Даниэль схватил ее за руку, но она держалась крепко. — Хватит меня доставать! Будто мне делать больше нечего! Шевели ногами, маленькая грязная зэчка! Марианна, не отрывая рук от решетки, зарыдала в голос и соскользнула на пол. От этих конвульсивных рыданий все тело ее сотрясалось, будто под ударами тока. Даниэль закрыл решетку, присел рядом. Он никогда еще не видел ее в таком состоянии. Внутреннее кровотечение, почти что так: истечение слез, криков, страдания, слишком долго сдерживаемого. И все-таки последним усилием она пыталась обуздать прилив, воздвигнуть плотину перед потоком. Даниэль привлек ее к себе: такое впечатление, будто в его объятиях стальная пластина. — Дай себе волю, — прошептал он. — Пускай все выльется… Марианна положила голову ему на грудь, туда, где начинается шея, руки закинула ему на плечи. И ее наконец прорвало. Настоящий потоп слез… Пусть его пуловер промокнет, это ничего. Зато расплавится сталь. Даниэль провел рукой по ее непокорным волосам. Даже поцеловал в лоб. Так он утешал свою дочь. Вот только Марианна не была ему дочерью. Пробуждала в нем совсем другие чувства. Немного опасные. Но эти движения, эти ласки, казалось, умиротворяли ее, и он повторял их. Снова и снова. — Так лучше? — спросил он. Марианна немного отстранилась. Ровно настолько, чтобы открыть глаза. — Ты не мог бы погасить свет? — попросила дрожащим голосом. Он прошел к выключателю, потом вернулся. Прикурил сигарету, дал ей. Искусственный свет проникал в окошко, ни единый звук не нарушал спокойствия. Даниэль и сам закурил. Свитер весь промок. Бывают же такие дни. Один свитер в крови Марианны, другой в ее слезах. Он протянул руку, дотронулся до ее волос, погладил по щеке. Марианна перехватила его руку, стиснула ее, развернулась к нему лицом. Он угадывал в полутьме ее глаза, в которых сверкали тысячи огней. Слезы еще текли. Затяжной дождь. Марианна докурила сигарету, бросила окурок в унитаз. Прямо в кольцо. Она никогда не промахивается. — Ну что, пошли? — произнес Даниэль. — Пора подниматься… Ее ладонь, вложенная в его руку, сжалась от страха. Она еще не была готова. — Я… Я хотела бы остаться здесь… Отдай мою камеру той, другой… Даниэль улыбнулся. Кто бы поверил, что однажды услышит от нее такое… — Ты вернешься в сто девятнадцатую… — Я причиню ей зло! — всхлипнула Марианна. — Причиню ей зло! Я только это и умею делать! Я злая, насквозь испорченная! Он уже не улыбался, растроганный до глубины души. Марианна снова расплакалась, растаяла, приникла к нему. Даниэль искал нужные слова, долго не находил их. — Вот видишь, ты молчишь! — прошептала она между двумя рыданиями. — Знаешь, что я права… Надо это прекратить! Надо прикончить меня. Как бешеную собаку! Тебе всего лишь надо меня убить! Скажешь, что я угрожала тебе! Что на тебя напала! — Хватит молоть чепуху! — резко оборвал он. Тяжело было это слышать, даже ему — а он видел и слышал вещи куда похуже. Она цеплялась за Даниэля, буквально растекалась по его телу. Никогда еще она так не чувствовала его близость. Давно так не чувствовала чью-либо близость. — Я не должен был так избивать тебя утром, — произнес он, будто говорил сам с собой. — Ты должен был бить сильнее… Тогда бы все уже кончилось. Он попытался понять ее боль. Разделить ее. Давно ему не доводилось так страдать. — Нельзя терять надежду, Марианна… Знаю, тюрьма — жестокая вещь, но все же… — Ты ничего не понял… Это саму себя я больше не могу терпеть… Видеть, что я натворила, кем стала… Каждую ночь я снова и снова убиваю тех людей… А они возвращаются, все время. Даже когда я сплю… Все еще тяжелей, чем он думал. Но прежде всего следует подумать о себе. Не дать затащить себя в пропасть. Даниэль хотел отстраниться, Марианна в отчаянии уцепилась за него. Он стиснул зубы. Сам виноват. Преступил пределы, которые нельзя преступать. Совершил ошибки, которых совершать нельзя. Как теперь ее оттолкнуть? Дать захлебнуться? Хватит ли у него жестокости бросить ее на произвол судьбы? Может быть, препоручить ее Жюстине? — Марианна, мы сейчас поднимемся… Если захочешь, можешь поговорить с Жюстиной… — Нет! Она ненавидит меня! — Что ты, ничего подобного! Я тебе соврал! Просто хотел, чтобы ты выплакалась! Какое там «ненавидит»! Она даже ходила к директору, жаловалась, что я тебя избил! Марианна вглядывалась в него с безмерной тоской: — Ты теперь меня бросишь? Он выдавил из себя улыбку: — Что ты! Я не такой подлец! — Не хочу, чтобы ты меня бросал… У нее было ощущение, будто ее затягивает трясина, будто перед ней чаша, в которой не иссякает питье. Почему ей так хочется остаться рядом с ним? С ним, кого она так часто ненавидела, столько раз презирала… На кого злилась из глубины своей камеры столько долгих ночей. Кто так сильно избил ее не далее как утром! — Очень мило с твоей стороны, — проговорил он, стараясь скрыть неловкость. — Успокойся, я никуда не денусь… А теперь нужно идти. Тебе оставили горячий ужин… — Я не голодна. — Ты за весь день не проглотила ни крошки. Тебе необходимо поесть… Он уже и не знал, чем еще выманить ее