– Запиши, – приказал Алекс, диктуя Наташе цифры телефона, а затем код, необходимый для перехода по линии. Алекс никогда не давал свой номер, ведь обычно ему это было незачем. Блэйк и остальные ребята всегда находились рядом. Удивительно то, что сейчас мы были только вдвоем более странно. Еще удивительнее, что Алекс активно чем-то занимался. Чем-то, имеющим отношение ко мне. – Напиши мне, когда его найдут, – добавил Алекс, зажимая мой телефон между плечом и ухом и зажигая сигарету. Он казался таким властным и недоступным, что трудно было поверить, что он испытывает какие-либо чувства. И, наверное, именно эта его сторона и станет моей погибелью. Он оказался добр, не будучи добрым ко мне. Я прижалась спиной к ближайшему шкафчику, лицом к ванной. Алекс выключил телефон и кинул его через всю комнату на кровать. Он развернулся, тыкая своей «раковой палочкой» в меня. – Одевайся. Я покачала головой, глядя на него из-под ресниц. – Ты не можешь выходить. Ты суперзвезда, забыл? – А также чертов человек. Сюда направляются два телохранителя. – Телохранителя? – я сразу же выпрямилась, как по команде. – Ты же ненавидишь телохранителей! – Мне даже спрашивать его не нужно было, чтобы понять, что это правда. Я видела, как он реагировал каждый раз, когда одному или двум телохранителям приходилось тащиться за нами во время турне. Очевидно, Алекс Уинслоу был одной из тех редких знаменитостей, у которых не было постоянных телохранителей. Он просто ненавидел, когда с ним нянчились. А я была его нянькой. Мне вообще повезло, что он был мил со мной. Алекс проскочил мимо меня, схватил свои джинсы и черную облегающую футболку, надел кожаную куртку и уже завязывал шнурки армейских ботинок. – Пошли. – Не думала, что ты фанат группы Ramones, – сказала я. Алекс был величайшим музыкальным снобом всех времен. Особенно учитывая, что он согрешил на каком-то этапе своей карьеры и написал сладкую романтическую музыку в стиле Эда Ширана, а-ля «Позволь обнять тебя». Блеск в его глазах подсказал мне, что я права. – Нет. Я фанат типа «пошли-к черту-поедим». Кто-то мог бы сказать, что Алекс Уинслоу был раздражающим, эксцентричным и высокомерным человеком. Но нельзя отрицать, что эта странная смесь очаровывала. Медленно, очень медленно я направилась к душу. Горячий пар все еще лип к стеклам. Алекс правда собирался это сделать – выйти из отеля, зная, что его заметят. Алекс ненавидел толпу. И людей. И папарацци. Он любил только своих фанатов. Я волновалась, что все это приведет к срыву, а позже к наркотикам. В сомнениях, я остановилась на пороге и кинула на него еще один взгляд. – Мы почти наверняка попадем в объективы папарацци. – Знаю. – Тебе все равно? – Волнение – не моя сильная сторона, – он изогнул бровь, включил телевизор и удобно устроился на кровати. – Быстрее, быстрее, Стардаст. В полночь я превращаюсь в тыкву. – Сейчас полдень, и в полночь ты превращаешься в человека искусства, – исправила его я, раздеваясь перед ним. Я наблюдала за Алексом, пока он рассматривал мое тело. Казалось, он понимал мое состояние. Словно наша близость была каким-то живым существом, сидящим между нами и нежно ласкавшим меня теплыми солнечными лучами. – Я всегда остаюсь человеком искусства. Иногда я артист, которого поимели «костюмчики», – исправил он, выдыхая дым через ноздри, как злобный дракон, и ухмыляясь, глядя на потолок. – Теперь иди. Я быстро приняла душ, а потом перемерила с дюжину платьев. Я понимала, что мы не пара. Но я также знала, что таблоиды начнут строить догадки, и я не хотела показаться посредственной девушкой с экстравагантной прической и в дешевом платье. Я завязала волосы в небрежный пучок. Волны льдисто-голубых локонов ниспадали на шею. Я надела классическое бордовое бархатное