Лица моих солдат мрачны. Такое впечатление, что улыбка не появится на них больше никогда – будто перед их глазами навеки застыл тот фильм. Мы только что пересекли Старый город и снова оказались в храме Афродиты. До нас сюда прибыла ремаркская полиция и небольшое подразделение с трудом сколоченной ремаркской армии. Они охраняют выломанные ворота, но не входят внутрь – настолько серьезное табу представляет для ремаркских мужчин культ богини. Над нашими головами носятся дроны. Вспотевшие и злые, мы входим в здание. Повсюду лежат трупы служительниц, как юных девушек, так и взрослых женщин. У некоторых задраны платья, с других полностью сорвана одежда. По позам тел видно, что они сражались с напавшими, прежде чем их изнасиловали и убили. Их белые одеяния запятнаны кровью. Кому-то разбили голову, кого-то зарезали, кого-то застрелили, кого-то забили насмерть. Статуя Афродиты, стоящая посреди храма, сброшена с постамента и облита чем-то вонючим. Мы ищем раненых. Пурич и другие спасатели дотрагиваются до шеи каждой из жертв, пытаясь отыскать самый слабый пульс. Наконец они находят девушку, которая подает признаки жизни, заворачивают ее в простыню и выносят наружу. Я давлю ботинками рассыпанные цветы и опираюсь лбом о каменную стену, чтобы слегка его остудить. Насколько я понимаю, верховная служительница, поддавшись на уговоры городских властей, наконец согласилась на обустройство форпоста на холме. Дочери Коринфа должны были покинуть храм на следующей неделе, но не успели. Сержант Голя сжимает кулаки и без конца повторяет: – Такие красивые девушки, такие молодые… – Это все наверняка гадейцы. Никто, кроме них, не осмелился бы войти сюда и убить служительниц, – говорит Баллард. – Гребаные скоты, – вздыхает сержант. Неми плачет в боковом нефе. Я подхожу к ней и на мгновение обнимаю, не обращая внимания на взгляды других. Она дрожит в моих руках, не в силах постичь подобной жестокости и ощущая некую особую связь с жертвами. Я говорю ей, что мы обязательно доберемся до сволочей, которые это сделали, хотя вовсе в том не уверен. Мы выходим на площадь, где приземляются вертолеты медслужбы, и по очереди выносим убитых женщин в герметично закрытых черных мешках. Не знаю, что с ними станет – может, проведут вскрытие, а может, сразу похоронят. Меня переполняет холодная ненависть, взорвавшаяся два дня назад во время утреннего сеанса. Сперва нападение на базу Кентавр, потом пытки Давида Дрейфуса, а теперь еще и это отвратительное зверское убийство. Каждый из нас, даже неверующий, наверняка сейчас молится о том же самом – о скромной улыбке судьбы, благодаря которой эти ублюдки окажутся в наших руках. Нужно как-то разрядить накопившуюся злость, иначе она обратится против нас самих. Борьба с невидимым врагом доводит всех до бешенства. Я все больше понимаю теперь людей, которые бросают все и отправляются на север, перебираясь целыми семьями в центральную провинцию Сайлан или дальше, в провинцию Кумран. Многие из них пытаются любой ценой попасть в Рамму. Они терпят голод и неудобства, лишь бы только бежать из этого ада. Жители Хармана, по крайней мере, находятся под нашей защитой. Мы не всегда в состоянии им помочь, но сама близость баз создает некоторое ощущение безопасности. Люди из городов поменьше и селений на юге предоставлены самим себе, отданы на милость повстанческих банд. Неми говорила мне, что молодые парни оставляют родителей и массово стекаются в радикальные храмы. Умеренные культы Зевса, Афродиты или Афины, сотрудничающие с правительством, теряют приверженцев и все чаще становятся целью атак. Каждый раз, когда кто-нибудь гибнет в братоубийственной войне, гадейцы и арейцы утверждают, будто это все из-за нас. Стоит нам отсюда убраться, и наступит мир и порядок. На жизнь Эфрама Золы, мэра Хармана, уже было совершено несколько покушений. Он пережил