– Но что именно происходит с Маркусом? – доносится изнутри голос Нормана. – Блядь, Ларс, после Кумиша он стал другим. Не может заснуть, полночи бродит по комнате, а иногда, проснувшись, я вижу, как он сидит на койке и смотрит перед собой. – И что он говорит? – Ничего не говорит. Такое впечатление, будто он к чему-то прислушивается. Аж дрожь про спине пробирает. Как-то раз я даже его спросил, но утром он ничего не помнил. – Знаешь, ему в той деревне основательно врезало. Понятия не имею, как так вышло, что в сравнении с остальными он оказался почти целехонек. Но я все равно беспокоюсь. Хотелось бы ему помочь. – Вчера ночью мне захотелось отлить, – продолжает Усиль, чуть понизив голос. – Я проснулся и увидел, что он лежит в углу, скорчившись на полу. Он немного стонал во сне, но позволил отвести себя в койку. Потому я и хотел сегодня с тобой поговорить. Не знаю, блядь, с кем посоветоваться. – Нужно убедить его сходить к врачу. Поговорим, когда он вернется. Я размышляю, как поступить. Услышанное слегка застигло меня врасплох. Первая мысль – уйти и прийти попозже, сделав вид, будто я ни о чем не знаю. Но в том нет никакого смысла, так что придется принять реальность как есть. – Привет, парни, – говорю я, открывая дверь. В комнате наступает неловкая тишина. – Привет, Маркус! – Норман протягивает руку. – Мы как раз о тебе говорили. – Знаю, кое-что слышал. – Я бросаю барахло на койку и ставлю автомат в стойку у окна. – Я вконец заебался после патруля, так что, может, вернемся к этому вопросу позже? – Ясное дело. Как хочешь. – И вам незачем обо мне беспокоиться. Справлюсь сам или пойду к доктору Заубер, просто мне нужно немного времени. – Помни – мы хотим тебе помочь. Удачи! – Норман выходит из комнаты. Я стаскиваю пропотевшую форму, переодеваюсь в футболку и спортивные штаны. Слегка поправив постель, присаживаюсь напротив Усиля. Он смотрит на меня как на привидение. Во взгляде чувствуется страх или по крайней мере тревога. – Ты мог бы мне рассказать об этих случаях. – Я пытался, Маркус! Но ты меня, блядь, вообще не слушаешь. – Он трясет головой, подчеркивая собственные слова. – Да, знаю, я простой парень без образования. – Не трынди, Петер. – Хер с ним, неважно, старик! Ты должен что-то с собой сделать, иначе свихнешься. – Мало кто хорошо спит, если ежедневно видит гребаные кошмары. Адам Вернер каждую ночь просыпается с криком. И что-то Ларс не в состоянии ему помочь. – Но у тебя, похоже, нечто совсем другое. – Нет, Петер. В точности то же самое – только проявляется иначе. Естественно, я лгу. Это нечто совершенно иное – ощущение чьего-то присутствия, будто за моей спиной стоит прозрачный силуэт или тень, видимая краем глаза. Я не могу этого вынести, особенно ночью, когда ощущение усиливается. Такое впечатление, будто Эстер пытается со мной связаться, но находится слишком далеко. Но именно тогда, когда шум меньше, а мозг не бомбардирует столько раздражителей, ей удается слегка приблизиться. Вот только я все равно не понимаю, чего хочет от меня механический женский голос. Чтобы заглушить его этой ночью, я включаю коммуникатор и снова пытаюсь вникнуть в слова профессора Мейера. Читаю об элементарных частицах и взаимодействиях между ними, о квантовых числах и диморфизме, и ничего не могу понять. Цвета и спины частиц, лептоны, глюоны и нейтрино, математически выведенные сущности, противоречащие здравому смыслу. Именно потому мы стали столь суеверными и подверженными манипуляциям. Понедельник, 23 мая, 08.30 Я стою в дверях знакомого кабинета. Доктор Заубер поднимает голову и внимательно смотрит на меня. По крайней мере, мне так кажется, поскольку она сидит на фоне ярко освещенного окна и я не вижу деталей ее лица – только очертания. – Госпожа капитан, я, кажется, схожу с ума. – В чем дело, Маркус? Не спрашивая разрешения, я вхожу и сажусь по другую сторону стола, а потом изливаю душу. Я рассказываю доктору Заубер о давящем страхе, о голубом свете и механическом голосе, который я слышал, а также о черном солнце и усталости, которая валит меня с ног. Я выкладываю все как на исповеди. – Я не могу заснуть. А когда засыпаю, хожу по комнате будто лунатик, и потом ничего не помню. Иногда капралу Усилю, с которым я живу, приходится поднимать меня с пола. Это началось вскоре после случившегося в Кумише. Уже несколько недель мне кажется, что ощущение усиливается, и, похоже, я начинаю бояться. Вчера я понял, что другие тоже это замечают. – Чего ты больше всего боишься? – Что меня отправят домой. Я не хочу возвращаться, хочу дослужить до конца контингента. – Я думаю о Неми, которую не могу оставить в Ремарке. – Я знаю, что