— Все верно. Но ведь это тебе и нравится, правда? Что я у тебя под контролем. Он не ответил. Незачем подтверждать ее правоту. — Я хочу, чтобы… чтобы все было как раньше. Она ненавидела себя за то, что так низко пала. Что приходится так жестоко уязвлять собственную гордость. — Ты хочешь? Но почему я должен этого хотеть? Если для того, чтобы терпеть твои выходки и твои оскорбления, овчинка не стоит выделки! — Я больше не буду, — пообещала она. Он принялся мерить шагами камеру, ключи и наручники, прикрепленные к поясу, звякали, будто отбивая ритм какого-то адского танца. — Я все-таки хотел бы понять, откуда такое неприятие, почему ты так на меня взъелась… — Потому что я тебя ненавижу, — отвечала она, потупив взгляд. — Хорошая причина, в самом деле! Вот только я не верю ни единому слову. Теперь лучше выложить карты на стол. В ее положении это уже не так страшно. Ей больше нечего терять. Даже гордость она предложила по сходной цене всякому, кто больше заплатит. — Ты прав… На самом деле какая там ненависть! Но я немного дезориентирована после той ночи… — Это я как раз могу понять… Долго же ты тянула с признанием! — Я сама не знаю, что чувствую, это так запутанно… — Вот бы и поговорила со мной об этом, вместо того чтобы нападать! — А сам-то? Смотри, как меня отделал! — Ты получила по заслугам! У тебя здесь не больше прав, чем у других заключенных! Ты меня провоцируешь — я отвечаю! Логично, а? — О’кей, я извинилась… Чего ты еще хочешь? — Я? Да ничего, Марианна! Это ты хотела поговорить. Так давай! Изливай душу! — Это… правда, что ты недавно сказал? Что… я ничего для тебя не значу… Он казался таким уверенным в себе. Будто каждым взглядом, брошенным на нее, втаптывал ее в грязь. — Да, правда. Жаль, если для тебя это проблема. Он ко всему вдобавок сует ей прямо в морду свое сочувствие! Марианна присела на пол, не в силах уже стоять на ногах. — Ты решила, что я в тебя влюблен, да? — Нет! Но… хотя бы… после того, что было… что я для тебя — не то, что другие… Даниэль скрыл волнение за своей обычной улыбкой: — Ты сейчас говоришь о чувствах или мне это снится? Марианна сжала кулаки, стиснула зубы, готовая принять очередной удар. Даниэль нагнулся к ней. Они едва различали друг друга в слабом свете, проникавшем из коридора. — Скажем, ты мне нравишься, Марианна. Я тебя нахожу горячей штучкой. Но это все. Ничего больше. Горячая штучка. Хуже не придумаешь. Он ведь не случайно так сказал. Почему такие слова стало невыносимо слушать? Почему она отдала этому мужчине все, что у нее было? Почему ей от этого так больно? — Понятно! — проговорила она хриплым от обиды голосом. Даниэль присел рядом. Марианна сдерживалась, как могла, но слезы скоро выдадут ее, ждать недолго. Катастрофа, худший кошмар. Сценарий, обратный тому, который она задумала. Он — безразличный, жестокий. Она обнажается до конца. Величайшее несчастье. Самое горькое поражение. — Ты что-то пытаешься дать мне понять: что именно? — спросил он более мягким тоном. Ниже опускаться она не желала. Пора было выпустить когти. — Ничего! — взорвалась она. — Просто хочу и дальше иметь сигареты и наркоту! Даниэль положил ей руку на бедро, она вздрогнула. Осушила первую волну, хлынувшую из глаз. Он не мог ничего разглядеть, это главное. — Тебе больно, потому что ты ждала от меня чего-то другого… Что ты чувствуешь? Скажи, не стесняйся… Когда же наконец он перестанет мучить ее? — Ничего я не чувствую! — закричала она. — Вовсе ни к чему вопить. — Я просто хочу получать сигареты, на остальное плевать! — Ну разумеется! В любом случае, раз это приводит тебя в такое состояние, в следующий раз я устрою так, чтобы ты не слишком задирала нос! Марианна резко сбросила его руку с бедра. И все-таки она победила. Он сказал: в следующий раз. Но победа изрядно отдавала горечью. Даниэль зажег сигарету, она умирала от желания тоже покурить. Но он сунул пачку обратно в карман. — Я хочу подняться наверх! — потребовала она, вставая. — Ты не имеешь права держать меня тут всю ночь! — Да ну? Ты хочешь? Можно, я хотя бы докурю, а? Он еще и издевался. Марианна нашла то, что искала. Повод ненавидеть. И это еще не конец. У него все козыри на руках, широкий выбор. — Ты хотела, чтобы я остался, да? Я не в твоем полном распоряжении, мадемуазель де Гревиль! А еще ты мне сейчас возместишь моральный ущерб… Она снова вытерла слезы — слезы ярости. — Размечтался! — Предпочитаешь ночевать в этой дыре? — Говнюк! Он захихикал, будто зашлепал по болоту, утопая в грязи. — Предупреждаю: если не дашь мне то, чего я хочу, будешь долго ждать следующего подношения! И если мои подсчеты верны, у тебя почти ничего не осталось… Она ходила кругами по камере, чувствуя всю глубину своего унижения. — Что осталось-то, если разобраться? Початая пачка сигарет? Наркоты, конечно же, нет… Скоро станет совсем невтерпеж… Тогда ты станешь валяться у меня в ногах! Умолять! Плачевное будет зрелище, но, думаю, мне понравится. — Ты в самом деле сволочь! — Но ведь таким ты меня и любишь, Марианна! Ее замутило. — Иди ты на хрен! Меня от тебя тошнит! — Тем хуже, красавица! Но не вздумай звать меня, когда наступит ломка. Он растоптал окурок и тоже встал. Похоже, ничуть ее не боялся. Такое трудно стерпеть. Все боялись ее, когда она поднимала крик. — Ты в самом деле последнее дерьмо! — процедила она сквозь зубы. — Когда-нибудь я сдеру с тебя шкуру! — А тем временем переночуешь здесь. Кстати, Моника предупреждала меня, что снова расплодились крысы! Он знал, что Марианна их боится до дрожи. — Я закрою решетку, дверь запирать не стану… Так они смогут прийти и составить тебе компанию! Желание убить, чтобы умерить боль. Разодрать в клочья кого-нибудь или что-нибудь. Вдавить пальцы в трепещущую плоть. Она бесновалась, он ликовал. Сомкнулись стальные челюсти капкана. Уступить или медленно агонизировать. Такова дилемма. Ведь он, как всегда, сдержит слово. — Спокойной ночи, милая! Марианна преградила ему дорогу, встав перед дверью. — Не хочешь, чтобы я уходил? — продолжал он насмехаться.