их все и старается овладеть ситуацией, но лишь вопрос времени, когда до него наконец доберутся. Главное – не дать себя запугать, не усомниться в своей миссии. Капитан Бек повторяет это при любом удобном случае. Но как не усомниться в осмысленности того, чем мы занимаемся, когда видишь столько тел убитых женщин, а на белой стене здания виднеется большая красная надпись по-раммански «Шлюхи-изменницы»? Как не начать стрелять вслепую? Ближе к вечеру я урвал несколько минут, чтобы встретиться с Неми. Охрана меня уже знает и закрывает глаза, когда я вхожу в здание для гражданских. Их командир, сержант Поппер, регулярно получает блок сигарет или бутылку бурбона – смотря что попадется мне в руки. Торговля с ремарцами на базе процветает. Их валюта ни хрена не стоит, так что за несколько вианов они готовы с улыбкой продать родную мать. Больше всего на этом наживаются водители мусоровозов. Я сижу с девушкой на ее маленькой койке, опираясь спиной о стену, и глажу ее по коротким, слегка взъерошенным волосам – мягким, почти бархатным на ощупь. Неми прижалась к моей груди и учащенно дышит. Я боюсь, что она сейчас расплачется. Оказалось, она знала многих женщин, убитых в храме Афродиты. Раньше она мне об этом не говорила. Я жалею, что мы взяли ее с собой на ту операцию, но лейтенант Остин не представлял всех масштабов зверств и разрушений, которые мы увидели на месте. Он не знал, что все служительницы мертвы или без сознания и переводить будет нечего. Для общения с полицейскими хватило бы Рауля и нескольких солдат, которые, как и Пурич, немного знают ремаркский. – Ты ведь меня не бросишь, Маркус? – вдруг спрашивает Неми. – Когда все это закончится, заберешь меня с собой? – Заберу тебя, куда только захочешь, милая. – Я крепко ее обнимаю. – Не думай об этом. – Я боюсь, что никогда отсюда не уеду. Что-нибудь не получится, и я навсегда останусь в этой кошмарной стране. Я теперь боюсь всего. – Знаю, это было ужасно. Тебе не следовало этого видеть. – Когда началась война, мне было двадцать два года. Я хотела отсюда сбежать, но мать, отчим и сестры не захотели. Они говорили, что мы должны остаться, что это наш долг. Если все образованные люди уедут из Ремарка, останется одно быдло и экстремисты, и эта страна окончательно придет в упадок. Но я больше не хочу тут жить, больше не люблю эту страну. – Послушай, Неми. – Я выпрямляюсь и смотрю ей прямо в глаза. – Даже если со мной что-то случится, если я не вернусь в Рамму… – Не говори такого! – Но если все-таки что-то случится, у тебя в любом случае есть право уехать после года службы. Ты получишь убежище, и армия обеспечит тебе транспорт. Я позвоню родителям. Честно говоря, они не самые приятные люди, я их даже недолюбливаю, но они наверняка тебя примут, если я об этом попрошу. Она со всей силы бьет меня в плечо маленькими кулачками. – Прекрати, Маркус! Прекрати вообще так говорить! – Успокойся, Неми. – Я хватаю ее за руки. – Приходится думать обо всем, но я вовсе не собираюсь умирать. Я хочу как-то изменить свою жизнь. А если ты не сможешь покинуть Ремарк, я останусь здесь с тобой. Только не плачь, я этого терпеть не могу. Немного успокоившись, она встает, включает электрический чайник и заваривает чай. Я смотрю на часы и говорю, что мне скоро пора идти – перерыв заканчивается. Чай – попытка задержать меня на несколько минут. Я не особо люблю ароматный ремаркский настой, но чай, заваренный Неми, отчего-то кажется другим на вкус. – Парни шутят, что нет такого оружия, которое могло бы меня убить, – говорю я, прихлебывая горячий напиток. – После взрыва на рынке и происшествия в Кумише я начинаю им даже верить. – Мне хочется, чтобы она улыбнулась. – На базе ходят слухи, будто скоро мы снова поедем в пустыню. Это может оказаться опаснее, чем весь здешний ад, так что нужно подготовиться. – Ты о чем-то договорился