— В порядке. Лучше расскажи, как вы. Что там отец? — В больнице, сердечный приступ. — Скай отвел взгляд. — Но передавал, чтобы ты не беспокоился. Он им не нужен, Ральф. Заставили написать заявление на увольнение — и выставили за дверь. Ходят, допрашивают, пугают, но папу сложно запугать, сам знаешь. — Передавай, пусть поправляется. Я выберусь, сам посмотрю, подлатаю. Алекс? — С нами, конечно. Я не рискнул оставить его у Сани. Уверен, все не так чисто. Должна была быть какая-то слежка. У полиции — свои методы. — Я тоже уверен, иначе откуда бы они узнали? Не сделался же Файмен вдруг добропорядочным гражданином. А Сани? — В груди кольнуло. Вот о ней старался не думать, потому что становилось и вовсе тоскливо. — Тоже живет у нас. Просила сказать, что она выполнила твою просьбу и, как только ты выберешься, готова ехать хоть на край света. — Она написала заявление? — Хоть одна радостная новость! — Да. Говорит, обещала же. И, мне кажется, она просто разочаровалась в службе. — Просто не все так честны, как твой отец, Эберт. В любой профессии есть свои уроды. Похоже, Файмен таких отыскал. — Ральф, ты просто знай: мы делаем все, что можем. И я клянусь, мы достанем этих тварей! Всех, начиная с Файмена и заканчивая его ставленниками. Почему ты отказался от адвоката? — Я не отказывался. Следователь Райсон сказал, что мое дело никто не хочет вести. И я решил, что лучше сам… — Ясно, разберусь. — Эб тараторил так, что я едва успевал за ходом его речи. Тупею от этого безделья. — Они пытаются обвинить меня не только в торговле наркотиками, но и в тех убийствах… Когда на нас с Сани напали. — Понял. — Ни к чему другому не подкопаются, у меня все документы в порядке. Да и в последнее время я особо никуда не лез, сам знаешь. Сани скажи, пусть не геройствует. И Алекс пусть не беспокоится. Я обещал, что мы уедем, значит, сдержу слово. — Алекс говорит, если бы ты его послушал, всего этого можно было бы избежать. Кстати, он вообще не спит, только днем и то урывками. С ним что делать? — Снотворное. Другого ничего нет, целителям сына не доверю. Как Элис? — Расстроена. — Еще бы. — Я уже начал тараторить не хуже Эберта. — Пусть не расстраивается, ей о ребенке думать надо. Там большой магический потенциал, беременность может быть непростой. Пусть найдет врача, которому доверяет, и постоянно проверяется. У нее же своей магии кот наплакал. — О себе думай, — улыбнулся Эб. — Что ты все о нас? — О себе надумался уже. Скажи, насколько все плохо? Только честно. — Совсем. — Я так и думал, — кивнул другу. — Но правда все равно восторжествует, ты только сам держись. — Время, — заглянул в двери охранник. — Скоро увидимся, — сказал Эб. Я пожал ему руку и пошел к двери. Охранник проверил магией, не передал ли мне чего-нибудь посетитель, и, успокоившись, повел в камеру. Теперь я хотя бы знал, что они в порядке. Это главное. А сам уж как-нибудь выберусь, не впервой. Я б душу продал — да цена ей грош. И выковал я панцирь ей железный. Ты смотришь молча и чего-то ждешь, Но я не знаю, что такое — нежность. Любовь? Смешно. Смешнее только страх — Он иногда заглядывает в гости, Пытаясь рассмотреть в моих глазах Все то, на чем стоит отметка «поздно». Мы с ним играем в странную игру — А хочешь, и с тобою я сыграю? Спасайся! Потому что я веду Тебя, любовь, к обрывистому краю. Я сам срывался — сколько сотен раз? Я умирал — и снова возвращался, И стал вдруг тем, кто все вокруг продаст. И как же сам, скажи мне, не продался? Но ты глядишь, и твой печален взор. И руки опускаются на плечи. Ты говоришь, что было до сих пор — Покроет пепел нашей первой встречи. А я не знаю, что сказать в ответ. Не помню, где я был и с кем был прежде. От боли, от безумия и бед, Молю я, исцели меня надеждой. Снова потянулись однотипные дни, но они уже не казались такими беспросветными. Я тоже искал выход. Перекручивал в голове тысячи вариантов. Пытался найти плюсы. И даже несколько нашел! Во-первых, Файмен не пытается меня убить. Видимо, решил засадить или ждет приговора, чтобы почувствовал себя в его шкуре. Во-вторых, я знаю, что до моих близких никто не добрался, и они делают все возможное, чтобы меня вытащить. В-третьих… Вот в-третьих пока не находилось, но я был на пути к нему. И даже почти нащупал — жаль, тысячный допрос помешал. На этот раз Райсон не стал долго ходить вокруг да около. — Приближается судебное слушание, — сказал он. — И я испросил у руководства разрешения на использование ментального вмешательства. — Что? — Я подскочил со стула, но дежуривший за спиной охранник усадил обратно. — Вы не имеете права! Никто не может использовать ментальную магию на человеке без разрешения, а я вам такого разрешения не дам! — Вас обвиняют в слишком серьезном преступлении… — начал было Райсон. — Я. Не. Дам. Разрешения. А попытаетесь сами, это я вас буду по судам таскать! Ментальная магия — самая жуткая вещь, которую можно придумать. К счастью, исключительно редкая, поэтому ментальщикам был один путь — в полицию. Но и в полиции применение ментального воздействия было редкостью. Слишком велик риск — можно и вовсе лишиться рассудка. Поэтому специалистов вызывали в случаях серийных убийств. А я серийным убийцей не был! — Подумайте до завтра, господин Колден. Райсон махнул рукой, и меня повели обратно в камеру. Что тут думать? Я еще в своем уме и не дам расплавить собственные мозги. Что, не складывается у следствия пасьянс, раз они решили пригласить ментальщика? Или Эб развел такую активность, что они торопятся закрыть дело? Я уже не знал, что думать, кроме одного — не дождутся! Сел, обхватил голову руками. Самое скверное, что сам до сих пор ничего не придумал. Тупик, с какой стороны не взгляни. Но у меня не было повода не верить Эберту. Обещал, что найдет выход — значит, найдет. Прошло какое-то время прежде, чем в коридоре снова раздались шаги, и снова во внеурочный час. Может быть… Но я заставил замолчать глупую надежду. Когда ни на что не надеешься, не приходится разочаровываться. Лязгнул, открываясь, замок, и появился охранник. — Идите за мной.