Марианне стало легче. Кажется, Жюстина не осуждает ее. Уже хорошо. — Тебе обязательно проводить досмотр? Жюстина подобрала стул, опустилась на него. — На тебе что-то есть? — Нет, — заверила Марианна. — Совсем ничего. — Даешь слово? — Даю. — Отлично. Тогда сделаем вид, будто я тебя обыскала, согласна? — Спасибо. — Марианна расплылась в благодарной улыбке. — Большое спасибо… Они выждали несколько минут, потом Жюстина открыла дверь. Те двое так и стояли снаружи, не покидая поста. — Ничего не обнаружено, — доложила Жюстина. — На ней ничего нет. Тогда два ковбоя двинулись к Марианне, которая забилась на койку: — Следуй за нами. — Куда вы ее ведете? — заволновалась Жюстина. — На допрос. В кабинет, в конце коридора. Давай поторапливайся… — Вы не имеете права! — возмутилась Марианна. — Закрой рот и следуй за нами! Говорил все время один и тот же. Второй был нем как рыба. — Я с вами, — заявила Жюстина. — Вы нам не потребуетесь, — отрезал ковбой. Они грубо схватили Марианну за руки, подняли с койки. Она без дальнейших препирательств позволила отвести себя в комнату надзирателей. Жюстина шла по пятам, явно встревоженная. Но, придя на место, бойцы захлопнули дверь у нее перед носом. Третий парень в маске ждал их там. Марианну силой усадили на стул. Она не сопротивлялась. Ведь, в конце концов, в ее камере не нашли ничего особо компрометирующего. Один из двоих Рэмбо вкратце просветил третьего, который, по-видимому, был главарем шайки. — Личный досмотр ничего не дал. Начальник подошел к Марианне. Она встретила его взгляд. Электрошок. Эти глаза она видела не впервые. Обрывки давнего кошмара. Шприц и жгут упали на стол. — Странно, что это нашли у тебя в камере, Гревиль! — бросил начальник. Снова электрошок. Этот голос. Вышедший из того же кошмара. Но Марианна все еще не могла определиться. Только необъяснимым образом засосало под ложечкой. Тип подошел, заглянул ей прямо в глаза. Потом резким движением сдернул маску. Ангельское лицо, сатанинская краса. Марианна чуть не упала со стула, охваченная первобытным ужасом. — Привет, Гревиль… Давненько мы с тобой не видались!.. Марианна съежилась. Сверкание молнии, поток воспоминаний. Удар бумерангом в середину лба. Централ города Р. Год назад Марианна в карцере с конца дня. После того, как надзирательницу увезли на «скорой». Франсуаза, так ее звали. У нее, увы, уже нет лица. И проломлен затылок. Может быть, она уже сейчас мертва. Марианна не сожалеет, что устроила бойню. Только руки болят. Ее будут судить? И что с того? На сколько-то лет больше или меньше, какая разница? Плохо только, что ее, скорее всего, переведут. Она никогда не увидит свою подружку Виржини. Такая жалость. Теперь, когда она вывела Франсуазу из игры и та уже не может пакостить, в этой тюрьме станет легче дышать! Она-то этим не воспользуется. Другие девчонки — да. Утешение, которое в дальнейшем поможет ей выстоять. Уже поздно. Однако никто не принес ей поесть. Решили, наверное, оставить без пищи. Ну и пусть валят ко всем чертям! Я обойдусь! Не нужна мне их поганая жрачка! Она потягивается, встает. Закуривает. Они даже не додумались отобрать сигареты. Ее плечи касаются слепой влажной стены. Почти кромешная тьма, обволакивающая тишина. Только крысы бегают по коридору. От этого мурашки по спине. Но вот послышались другие звуки. Надзирательница? Несколько их? Несомненно, тащат другую заключенную в карцер. Надо бы спеть Интернационал в честь похорон Франсуазы! Шаги замирают перед камерой. Ее камерой. Удивление. Мужской голос. Дверь открывается, сквозь решетку видны силуэты. Внезапно вспыхнувший свет вливает ей в глаза порцию яда. Их четверо. Двое мужиков, две бабы. Двое надзирателей из мужского блока, две вертухайки отсюда. Уставились на нее, как присяжные в суде. Зачем они пришли? Инстинкт никогда ее не подводит. Берегись, надрываясь, вопит у нее в голове: опасность! Смертельная! С ней говорят, вернее, плюют в лицо словами, оскорблениями. Дрянь, низкая, презренная. Ее уничтожат, она никогда не выйдет из этого застенка. Марианна пытается объяснить им, что надзирательница была злая. А она всего лишь защищалась. И защищала других. Но ее никто не слушает. Ее хватают, она даже не пытается бороться. Получит несколько затрещин, только и всего. Ее раздевают, лучший способ унизить. И бьют. Так жестоко, что она теряет сознание после первого