Обе женщины скоро вышли из камеры. — Все чисто, — объявила охранница, с удивительным проворством надевая наручники на заключенную. Марианна зашагала с высоко поднятой головой следом за мадам Дельбек, которая переваливалась на ходу, словно индюшка, откормленная ко Дню благодарения. Даниэль замыкал шествие. — Похоже, ты это любишь, а, Марианна! — заметил он. — Просто обожаю, вам ли не знать! — Когда ты, наконец, уймешься? — Я не виновата, что та садистка все время меня допекает… — Помолчите, мадемуазель де Гревиль! — приказала охранница. — Слушаюсь, надзиратель! — Тебе сказано — помолчите! — повторил Даниэль, передразнивая Дельбек, которая даже не заметила насмешки. Спуск в чистилище. Дисциплинарный совет не чайной ложечкой отмерял наказание. Сорок дней в карцере, почти предел. За оскорбления и угрозы в адрес надзирателя по имени Соланж Париотти. Мишлен выступила свидетелем, Марианна вызверилась на нее, хотя та уступила давлению Маркизы, это уж святое дело. У нее не было выбора? Выбор всегда есть. Все, что угодно, только не быть стукачом. Правило номер три. В подвале — длинный коридор, освещенный лампочками, еле мерцающими. Будто катакомбы в безлунную ночь. Дельбек остановилась перед последним застенком, расположенным несколько наособицу, у подножия бетонной лестницы. Самый скверный, ясное дело. Марианна стиснула зубы, дожидаясь, пока с нее снимут браслеты-фантази из хромированного металла. Но прежде чем войти, застыла в нерешимости. Сорок дней. Девятьсот шестьдесят часов. В такой мерзкой дыре. — Подтолкнуть? — невозмутимо осведомился Даниэль. Уничтожив его взглядом, Марианна медленно прошла вперед. Двери тут нет. Решетка заскрипела и с громким лязгом захлопнулась за ее спиной. Дельбек сразу же бросилась наверх, торопясь покинуть столь неуютное место. Но Даниэль медлил, наслаждаясь спектаклем. — Ну что, красавица, прелестный уголок? — Заткни пасть! — Потише, милая. Марианна обернулась и увидела, как он вцепился в решетку с похабной улыбочкой на губах. — Увы! Как-то об орешках не подумал, обезьян кормить! Марианна схватилась за прутья, их руки оказались рядом. — Не стой так близко, — прошептал он. — У меня могут возникнуть идеи… — Идеи? Какого рода идеи? — Сама прекрасно знаешь… — Одно дело — иметь идеи, амбал. Другое — иметь возможность воплотить их в жизнь… — Пытаешься меня достать? — Ну зачем, ты и так здесь. Ты все время здесь, так или иначе… И потом, мне ничего не надо. Поэтому ты не войдешь в камеру, настолько боишься меня… Ты прекрасно знаешь: откроешь решетку — получишь в морду… — Да ну? А тебе добавят еще сорок дней! — И что? Я на пожизненном, вспомни… Здесь ли, где-то еще… Я даже убить тебя могла бы… Что бы это изменило? Мне припаяли бы сто лет сроку? А потом? — Ты слишком любишь меня, чтобы убить, сладкая моя! — рассмеялся он. — Ты слишком нуждаешься во мне… Если я помру, то и ты помрешь тоже! Ломка — ужасная штука, а, Марианна? — Иди ты на хрен… — Ну что ж, устраивайся! Я зайду попозже… Пока попью кофейку… Хорошего тебе дня! Марианна плюнула в него через решетку, но не попала: извернувшись, Даниэль поспешил следом за Дельбекшей. Марианна с грустью оглядела камеру. Небольшой стол, стул и койка, все из бетона. Дизайнерская мебель, последний крик. Шерстяное покрывало, брошенное поперек соломенного тюфяка. На полу ветхая тряпка, отвратительно грязная; параша из нержавейки. Ни телевизора — впрочем, она никогда и не могла за него платить, — ни даже окна. Крошечная отдушина, такая грязная, что свет в нее едва просачивался. Светильник, закрепленный на потолке, забранный решеткой. Но хуже всего запах. Много дней пройдет, пока к нему привыкнешь. Особенно в этой камере, самой ветхой из всех. Изысканное сочетание ароматов: моча, экскременты, плесень, блевотина. Чего только нет. Ты не станешь хныкать, Марианна! Не доставишь им такого удовольствия! Она выкурила подряд четыре сигареты, перебить вонь запахом табака. Потом натянула свитер, хотела прилечь на покрывало. На нее наставил усы тучный таракан. Превратив козявку в мерзкую кашу, Марианна выкинула ее в сортир. Вытащила роман, который накануне взяла в библиотеке. «О мышах и людях», какого-то Джона Стейнбека. Нужно было бы заказать книгу потолще. Этой надолго не хватит… Надеюсь, что она, по крайней мере, хорошая… К вони ты привыкнешь, Марианна. Ты ведь не в первый раз попадаешь сюда. Уткнись в книжку, сосредоточься. И поезд 14:20 не замедлит