– В том нет ничего эротичного, Крис, – отвечает Остин. – Я смотрю на женские трупы. И мне этого более чем достаточно. Мы ждем. Из слов лейтенанта и голосов в приемнике я делаю вывод, что лишь пять старух все еще не решаются войти в воду. Неми пытается их убедить. Нашлось несколько молодых девушек, которые чувствуют себя столь уверенно, что с согласия капитана Заубер пересекли красную линию, выплыв на середину озера, а одна даже приблизилась к стене по другую сторону. Купающиеся развлекаются вовсю. Женщины смеются и брызгают друг в друга водой, а некоторые тщательно моются, в соответствии с распоряжением персонала. Большинство разделись не полностью, оставив трусики и льняные полоски, прикрывающие грудь. Старухи остались в ночных рубашках или нижних юбках. Лишь молодежь сбросила с себя все, прежде чем войти в озеро. Мы ждем. Лейтенант тревожно вздрагивает. – Что-то происходит с водой, – громко говорит он. – За мной! Мы высовываем головы из туннеля. Действительно, вода посреди озера начинает бурлить, словно кипяток. На поверхности появляются большие пузыри, отчего озеро напоминает огромное джакузи. На мелком месте еще слышится смех, но плавающие дальше девушки обращают внимание на странное явление. Девочка лет четырнадцати, оказавшаяся ближе всего к пузырям, внезапно начинает тонуть – заполненная воздухом вода теряет плотность. Кто-то зовет на помощь. Большинство женщин оборачиваются, раздаются испуганные крики. Женщины машут руками капитану Заубер, некоторые подходят к берегу и пытаются выбраться из озера. И тогда мы слышим пронзительный свист. Вперед! Как по команде, из внутренних туннелей выскакивают остальные четверо. Голя машет Пуричу и Халлеру, чтобы те занялись старухами, которые стоят на берегу и молча наблюдают, как девушки одна за другой исчезают под водой. Сержант и Вернер целятся из автоматов в выходящих из озера женщин и пинками военных ботинок заставляют их вернуться. Вопль, который обрушивается на нас за несколько секунд, столь оглушителен, что я почти перестаю соображать. Мы бежим в сторону капитана Заубер и Неми, но лейтенант приказывает нам остаться и охранять выход. И тут перед нами на сушу выбираются две армайки. Одна из них – красавица Сара, другая, ее ровесница и тоже довольно симпатичная, прячется за ее спиной. Обе неловко прикрывают грудь. Я вижу их лобковые волосы и дрожащие ноги. Мы машинально целимся в них из автоматов. Озеро внезапно проваливается с громким чавканьем – сперва на несколько метров, потом еще на несколько. Вода увлекает за собой всех пловчих и большинство купавшихся на мелководье. Остальные борются за жизнь, цепляясь за камни. Они пытаются ползти к берегу или беспомощно повисают на каком-нибудь выступе, но в конце концов тоже падают в глубокую воронку. Понятия не имею, как я могу на все это смотреть. Регистрирую происходящее словно робот, одновременно держа на мушке обеих девушек. Халлер сталкивает в пропасть последнюю старуху, которая беспомощно летит, ударяясь о скалы, пока не падает в постоянно убывающую воду. Сержант Голя целится в армайку по другую сторону озера, которая героически сражается, пытаясь не потерять опору на скользких камнях. Помедлив, он нажимает на спуск. В соответствии с приказом его МСК установлен в режим одиночной стрельбы. Не попав в первый раз, он стреляет снова, и нагое тело срывается со стены. Стоящие передо мной девушки парализованы страхом. В пещере остались только они. В конце концов подруга Сары выходит вперед и делает несколько неуверенных шагов в нашу сторону. Когда она открывает рот, собираясь что-то сказать, Крис бьет ее в лицо прикладом автомата. Пошатнувшись, она падает в оставшуюся на месте теплого озера дыру. – Прости, – шепчет Баллард, опуская оружие. – Прыгай! – кричу я армайке. – Прыгай, Сара, или я тебя застрелю! Мой голос отражается эхом от стен и, искаженный, возвращается назад. – Прыгай, блядь гребаная! И девушка прыгает. Я не могу ни о чем думать. И не думаю. Капитан Заубер зовет меня к себе, одновременно поддерживая