отсюда. Можно было, конечно, действовать силой. Ведь он так часто с ней эту силу применял. Но в этот вечер к ремеслу вертухая не лежала душа. Будто эти свои замашки он оставил в гардеробной, вместе с мундиром. Скобки, которые следовало как можно скорее закрыть. Вот только Марианна все еще прижималась к нему. Ее лицо совсем близко. И он не хотел, чтобы это кончалось. Ее глаза, такие красивые, все еще под пеленою слез, струящихся по щекам так тихо, медленно… Без остановки… — Больно? — спросила она, погладив его подбородок. Да, вообще-то, уже становилось больно. Настолько он ее хотел. Настолько терял над собой контроль. — Еще чего! Думаешь, ты способна сделать мне больно своими кулачишками? Может быть, обидев ее, он своего добьется. Вскочит в последний вагон! Надо же, запутался в собственных сетях! Сказать, что ли, что его ждет жена? Чувствуя себя последней сволочью, он грубо оттолкнул Марианну. Встал, глубоко вздохнул. Не проходило. Закручивалось в нем какой-то адской спиралью. Марианна по-прежнему не сводила с него влажных глаз обиженной девочки. — Пошли! — заорал он. — Не надо кричать! — взмолилась Марианна. Ей вдруг стало так холодно. Она опять задрожала, поджала ноги под себя. Нет сил встречаться с кем-то еще. Особенно с Жюстиной или с мадам Фантом. Она решила остаться на ночь здесь. Здесь и умереть. Достаточно уговорить Даниэля. Почему он так резко вскочил? Рядом с ним было так хорошо. Она хотя бы согрелась. Даниэль глядел на нее так странно. Потом начал ходить кругами по камере, в которую сам себя запер. Пока снова не остановился и не вгляделся в нее еще раз с тем же непонятным выражением. Может, я чем-то рассердила его? Не важно. Если он не захочет мне помочь, я найду другой способ. Брошусь с лестницы, с самого верха. Он все ходил и ходил по камере, она искала решение. Самое радикальное. Произносила, дрожа и стуча зубами от холода, какие-то невнятные фразы. — Что ты там бормочешь? — спросил Даниэль жестким тоном. — Я брошусь с лестницы, — повторила она более внятно. — Двух пролетов хватит, не правда ли? Это, должно быть, ужасная смерть, но что поделаешь… В ее голосе было что-то пугающее. Некое спокойствие, решимость, которую ничто не в силах поколебать. Даниэль подумал было отвести ее в санчасть, пусть накачают успокоительными. Почему он не в состоянии принять правильное решение? Ведь он хорошо знает свою работу! Но что-то сковывало ум. Нужно сначала побороть себя. Свои собственные инстинкты. — Я замерзла… Почему ты не сядешь рядом? Это моя последняя ночь, не хочу помереть от холода… Даниэль подхватил ее под мышки и поднял с пола. Она даже не пыталась сопротивляться, слишком изумленная таким грубым рывком. Стукнулась затылком о металл, боль пронизала все тело, до самых пят. — Прекрати немедленно! — Даниэль был вне себя. — Ты достала меня, Марианна! Понимаешь?.. Я сыт по горло твоим бредом! И сейчас же перестань плакать! Даниэль отпустил ее, и она медленно опустилась обратно на пол. Просунула сквозь решетку пальцы. — Почему ты так злишься? Да, почему? Это свидание наедине становилось для него невыносимым. Он умирал от желания заключить ее в объятия, эта борьба с собой была сущей мукой. Уж лучше снова подраться с ней, чем уступить чему-то такому, что его пугало. — Ты осточертела мне! Я тебе не друг, мне не платят за то, чтобы ты мне изливала душу! Я пришел только затем, чтобы проводить тебя наверх, в камеру! И мы давно уже должны быть там! Обиженная. Отвергнутая. Кто бы сомневался, что он быстро покажет свое истинное лицо! Разочарует ее в очередной раз. Они все здесь не для того, чтобы ей помочь. Только для того, чтобы держать в заточении. Глухое бешенство овладело ею. Показались слезы, еще более горькие. — Ты сволочь! — Только сейчас дошло? — отозвался Даниэль с жестокой улыбкой. — Я пользуюсь тобой почти год, а ты только нынче уразумела?! Она схватилась за прутья решетки. Вот бы вырвать один, вонзить ему в сердце. Только у него нет сердца. — У тебя с головой не в порядке! — добавил он. — Что ты себе вообразила, а? Что я сочувствую твоей горькой участи? Она сейчас набросится, он был в этом уверен и был готов. Он ее укротит, наденет наручники и наконец-то избавится от нее, заперев в ее собственной камере. Выполнит свою работу. Все, что угодно, только не выдать своих истинных чувств. Но Марианна всего лишь расплакалась снова, уставившись на свои босые закоченевшие ноги. Она тоже ожидала, что Даниэль ударит ее. Она всегда ожидала худшего. Она здесь ради расплаты. И этому нет конца. Перед лицом этих новых слез Даниэль почувствовал, как тает его последнее сопротивление, разрушается крайняя линия обороны. Он перепрыгнул через барьер, он уже по ту сторону. Опасную, неправильную. Когда он обхватил ее лицо руками, Марианна стала вырываться: — Не трогай меня! Ты ничего не принес, так и не трогай… Вот в чем дело! Он вдруг успокоился, потому что между ног засвербело. И подумал, что она снова пойдет навстречу его желаниям. Мужики все одинаковые! Только об этом и думают, ни о чем другом! Уж я-то должна была знать!