Все те же короткие волосы. Все те же блестящие голубые глаза. Только улыбка его изменилась – вместо саркастической она стала нерешительной и почти незаметной. О, и его запах. Мне незнаком его запах. Как этот парень месяцами жил в моей голове, а я и понятия не имела, что от него пахнет вот так? Пахнет имбирем, сандаловым деревом, теплой амброй… и уверенностью в себе. От него исходит аромат уверенности в себе. – Привет, Грейс. – Он машет мне рукой. – Хадсон. Ты… – Я замолкаю, не зная, что мне сказать ему теперь, когда он стоит передо мной, теперь, когда я вижу его вживую. – Послушай меня, Грейс. Времени уже нет. – Он оборачивается и смотрит на стадион, на котором уже затихли крики. Король пытается успокоить всех и объявляет в громкоговоритель, что Испытание начнется через две минуты… если Грейс Фостер явится на арену. – Мне надо идти, – отвечаю я Хадсону, потому что нетерпение, которое все это время звучало в его голосе, в полной мере передалось и мне. – Знаю. Поэтому ты и должна послушать меня. Я оставил всю мою магическую силу внутри тебя, так что… – Ты оставил свою магическую силу внутри меня? Почему? А как мне избавиться от нее? – Потом я приму ее обратно, я просто на время одалживаю ее тебе. Ты проводник, помнишь? Ты проводишь магическую силу, направляешь ее, и я отдал тебе свою, чтобы ты направила ее, куда надо. – Одалживаешь ее мне? – Я смотрю на него так, будто у него выросла вторая голова. – Что это значит? Он ухмыляется, но в глазах его читается нежность, понять которую я не могу. – Это значит, что сейчас я смертен. – Что? – Меня охватывает ужас. – Ты же говорил, что нам нельзя делать это с тобой. Что это разрушит все. Мы решили… – Не бери в голову. Я знаю моих родителей. Они наверняка сделали так, чтобы ты ни при каких обстоятельствах не смогла пройти это Испытание в одиночку. Не забывай, они планировали его для тебя и Джексона, так что выдержать его было бы почти невозможно, если бы вас было двое. А для тебя одной… – Он качает головой. – Поэтому-то у тебя и нет выбора. Ты должна взять мою силу. – Но ведь это делает тебя беззащитным, не так ли? Я хочу сказать, что раз ты смертен, они могут причинить вред и тебе. Он пожимает плечами. – Не беспокойся обо мне. Они и без того сделали со мной все, что только можно, – особенно мой отец. Он не вдается в детали, а я не спрашиваю – для этого нет времени, – но у меня опять разрывается сердце от этого признания, это лишний раз напоминает мне, как ужасны их с Джексоном родители. – Забери свою магическую силу обратно, – говорю я. – Если они узнают, что ты здесь и что ты утратил свою магическую силу… – Они не узнают, – перебивает меня он, говоря со своим британским акцентом, и тон его напряжен и нетерпелив. – К тому же тебе грозит куда большая опасность. Рядом с тобой не будет твоей пары, так что без помощи тебе не обойтись. Поэтому я запрятал свою силу глубоко, чтобы Круг не смог узнать, что она там, в тебе, если только им не придет в голову прошерстить все твои воспоминания. Может быть, дело в том вихре, который только что бушевал вокруг меня, но его слова кажутся мне лишенными смысла. – Как это? Нельзя же закладывать что-то новое в воспоминания. Он бросает на меня взгляд, говорящий, что хотя я и не могу делать такие вещи, ему это вполне по плечу. – Когда ты использовала все это волшебство, чтобы сотворить меня заново, я решил оставить свою магическую силу в том твоем воспоминании, которое нравится мне больше всего. В том, где в детстве твои родители учат тебя кататься на велосипеде. Помнишь? Ты тогда упала и ободрала коленку, и твой отец сказал, что это не страшно. И что завтра ты попробуешь еще раз. Я киваю, потому что помню, как это было. У меня это тоже одно из любимых воспоминаний, и я прокручиваю его всякий