с Ахари? – Да, мы собираемся скоро встретиться. Попробую узнать побольше о базе Дисторсия – может, он что-то слышал. Если в окрестностях холма Отортен происходило нечто странное, полицейские должны об этом знать. – Я тоже постараюсь что-нибудь выяснить. Поспрашиваю своих знакомых. – Будь осторожнее. Этим вопросом интересуется военная разведка. Даже странно, что в последнее время они оставили меня в покое. Неизвестно, является ли источник излучения, о котором упоминал Филип Мейер, естественным, или это некое оружие, над которым работали в пустыне. Неизвестно, что на самом деле там добывали. – Но если бы это было оружие, профессор не стал бы столь открыто об этом говорить в интервью для журнала. Ему пришлось бы дать подписку о неразглашении тайны. – Именно, что-то тут не сходится, – киваю я и ставлю чашку. – Похоже, он не знал, с чем они имеют дело. – Я целую Неми на прощание. От нее пахнет фруктами, соком красной смородины. – Не беспокойся, все будет хорошо. Через месяц, в конце июня, пройдет половина нашей миссии. Потом уже будет легче. – Маркус, ты тоже будь осторожнее. Хочу, чтобы ты знал: это не просто военное приключение. Я люблю тебя и не могу тебя потерять. Понедельник, 16 мая, 10.05 Мы возвращаемся с вызова на заварушку, возникшую перед главпочтамтом в Хармане. Сегодня день выплаты жалованья чиновникам и учителям. Банковская система Ремарка еще не восстановилась после войны, так что большинство зарплат выдают в кассах предприятий или на почте. Кто-то возбудил толпу, распространив слух об отсутствии денег, и люди начали штурмовать небольшое здание неподалеку от мэрии. Хватило самого́ появления армии, чтобы их утихомирить, но нормальное утро полетело к черту. Туда мы мчались сломя голову, но теперь спокойно возвращаемся на базу Эрде. Два «скорпиона», первого отделения и нашего, едут по улочкам убогих предместий, чтобы угодить Доктрине видимости – дать местным ощущение безопасности, или, скорее, запугать повстанцев. Когда мы въезжаем в район Габра, Баллард тормозит за первым поворотом, показывая на грузовик в конце улицы. Вокруг машины, оклеенной логотипами мебельной фирмы, бегают несколько молодых людей, похоже обливая ее бензином. Нас они пока не заметили. Я говорю по радио Вернеру, что мы подъедем ближе и при необходимости откроем огонь. Приходится, однако, быть осторожнее, чтобы не устроить взрыв. – Та фирма, «Альди Калини», должна была доставить нам новые кровати, – говорит Дафни. – Старые уже совсем разваливаются. А эти мудаки атакуют поставщиков. – Вперед, Крис! – приказываю я и передаю сообщение на базу. Баллард вдавливает педаль газа, и вскоре мы уже возле грузовика «хуавэй». Высыпаем из машины с оружием на изготовку. Пурич крепче сжимает приклад MG2, а второй «скорпион» останавливается в нескольких метрах за нами. Первое, что я замечаю, – свешивающееся из двери кабины тело водителя. Видимо, он высунулся, чтобы прикрикнуть на бандитов, и получил пулю в голову. Двигатель продолжает работать. Бандиты бросают канистры и то, что у них в руках, и бегут, застигнутые врасплох. Один из них огибает «хуавэй» и бежит в нашу сторону. Мгновение спустя его срезает очередь из бортового пулемета отделения Вернера. Второй скрывается в проходе между зданиями слева. Остальные четверо запрыгивают в припаркованный перед грузовиком пикап – теперь я вижу, что именно он преграждал проезд. Слышится писк шин, и автомобиль резко срывается с места. – Гаус, Дафни, в машину! – кричу я, махая рукой первому отделению, чтобы они ехали за пикапом. – Пурич, Баллард, за мной! Включить глушители! Даниэль молниеносно соскакивает с башенки, хватая по пути автомат. Я забираю с собой самых проворных парней из отделения. Мы пропускаем разогнавшийся «скорпион» первого отделения и бросаемся в погоню за беглецом – сперва в разрушенную подворотню, а потом в