платье. Нанесла помаду. Тушь. Мысленно произнесла напутственную речь. Я подготовилась, насколько могла. И вышла из ванной. Алекс не отреагировал на меня. Не сразу. Он зависал в телефоне, а когда поднял взгляд, его внимание зацепило что-то на экране телевизора. Я простояла так несколько долгих секунд. Сердце выскакивало из грудной клетки. В этот раз не я говорила со своим сердцем, а оно обращалось к Алексу. Посмотри на нас. Почувствуй нас. Полюби нас. Я больше не могла заставить его замолчать. Мое сердце хотело, чтобы Алекс любил его. Как и вся я. И когда он наконец повернул голову, как в замедленной съемке, его губы слегка приоткрылись, а в золотых глазах блеснуло что-то, чего раньше я не замечала. Или я просто хотела увидеть то, чего там не было. – Индиго, – прошептал он. – Преступная и элегантная одновременно. Я убрала локон, выбившийся из пучка, за ухо и прочистила горло. – Пойдем поедим. Пока мы шли по коридору к лифту, мне в голову пришла одна мысль. Она была такой очевидной, что я чуть не рассмеялась и не расплакалась одновременно. Алекс не хотел выходить. Ему не хотелось гулять по городу, когда за ним тащатся телохранители. И он точно не хотел усугублять сплетни, не хотел, чтобы люди болтали о нас, особенно после той фотографии в Греции. Блэйк, если его спрашивали, утверждал, что это фотошоп. – Спасибо, – сказала я, пока мы ждали один из лифтов. Алекс что-то проворчал, явно понимая, о чем я. Он отвлекал меня от проблем Крэйга. Он спасал меня, пока я тонула в переживаниях о своей семье. Алекс не был рыцарем в сияющих доспехах и совсем не был похож на спасителя. Он оказался просто сломленным грустным парнем с великим даром, из-за которого появлялся на сцене перед всем миром, что следил за ним и судил его. И этот парень спас меня в тот день. Снова. Преимущество прогулок по Лондону в компании его коренного жителя состоит в том, что можно увидеть город его глазами. Алекс знал Лондон, как преданную возлюбленную. Каждый изгиб. Линию и все живописные места. Он родился в городе рядом с английской столицей, но здесь он отрывался. Это было его царство. И правил он им так же, как и всем остальным: беспощадно и методично, словно каждый городской дюйм принадлежал Алексу. Сначала мы запрыгнули в метро, которое он называл «подземка». Телохранители Гарри и Хэмиш расположились через несколько сидений от нас и притворялись, что читают местную газету. Мы с Алексом сидели вместе, и возможно, дело было в его шапочке и солнечных очках или просто в его обыденном поведении, но никто не обращал на нас внимания. Мы вышли на станции Кэмден-Таун и поехали на эскалаторе наверх, посетили маленький рынок, где каждый из нас проглотил по две порции веганского тако. Они были очень вкусные и пряные, и мы запили их шоколадным молоком, которое купили в ближайшем магазинчике. Потом Алекс провел мне экскурсию. Он сказал, что рынок должны скоро превратить в огромный торговый центр. Он был рад, что не увидит этого, потому что это все равно что вырвать кусок его сердца и использовать как для пересадки задницы какой-то голливудской старлетки. Я засмеялась и спросила, как чувствует себя в эти дни его душа. – Хорошо. И станет еще лучше, когда скажу Дженне, что хочу выпустить собственный альбом. Больше никаких «костюмчиков». – Наши мизинцы столкнулись и переплелись. – Больше никаких «костюмчиков», – повторила я. Мы бродили по серым улицам Кэмден-таун мимо пабов, воняющих выдохшимся теплым пивом и сигаретами. До нас периодически доносился запах жареной еды, и он был бы еще хуже, если бы не свежесть воздуха после дождя. Мы направились к Кембриджскому Замку – маленькому пабу, над которым находились два этажа квартир. – Я сказал, что буду жить здесь, если когда-нибудь добьюсь