раз, когда мне нужно сделать что-то трудное… и всякий раз, когда мне недостает моих родителей. – Моя мать сказала ему, что я справлюсь. Она сказала нам обоим, что я справлюсь. – Да, а потом она улыбнулась тебе, и в ее улыбке было столько любви и столько уверенности… – Что я поставила мой велосипед на колеса, отряхнула гравий с коленок и весь путь до дома проехала сама. – Точно. А она всю дорогу бежала рядом, страхуя тебя. – В его взгляде светится мягкость. – Но ее помощь понадобилась тебе только один раз. – Да, когда я заехала в колею на тротуаре и мой велосипед начал вилять. Она схватилась за седло и несколько секунд придерживала его, пока я не выправила курс. – Поэтому я и спрятал мою магическую силу в ее улыбке. Чтобы ты знала, что я, как и она, верю в тебя. И считаю, что ты можешь это сделать. И, хотя меня не будет на поле и я не смогу подхватить тебя, если ты упадешь, это вовсе не значит, что я не поддерживаю тебя. Не знаю, что мне следует на это сказать, что я могу сказать ему. Это самый самоотверженный поступок, который кто-либо когда-либо совершал ради меня, и я не знаю, что и думать. – Хадсон… – Не сейчас, – перебивает меня он. – Тебе надо идти. Но помни: моя магическая сила будет при тебе, когда она понадобится. Только будь осторожна, ведь твои раны заживают не так быстро, как мои, и физически ты не так сильна, так что ты сможешь использовать мою магическую силу только раз, иначе это полностью истощит тебя. Ты поймешь, когда надо будет использовать ее. Не забывай – один раз. – Он испытующе смотрит на меня. – Ты поняла? Ничего я не поняла. Я так растеряна, что мой мозг уподобился коробке конфетти – множество разных кусочков в ограниченном пространстве, но связи между ними нет никакой. Однако я не могу этого сказать и потому просто киваю: – Да. Поняла. – Отлично. А теперь иди на поле и покажи моему отцу, что может сделать одна-единственная горгулья. Глава 112. В полдень правосудие свершится само собой Я подхожу к игровому полю, ища внутри себя платиновую нить и чувствуя, что душа у меня уходит в пятки. Когда вместе со мной на поле была моя команда, я могла превращаться в горгулью без проблем, теперь же, когда я тут одна и все пялятся на меня, делать это неловко. Но другого выбора у меня нет. И я превращаюсь в горгулью на глазах у тех, кто хочет на это смотреть. То есть у всех. Ведь все желают поглазеть на новое магическое существо. Это всего лишь еще одно унижение в длинной череде унижений, которые я претерпела от сверхъестественных существ за последние пять месяцев, и я не позволю ему лишить меня силы духа. Тем более что любопытные взгляды тех, кто хочет посмотреть, как я превращаюсь в горгулью, словно у них есть на это полное право, – это самая мелкая из моих проблем. А самая большая – это придумать, как мне обойтись без Джексона рядом со мной и Хадсона в моей голове. Я приближаюсь к воротам, ведущим на поле, чувствуя, что все глазеют на меня. Мне становится все более неуютно, и я понимаю, как привыкла рассчитывать на Джексона – и на Хадсона – за то время, которое я провела в Кэтмире. Джексон вел себя так, словно Кэтмир принадлежит ему, так что мне было нетрудно смириться с назойливыми взглядами окружающих и принимать их как должное. А Хадсону просто было плевать на всех остальных, так что и мне было плевать, что они на меня смотрят и что-то там обо мне думают. Но теперь я сама по себе. Рядом нет Джексона, чтобы поддерживать меня, нет Хадсона, чтобы дерзить и одновременно шокировать и смешить меня. Я одна, а против меня целая толпа, и все они хотят, чтобы я потерпела поражение. Однако я не доставлю им такого удовольствия. Закрыв глаза, я делаю глубокий вдох и на мгновение – только на мгновение – притворяюсь перед самой собой, что все будет хорошо. Что