засыпанный обломками и мусором двор. На земле пляшет под порывами ветра полиэтиленовый пакет, вокруг пугают дырами окон обгоревшие стены. Мы проверяем высокую груду обломков и остатки помойки. Один из домов сохранился получше – трехэтажный, каменный, с бетонными балконами. Мы уже собираемся туда войти, заглянуть в темное нутро, когда я слышу звук катящейся консервной банки, который доносится откуда-то с противоположной стороны двора. Показываю в ту сторону парням и приказываю им окружить цель, а сам иду наперерез, приложив приклад к плечу. Палец на спусковом крючке слегка дрожит. Я стараюсь выровнять дыхание, но по спине стекают капли пота. Баллард крадется справа от меня к кирпичной стене, оставшейся от склада для инструментов. Пурич заходит слева, напряженный как струна. Мы преодолеваем несколько десятков метров на полусогнутых. Внезапно из-за стены выбегает темная фигура и мчится к дыре, за которой находится солидных размеров площадь. Пурич целится в мужчину в спортивном костюме, но передумывает и бежит следом за ним. Он выбегает на другую сторону, за ним Баллард. Я пытаюсь поспеть за парнями, одновременно контролируя обстановку. Оба дьявольски проворны, и метров через сто они настигают бандита, который получает удар автоматом по голове и падает наземь. Когда я подхожу к ним, они уже связывают руки ремарца за спиной. Пурич хватает его за волосы и показывает мне перепуганную грязную физиономию с вытаращенными глазами. – Блядь! – тяжело дышит Даниэль. – Взяли тепленьким, Маркус. – Да вы совсем охренели, – качаю я головой. – Надо было стрелять! – Приказа не поступало, – улыбается Крис. – Этот мудак был без оружия, да и разведка, может, из него еще что-нибудь вытянет. – Откуда ты знал, что он без оружия?! Я слегка злюсь, но не слишком, поскольку в самом деле не отдал приказа, а солдаты справились на отлично. Мы ведем ублюдка в «скорпион», связываем крепче по рукам и ногам и запихиваем в грузовой отсек машины. Если он по дороге задохнется – невелика потеря. Никто из нас не станет его оплакивать. От ярости в висках продолжает стучать кровь. Вдали слышен треск очередей, и вскоре Водяная Блоха, который сидит за рулем «скорпиона», коротко сообщает, что отделение Вернера нагнало беглецов. Пикап налетел на фонарь, и наши парни перестреляли их словно зайцев. Похоже, сегодня особо удачный день. Проехав еще два километра, на пустой боковой дороге мы видим разбитый автомобиль, вмявшийся радиатором в бетонный столб. Он весь продырявлен пулями из MG2. На земле лежат тела пытавшихся обороняться бандитов, рядом со старыми готтанскими автоматами. Водитель и пассажир спереди, похоже, погибли в катастрофе, но пули попали и в них. Вернер склоняется над одним из трупов и вырезает на его лбу буквы «ДД», почтив таким образом память Давида Дрейфуса. А когда он поднимается и смотрит на меня, в его глазах вспыхивает странный темный блеск – наверняка тот же, что и в моих, но у меня нет с собой зеркала. Подъезжают остальные машины из нашего ВБР. Из первой выскакивает сержант Голя и удостоверяется, что с нами ничего не случилось. Он хлопает парней по спинам и говорит, что гордится нашей операцией. Я подзываю его к машине и приоткрываю люк сзади. – У нас подарок для господина сержанта. – Я показываю на скорчившегося ремарца. – Заебись, – во весь рот скалится Голя. – Майору Вилмотсу будет чем развлечься. Да он тебе минет на радостях сделает. – Это заслуга Даниэля и Криса, – говорю я, захлопывая люк. – Им тоже. С гарантией! Отделения Усиля и Нормана остаются охранять грузовик до приезда полиции, а мы забираем сержанта и возвращаемся на базу Эрде. Ехать недалеко, минут пятнадцать. Я вспоминаю, что примерно здесь же мы нашли девочку с розовым шариком. Сколько уже прошло времени? Два месяца, может, чуть меньше. Эта страна пожирает нашу память и остатки угрызений совести.