успеха, – Алекс указал на апартаменты над красной вывеской паба. – Почему ты тут не живешь? Он бросил на меня взгляд, который я не смогла понять. Смесь разочарования и раздражения. – Я идиот, который забыл, что важно. Мне бы стоило здесь обосноваться, да? Дом выглядел маленьким, старым и затхлым. Но это часть его мечты, а если жизнь предоставляет тебе возможность воплотить ее, ты просто обязан это сделать. – Сто процентов, – кивнула я. Алекс взял меня за руку и указал подбородком на облупленную деревянную дверь. – Выпьем? – Но только девственно-чистые напитки, – предупредила я. – С девственностью я позже разберусь. Мы выпили клюквенный сок и съели чипсы, то есть крипсы, как их называют англичане. В помещении были только мы и бармен, который оказался новичком. И хотя он не мог вспомнить золотые годы Алекса, когда он давал здесь концерты, парень все равно попросил автограф и пять селфи. Потом мы поехали на подземке к Лондонскому мосту и посетили Подземелье Лондона. Было страшно, и я несколько раз подпрыгивала и хваталась за кожаный рукав Алекса. Мы бродили вместе с группой туристов из Восточной Европы, которые совсем не говорили по-английски. Нам это было только на руку. Хотя они тоже просили автографы и фото на память. Мы решили вернуться в отель в шесть часов. Сели в черное такси и смотрели, как в окнах мелькают улицы города. Лондон был прекрасным и жестоким, прямо как Алекс. Слишком загруженным. Слишком активным. Слишком задумчивым. Слишком темным. Но я не могла не упиваться им, как и Алексом. Словно я наконец нашла то, чего мне не хватало, хотя я об этом и не подозревала. Алекс впервые с тех пор, как мы покинули номер отеля, снял свою вязаную шапочку. Его волнистые непослушные локоны легли на одну сторону. Это выглядело так мило, что мне пришлось отвернуться, чтобы обезопасить свое сердце. Я посмотрела в окно. – Мне нравится твой Лондон, – вырвалось у меня. – Мне нравится, что люди проходят мимо и избегают зрительного контакта. Им все равно. Мне нравится, что все такие разные. Мне нравится, что город богатый, но мрачный. Бедный, но красивый, в классическом понимании слова. Он вдохновляет меня. – Я ненавижу твой Лос-Анджелес, – ответил он. – Он тебе совсем не подходит. Мне не нравится, что он такой плоский, разобщенный и поверхностный. Не люблю приятную погоду и людей с большими зубами. Ты заслуживаешь лучшего, Стардаст. Ты заслуживаешь вдохновения. Всегда. – Возможно. – Я не чувствовала себя несчастной. Но и счастливой не была. Я просто не знала, нужно ли винить Лос-Анджелес или общий хаос под названием «Моя жизнь». – Возможно, когда все закончится, я буду путешествовать с планеты на планету, из города в город и найду то, что ищу. – Однако тебе стоит знать, – голос Алекса показался грустным и далеким, словно он уже уплывал от меня, – Крэйг – твоя роза. Он заставит тебя остаться на одном месте и никогда не отпустит. У меня были такие розы дома. Тебе не нужно терпеть отвратительное поведение Крэйга, чтобы быть рядом с Зигги и Наташей. Тебе нужно убедить его исправиться, иначе он никогда этого не сделает. Я повернулась и нежно коснулась его щеки. – Ты счастлив, Алекс? – Я человек искусства. Мне по работе не положено быть счастливым. Я должен испытывать разные эмоции, страдать и вызывать те же чувства в других людях. Мне хотелось уверить его, что он ошибается. Алекс мог создавать великие вещи, опираясь на что-то хорошее. Но я не знала, правда ли это, и не хотела давать пустых обещаний, как поступал со мной мой брат. Я ничего не сказала, даже когда Алекс взял меня за руку, наши пальцы переплелись. Мое сердце билось так громко, что его можно было услышать даже среди шума лондонского движения. И говорило оно все то, что сама я не могла произнести.