я уйду с этого поля целой и невредимой. Это приятная картина, и я выпускаю ее образ во вселенную надо мной. Я расправляю плечи и иду в центр поля, где король и команда Коула выстроились на одной из линий, которые теперь выкрашены не лиловым, а кроваво-красным. Это так похоже на короля – изменить эту деталь… а также несколько других. Сердце начинает бешено колотиться, а купол стадиона – давит на меня. Когда проводился турнир Лударес, день был солнечный, ясный, развевались флаги, зрители громко подбадривали игроков и на трибунах продавали восхитительные пирожные. Сегодня утром все совершенно иначе. Погода пасмурная, мрачная… а может быть, все дело в злокозненности, которой веет от короля. Как бы то ни было, жутко видеть темные тени, надвигающиеся со всех сторон. Наверняка именно этого и хочет Сайрус. По спине бегают мурашки, по арене, купол которой сегодня открыт, гуляет холодный ветер, и сердце мое сдавливает страх. Он ослабляет меня, заставляет осознать, насколько невыполнимую задачу я поставила перед собой. И насколько я уже устала. Мне хочется развернуться и убежать, хочется оказаться сейчас где угодно, только не здесь, делать что угодно, только не это. Это чувство настолько сокрушительно, что оно буквально душит меня, и я отчаянно пытаюсь его обуздать. Но оно только нарастает и нарастает, пока мне не становится трудно думать, трудно дышать. Когда я наконец нахожу в себе силы напрячься и попытаться взять его под контроль, я не могу не гадать, исходит ли эта сумрачность, эта подавленность из меня самой, или Сайрус сделал что-то с ареной, чтобы вызвать у меня это чувство. Мысль о том, что он или какой-то другой член Круга манипулирует моими эмоциями, – выводит меня из себя. Ну нет, я им не уступлю. Они воображают, будто могут делать все, что хотят, что могут смести со своего пути любого. Но меня они не сметут. Ни за что. К тому же если их затея сработает со мной, то я стану не единственной их жертвой. Если я дрогну, если не продемонстрирую им, что они не могут распоряжаться жизнями всех, кто им неугоден, то они наверняка будут поступать так и с другими. Наверняка я не единственная, кого они считают угрозой для своей власти, не единственное сверхъестественное существо, которое король ненавидит только потому, что оно такое, какое есть. Если я не положу этому конец сейчас, он, несомненно, бросит в свою темницу еще больше людей. Поэтому я не разворачиваюсь и не бегу. Я даже не сбавляю шаг, направляясь к центру поля, и не обращаю внимания на безнадежность и тоску, которые ощущаю повсюду вокруг меня. Очень может быть, что сегодня я погибну, но я паду в бою. Сейчас это единственное, что я могу себе обещать. И этого достаточно для того, чтобы я подошла к королю и к остальным членам Круга, которые полукругом стоят за Сайрусом, пока он раззадоривает публику. К кроваво-красной линии, на которой мне придется стоять совсем одной. Не стану врать – это наводит на меня жуть. Но, с другой стороны, с момента моего приезда в эту школу все здесь наводило на меня жуть, так что не пора ли начать принимать это как данность? – Как мило с твоей стороны присоединиться к нам, Грейс, – ехидно изрекает Сайрус. – А мы уже думали, что ты не придешь. – Извините, меня задержали, – говорю я ему, пристально глядя на Коула, который стоит прямо напротив меня. Наши взгляды встречаются, и от злорадства, которое ясно читается в его глазах, мне хочется закричать. Но это также придает мне сил, чтобы не отвести взгляд. Потому что я ни за что не доставлю этому уроду удовольствие увидеть, как глубоко он ранил меня. Сайрус окидывает меня взглядом с насквозь фальшивым выражением участия на лице, предназначенным для публики на трибунах. – Ты в порядке, Грейс? Судя по твоему виду, у тебя выдалось тяжелое утро.