пройти… Отсюда она почти ничего не услышит, но догадается: воображение поможет. Худшее из наказаний. Она у меня дождется, эта дрянь, Маркиза. Однажды я попорчу ее хорошенькую арийскую мордочку. Заставлю выплюнуть все зубы. И сделаю из них колье. Зачем я убивала? * * * Приоткрыв один глаз, Марианна уставилась прямо в лицо старика, нависшее над койкой. Она задрожала, хотела вскочить, но оставалась пригвожденной к тюфяку. Кто-то стиснул ей запястья и щиколотки. — Что вам от меня нужно? — крикнула она, пытаясь вырваться. Старик склонился еще ниже, лицо его оказалось совсем близко. Такое доброе. Он даже ей улыбался. Марианна заметила с ужасом, что у него совсем нет зубов. Ни единого. Он хотел что-то сказать, но лишь смешной писк исторгался изо рта. Этот писк и кровь. Потом он схватил Марианну за горло своими морщинистыми руками. Она задыхалась, медленно и неуклонно. А он улыбался черной разверстой дырой. Его лицо мало-помалу менялось, разлагалось в самом прямом смысле этого слова под полным ужаса взглядом Марианны. — Ты пойдешь со мной! — мягко проговорил он. — Сама увидишь, как приятно в аду… Она даже не могла позвать на помощь. В легких не оставалось ни атома кислорода. Слишком поздно. С криком Марианна приподнялась, села на тюфяке. Первая ночь в карцере. Всегда самая тяжелая. Она пощупала горло — невредимое. Никакого папашки в поле зрения. Никого. Абсолютное одиночество, полная тишина. Только кошмары, тараканы да клопы в постели составляют ей компанию. Нужно помочь себе. Чуть позже, уколовшись героином, она улеглась на продавленный тюфяк, сладко потягиваясь, перед тем тщательно уничтожив все следы преступления и спрятав прибор для ширяния. Ей была нужна доза раз в два-три дня. Я ведь еще не совсем торчок. Иначе кололась бы с утра до вечера. Стоит захотеть, так и вовсе обойдусь без наркоты. Рядом по стене полз таракан. — Привет, дружок… Ты тоже на пожизненном? Что же ты такого натворил? Таракан, плохо воспитанный, промолчал. Трип только начинался. Еще несколько минут, и разговор завяжется. — Я вот застрелила полицейского, наповал… Таракан замер возле ее лица, пошевелил усами. Весь обратился в слух, как психоаналитик, склонившийся над кушеткой. — Прикончила полицейского, представляешь? Второго ранила, к тому же бабу… Она теперь вроде как в инвалидном кресле… Но это не самое худшее! Если бы я только это сделала, мне бы столько не дали… Это все из-за старика… А ведь я била не в полную силу… Да, не в полную, уверяю тебя! Таракан хотел проследовать дальше, но Марианна прижала его к стене. Тот заметался у нее в горсти. Было щекотно от усиков или там лапок. — Ты, как и все, мне не веришь! Я просто выбила ему пару зубов… Ну, челюсть сломала… Ладно, врезала по животу, что правда, то правда… Но я не думала, что кишки ему выпущу! Я не виновата, что не могу рассчитать свою силу… как Ленни… Я не ощущаю своей силы, как и он… Ты читал «О мышах и людях»? А зря, гениальная книга! Я уже почти дочитала… Не хочешь мне верить — тем хуже для тебя… Осточертело, когда никто не верит! Она сжала руку в кулак, послышался забавный треск. Будто раскрошился крекер. — С кем ты говоришь, де Гревиль? Она вскочила одним прыжком, камера поплыла перед глазами. Вытаращив глаза, разглядела тень за решеткой, в каком-то странном дыму. Кто-то развел костер в коридоре? Но особой ясности и не нужно, и так понятно, кто нанес ей визит. Достаточно голоса. Сладкого, переполненного ненавистью. Маркиза пришла насладиться зрелищем. — Стало быть, сама с собой говоришь? Да ты совсем уже помешалась, бедняжка! Марианна застыла. Главное, не сорваться во время трипа, когда каждая эмоция усиливается до невероятных размеров… Маркиза включила свет. Бьет прямо в глаза, Марианна сомкнула веки. Выключатель снаружи, заключенному не дотянуться. Пытку невозможно прервать. — Что это с тобой? Даже не смеешь взглянуть на меня? Не отвечать. Главное, не поддаваться на провокацию… — Что? Язык проглотила? — веселилась Соланж. — Очко играет?! Не чувствуя под собой ног, Марианна с усилием разомкнула веки, и глаза ее, два лазерных луча, нацелились на противника. От наркоты они стали как никогда глубокими. Черными, как никогда. Потом она медленно поднялась с койки, каким-то чудом удерживаясь на ногах. Соланж отпрянула от решетки, видя, что Марианна приближается. — Что ж, де Гревиль, надеюсь, тараканы составят тебе компанию! — Да, надзиратель, они со мной очень любезны…