сделаю здесь намного больше для своей страны, чем в родной части. – Это весьма благородно, капрал, но порой происходит иначе, чем нам бы хотелось. – Что вы имеете в виду, госпожа капитан? – Подобного рода нарушения сна характерны для детей до двенадцати лет и чаще всего проходят с возрастом. У взрослых они проявляются редко, а причиной может быть посттравматический стресс. Похоже, у тебя то же самое, особенно с учетом других симптомов. Шок, который ты пережил, оставил в мозгу неизгладимый след. Нельзя также исключать микроповреждения в окрестностях электрода. – Умоляю, помогите мне. Я не хочу, чтобы меня отправили в Рамму. – Знаешь, как я должна поступить? – Линда Заубер протягивает руку и кладет ладонь на мой стиснутый кулак. – Я должна немедленно направить тебя на обследование, с которого ты бы уже не вернулся. Твой случай с самого начала провоцирует меня нарушать принципы, которых я до сих пор железно придерживалась. Я чувствую нарастающую панику. Меня начинает бить дрожь. – Маркус, честно говоря, я ожидала чего-то подобного. Мы попытаемся тебя спасти, но ты должен в точности выполнять мои рекомендации. И хранить тайну – иначе у меня будет множество проблем. Мне придется отрицать бо́льшую часть того, о чем мы здесь говорили. Понимаешь? – Да, госпожа капитан. – Ты получишь от меня лекарство, которое должно тебе помочь. Через несколько дней ты станешь лучше спать, частично оно также заменит действие поврежденного стимулятора. Принимай утром по полтаблетки первые четыре дня, а потом по одной в день. Перед сном не делай ничего, что могло бы возбудить твой мозг. Старайся очистить разум от всего случившегося за день, сколь бы страшным оно ни было. Она открывает нижний ящик стола и достает оттуда флакон без этикетки. Внутри белые продолговатые таблетки с риской посередине. Они тонкие, с одной стороны виднеются цифры «50». За свою жизнь я принял множество антидепрессантов, но эти таблетки мне незнакомы – возможно, что-то новое или средство иного рода. – Лекарство слабое, его дают также детям и старикам. Побочных явлений быть не должно, но тем не менее ты серьезно рискуешь. Спрячь его хорошенько в комнате и принимай только тогда, когда будешь один. Не носи его с собой. – Конечно. – Здесь запас на шестьдесят дней. Ко мне будешь являться каждую неделю. Если кто-то найдет таблетки – помни, что ты получил их не от меня. От волнения у меня срывается голос. – Госпожа капитан, не знаю даже, как вас благодарить. Если я хоть что-то могу для вас сделать – только скажите. – Кое-что можешь, – улыбается Линда Заубер. – Придерживайся моих рекомендаций. Среда, 25 мая, 09.45 Лейтенант Остин с восьми тридцати проводит с нами совещание. В зале присутствуют оба сержанта и шесть командиров отделений: Соттер, Лист, Бернштейн, Вернер, Усиль и я. Масталик отравился вчера какой-то дрянью и лежит в казарме, блюет в тазик, а Нормана вызвали буксировать «скорпион», который сломался в трех километрах от базы. Лейтенант рассказывает нам о последних действиях повстанцев и излагает план очередного выезда в Тригель. Можно просто умереть от радости. Я наверняка принял бы намерения командования близко к сердцу, как и остальные, жаловался бы на судьбу, если бы не вибрация, которую я ощущаю в кармане. На коммуникаторе высвечивается черно-белая фотография Неми. После третьего раза я извиняюсь перед начальством и под предлогом необходимости посетить туалет выхожу в коридор. Неми осторожна и не звонит без существенных причин. – Привет, малышка. Что случилось? – Маркус! – Она всхлипывает в трубку. – Жандармерия забрала меня на базу Кентавр. – Что значит – тебя забрала жандармерия?! – Они сказали, что им нужен переводчик с ремаркского и армайского, но по дороге один «жетон» сказал мне, что дело не только в этом. Кто-то на меня донес, только тот солдат не знал, в связи с чем. – Вот же блядство. – Я ударяю рукой в лоб. – Думаешь, это из-за нас? – Не знаю, правда не знаю. – Кто-нибудь тебя допрашивал? Разговаривал с тобой по приезде? – Нет, никто со мной не разговаривал. Я сижу в какой-то комнатке, а дежурный сказал мне только, что я должна ждать вызова. Вроде как потребуюсь примерно через час. – Послушай… – Я не знаю, что сказать, как обычно бывает в подобных ситуациях. – Успокойся, Неми, все будет хорошо. Мне нужно возвращаться на совещание, но я с тобой свяжусь, как только что-нибудь выясню. Напиши мне пару слов. – Маркус, я не знаю, что со мной будет. – Ничего не случится. Правда, клянусь. Уже сегодня ты вернешься в Эрде. – Но это все ужасно странно. – Она снова начинает плакать. – Слушай, извини, мне нужно возвращаться. Скоро перезвоню.