее надо будет спросить его о том, как растут и взрослеют вампиры», – думаю я. Ведь мне известно, что если мерить человеческими годами, то ему всего около восемнадцати лет. Я очень надеюсь, что первую сотню лет своей жизни он не носил подгузник и не сосал палец. Хадсон прыскает от смеха, он явно услышал мою последнюю мысль, но не поворачивается ко мне. Я не могу удержаться от улыбки, когда представляю себе двадцатилетнего Хадсона в подгузнике. Это наконец привлекает его внимание, и он оглядывается на меня, подняв бровь. – Да вы извращенка, мисс Фостер. Я заливаюсь густым румянцем, но Джексон, похоже, этого не замечает. – Я еще точно не знаю, каковы мои планы, но для того, чтобы это понять, у нас есть целая жизнь, – отвечает наконец Джексон и сжимает мое плечо. Мы выходим из туннелей, проходим через одну из жутких темниц, и, когда ее дверь с лязгом захлопывается за нами, я наконец расслабляюсь. – А что еще ты узнал об этом чудище? – спрашиваю я, когда мы идем к лестнице, ведущей в библиотеку. Мы проходим через комнату отдыха на первом этаже, и хотя некоторые ученики пялятся на меня, их намного меньше, чем было пару дней назад.