раунда. Приходит в себя в душе дисциплинарного блока, облитая холодной водой. И все начинается снова. Удары кулаками. Ногами. Дубинку в горло. Ее тащат в камеру, связывают, бросают на бетонное ложе. И уходят. Одна, замерзшая, осаждаемая зверской болью. Напротив, на растрескавшейся стене, выцарапана цитата. Это сделал какой-то узник, давным-давно. Или вертухай. Этой фразы ей никогда не забыть. Об уровне цивилизации народа можно судить, только посетив его тюрьмы. Достоевский[6]. Свет оставили зажженным. Она закрывает глаза, надеется снова потерять сознание. Холод терзает ее до самой зари. Она едва может пошевелиться, кровь затекает в горло. Все тело полнится страданием. Они появляются до наступления дня. Теперь лишь втроем. Три вертухая. Сейчас меня развяжут. Дадут чем прикрыться. Попить. Они глядят на девушку, улыбаясь, довольные результатом. Один отстегивает дубинку. Так нельзя! Не станут же они лупцевать ее связанную, беззащитную! Спрятавшую коготки! Она даже не может прикрыться. Тем более сбежать. Пять минут жестокого урагана. Удары, ругань… Можно сколько угодно отыгрываться на ней: Марианна одна в этом мире. Никого снаружи не заботит ее судьба. Она закрывает глаза, ее больше нет, ей мерещится, будто она тонет… Пробуждается: голова в воде. Захлебывается. Падает на пол. Ее попросту сунули головой в раковину. Ее поднимают, волокут обратно. И опять оставляют. Голую, связанную, на каменном ложе. В судорогах. Кости распухают, давят на плоть. Или наоборот. Все время свет. Даже при опущенных веках он врубается в мозг, множество булавок пронзает глазные яблоки, буравит нервы. День наступает. Ему и дела нет. Никто не приходит. Веревки обжигают ее безвольное тело. Девчонки во дворе. Хихикают, празднуют, несомненно, исчезновение Франсуазы. Марианна пытается позвать их на помощь. Ее крики исчезают в пустоте. Да и как они могут ее спасти? Разве что предупредят директрису. — Виржини! Помоги мне! Бесполезная литания. Марианна плачет, несколько долгих минут. Но ничуть не раскаивается в своем преступном деянии. Снаружи светит солнце. Марианна это угадывает, вглядываясь в единственное подвальное окно. Как страшно не хватает солнца в этой тошнотворной дыре. Ей так холодно, так плохо. Так страдать — бесчеловечно. Кто-нибудь придет и освободит ее. Наверняка. Час от часу мучения все сильнее. Желудок требует пищи. Мочевой пузырь — опорожнения. Но никто не идет… До самого вечера. Ключ в замочной скважине, четверо надзирателей. Те же, что накануне, и двое новеньких. Ее развязывают, появляется надежда. Они меня классно отмутузили. Теперь все. Довольно. Вот бы сейчас одеться, выкурить сигаретку, выпить чего-нибудь горячего. Не так-то много ей нужно. Ее силой усаживают на бетонную скамью, ставят перед ней поднос. Тарелка, покрытая пластиковой крышкой, чтобы еда не остыла. Как-то это дурно пахнет, во всех смыслах слова. — Я бы хотела одеться, — шепчет Марианна, прикрывая низ живота. — Сначала поешь, — командует один из охранников. У него ангельское лицо. Он красив, как олимпийский бог. Поднимает крышку, и Марианна чуть не падает со скамейки. Глаза у нее вылезают из орбит, а охранники подыхают со смеху. — Давай, ешь! — твердит ангел, грозясь дубинкой. — Потом сможешь одеться. — Но… Она получает удар по спине. — Ешь! Лучше умереть. Ее хватают за волосы, тычут лицом в тарелку. Разодранная, распотрошенная крыса уже в нескольких сантиметрах. Марианна вопит, утыкается носом в падаль. Рука в перчатке пытается силой протолкнуть ей эту мерзость в рот, она отбивается, как может. — Глотай! Она выплевывает гадость, глаза закатываются, желудок возмущается. Мерзавцы на седьмом небе! Снова связывают ее, швыряют на ложе. Потом двое уходят. А двое присаживаются у стены. Марианна поглядывает на них со страхом. Зачем они остались? Она совсем выбилась из сил. Минуты проходят, а они болтают между собой, курят. У них с собой даже термос с кофе. Можно сказать, приготовились к осаде. Марианна молча страдает. Мускулы судорожно сжались, кожа — сплошной лиловый синяк. Она дрожит от холода. Поддается изнеможению. Несмотря на присутствие врага, несмотря на боль. Несмотря на голод, жажду, тошноту. Несмотря на страх. Ныряет вниз головой в восхитительные глубины сна… На несколько секунд. На нее со всего размаху выливают ведро холодной воды, и спасительный покой отступает.