Неми, которая, похоже, потеряла сознание. Девушка сидит на земле, а госпожа капитан обнимает ее за плечи, другой рукой энергично хлопая по щекам. – Очнись, малышка! – повторяет она. – Ну же, посмотри на меня. Я подбегаю к ней, и мы вместе поднимаем Неми. Обычно она легкая как перышко, но сейчас выскальзывает из рук, и ее трудно удержать. Я прошу кого-нибудь из парней мне помочь, и Крис, хотя и стоявший до этого как вкопанный, подхватывает девушку с другой стороны. Мы ведем ее к выходу. Капитан Заубер шагает впереди. – Неми, милая, скажи что-нибудь, – шепчет она девушке на ухо. – Открой глаза. – Маркус… – наконец произносит Неми. – Что мы наделали? – Тебе нельзя думать. Не думай. – Сосредоточься на шагах, – подсказывает Баллард. – Считай шаги. Мы поднимаемся по ступеням. Гаус открывает люк, прежде чем мы успеваем постучать. Мы идем к выходу, потом через плац, мимо нескольких удивленных солдат, и как можно быстрее направляемся в медсанчасть. Капитан Заубер велит положить Неми в одной из палат внизу. Мы не пытаемся даже подняться наверх, чтобы отнести ее в комнату. – Пусть она немного отдохнет, я сейчас поставлю ей капельницу. Все будет хорошо, – говорит Линда Заубер. – Можешь идти. – Спасибо, госпожа капитан. Спасибо! – Иди, Маркус, пусть она спокойно полежит. Я ей займусь. – Я могу еще чем-нибудь помочь? Балларду приходится вытаскивать меня из медсанчасти силой. Мы возвращаемся в лабораторию, где собирается вся команда. Лейтенант Остин настолько бледен и помят, что кажется, будто он сперва пробежал марафонскую дистанцию, а потом угодил в большую соломорезку. Мы тоже выглядим не лучше – может, за исключением Вернера, который сидит у окна и курит. Мне не хочется смотреть на его лицо – наверняка я прочитал бы на нем нечто кошмарное. – Вы всё сделали? – спрашивает Северин. – Да, – отвечает лейтенант. – Вот итоговые данные по транспорту. Полный вес – три тысячи триста шестьдесят два килограмма. Наступает тишина. Водяная Блоха беспокойно ерзает и пытается выйти. Мы все, вся гребаная группа из шестнадцати человек, смотрим друг на друга, будто еще остается тень надежды, что все случившееся – неправда. В голову лезет множество слов и невысказанных чувств, но в качестве итога всей операции нам достаточно числа, которое назвал Остин. – Что дальше, господин лейтенант? – наконец спрашивает Соттер. – Нужно снова ехать в Кумиш. У вас пятнадцать минут, затем выезжаем в селение. Сержант Голя добавляет, чтобы мы чего-нибудь выпили. Жарко, и нельзя допускать обезвоживания организма. Я смотрю на часы – пятнадцать минут одиннадцатого. Баллард сворачивает самокрутку для меня, для сержанта и для себя. Сигареты мы уже все выкурили, разве что кто-то как следует припрятал свой запас. Хорошо, что еще в Хармане некоторым пришла в голову идея купить на рынке папиросной бумаги и табака. На вкус он будто засохшая трава, приправленная коровьим навозом, но курить можно, благодаря чему нам легче ни о чем не думать. Пурич стоит рядом, заглядывая под капот «скорпиона». Что-то там у него дребезжало, и ему обязательно нужно проверить, не разболталась ли какая-нибудь деталь. Чуть дальше едят консервы из одной банки Гаус и Водяная Блоха. Они теперь держатся поодаль, будто чувствуют, что у нас, побывавших внизу, есть свои дела, и нам требуется свое общество. – Табачные корпорации должны тратить огромные деньги на лекарства против рака, – говорит Крис. – А лучше всего – на генетическое лечение. – Было бы неплохо с их стороны, но это означает признать свою вину, – замечает Голя. – Речь не о том, чтобы произвести хорошее впечатление, сержант, – качает головой Баллард. – Как думаете, что бы было, если бы курение не вызывало рак? – Люди перестали бы бояться. – Именно. Только представьте, насколько больше народу тогда потянулось бы к куреву. О чем они говорят, черт побери? Неважно. Главное – производить звуки речевым аппаратом, следуя за первой же ассоциацией, тенью мысли, за чем угодно. Три тысячи триста шестьдесят два. Нам нужно еще восемь тысяч шестьсот тридцать восемь килограммов. Двадцать минут спустя я пытаюсь успокоить Хавара Салтика, который кричит на нас посреди улицы, что мы не особо торопились с приездом. Он упрекает нас в медлительности и плохой организации. Если бы он сам так действовал, он никогда бы ничего не решил. Разочарован весь совет старейшин. Им пришлось долго успокаивать жителей, которые хотят как можно скорее оказаться за стенами базы. Лейтенант Остин тихо говорит, что, если старик немедленно не заткнется, он лично его пристрелит. Нервы его столь напряжены, что я верю в эту угрозу и потому прерываю тираду армая, решительно ответив, что, если наша помощь им не нравится, мы можем оставить их в Кумише, забрав только остальных женщин, а мужчины наверняка как-нибудь справятся сами. Пусть он как следует над этим подумает. Мои слова отрезвляют старосту. – Не обижайтесь, господин Маркус, – примирительно улыбается он. – Сами знаете, как тяжело совладать с людьми, которые боятся. – Знаю, – отвечаю я, стараясь не думать о пещере. – У меня есть другое предложение. Вы заберете сейчас столько людей, сколько поместится, а остальные сами придут на базу. Это всего полчаса пешком, или мы возьмем свои машины. – Исключено! – кричит лейтенант. – Скажи ему, что нашим людям приказано стрелять в каждого, кто приблизится к Дисторсии меньше чем на полкилометра. Скажи ему, чтобы сидели на жопе ровно и перестали меня злить. Я стараюсь исполнить приказ, соответственно подбирая слова. В конце концов нам удается договориться, хотя я сомневаюсь, что жители селения все так же нам доверяют. Погрузка, к счастью, проходит еще быстрее, чем в прошлый раз, – рутина и страх делают свое дело. Похоже, к селению приближались партизаны – полчаса назад в километре к югу от Кумиша видели две набитые вооруженными боевиками машины. Их высмотрел сын Салтика, стороживший возле школы. На борт грузовиков поднимаются семнадцать женщин и сорок пять мужчин. Они даже не берут с собой много вещей. Я стараюсь не смотреть на них и говорить как можно короче, но все равно запоминаю парня Сары, старика на костылях и двух мальчишек лет четырнадцати, столь похожих, что их невозможно различить. Невозможно воспринимать их всех как однородную биомассу. Возвращаясь на базу, мы не обмениваемся ни единым словом. Царит такая тишина, что даже я, глухой к подобным вещам, слышу то странное постукивание, о котором упоминал Пурич. В нашем «скорпионе» действительно что-то повредилось, и это была бы серьезная проблема для всего отделения, если бы не осознание, что наши мозги повредились еще больше. Мы прибегаем к той же уловке, что и в прошлый раз, разрешая армаям выбрать несколько человек, которые посетят палатку с женщинами и детьми. Я спрашиваю собравшихся на плацу, ехал ли кто-то из их родственников с первым транспортом. Поднимаются десятка полтора рук, и мы ведем семерых взрослых навестить своих жен и детей. Мальчишки без возражений остаются в толпе – их не особо тянет к матерям. Вместо этого они с любопытством разглядывают обстановку базы. Наши техника и оружие производят впечатление не только на подростков. Взрослые, даже старики, с любопытством подходят к «Кавказу», наблюдают за группами солдат на плацу, интересуются даже зданиями с пулеметными гнездами и мешками с песком на крышах. Возможно, благодаря этому они будут чувствовать себя в большей безопасности, отправляясь в пещеру. Я вижу также, как младший лейтенант Янг подбегает к Остину и что-то говорит ему на ухо. Наш командир хватается за голову, но затем быстро опускает руки и озирается, не заметил ли кто-нибудь. Оживленно жестикулируя, он о чем-то спрашивает молодого офицера и наконец отходит. Янг возвращается в здание командования, а я на время оставляю собравшихся у палатки товарищей и подхожу к Остину. – Что случилось, господин лейтенант? – Не сейчас, Маркус. Нужно как можно быстрее выполнить задачу и ехать за последним транспортом. Пусть те семеро присоединятся к колонне, и все идут в лабораторию. – Но что случилось? Можете мне сказать?