— Тогда и жить незачем. Тем временем толпа у площади собиралась больше, чем, казалось, ходячее население города, и маленький худенький Каспер сливался с жителями как родной. Ему пришлось хорошо потрудиться, чтобы скинуть вес, и не спать всю ночь, чтобы круги под глазами стали внушительней. Хотя волосы у него были светлыми, это его выделяло. Но то что бы он хотел остаться незамеченным. Когда Кэстли его увидит и заинтересуется, не останется шансов, что она не пригласит его сыграть. Из ребят пришла одна Изольда, уже пробующая табак у местных. — Нравится? — с отвращением глядя на нее, спросил Каспер. — Нет, — зажимая трубку в зубах и утыкая кулаки в карманы, ответила девушка. — Тогда зачем куришь? — Чтобы все знали, что я матерая. — Ты считаешь, волчья шуба мало, о чем местным говорит? — Ну, мне тут один затирал, что голыми руками волку хлеборезку порвал. Они раскатисто рассмеялись. — Расскажи потом об этом Грему. — Всем расскажу. — Ты решила во что бы то не стало показать Кэстли, что ты тут самая матерая и сильная? — Не, с ней тягаться я не буду. Довести ведущее государство до ТАКОГО — железный характер нужно иметь. Я ей в ноги поклоняюсь. Нет, без шуток. Она крутая. Я бы до такого не додумалась. — Может и крутая, но тупая. Она сдалась, поэтому империя и пошла под откос, а не потому что она так захотела. К тому же, мы ей помогли, так что… Его прервал грохот медных труб и нескладная барабанная дробь. Все разом повернулись к подошедшей карете. Холод и безмолвный крик у народа в сердце. Они не видели императрицу больше, чем полгода. На вид она была не лучше, чем сами жители. Глаза хмуро гуляли по толпе, готовой ей пятки целовать только за то, что она спустилась к ним, гордости в лицах истощенных диких призраков былой процветающей империи не наблюдалось. Не то что гордости, силы. Они, словно разочарованные животные, подались разом назад, с трудом распрямляя скрипучие спины, потерявшие последнюю надежду при виде предводителя. Жалкое было зрелище. Когда низкорослый слуга объявил густым отрывистым голосом, кто, зачем и с чем прибыл в город, некоторые стали расходиться, поняв, что ни еды, ни рейда им ждать не придется. — Почему они уходят? — спросила шепотом Кэстли, ступая вперед, глядя на всех из-под ресниц, высокомерным и пробивающим взглядом. По обе стороны наготове шли статные стражники. — Потому что они ждали, что ты приедешь и привезешь им еды и устранишь убийц, — ответил, шагая спереди, Заноза. — Убийцы сегодня здесь, — вспыхнули глаза Кэстли. — Да, конечно. И они будут среди толпы. Ими может оказаться кто угодно. Это притормозило уверенный шаг императрицы, но не остановило совсем. Возможно, сегодня ее не убьют, а в следующий раз она просто не приедет в город. Или приедет? Для игры все было уже готово. Людей вокруг доски толпилась хилая толпа сопливых стариков и серолицых матерей, прижимающих к себе кричащих как в ужасе детей. Впечатление складывалось недоброе, глядя на горожан: они будто бы пришли выслушать волю императрицы с какой-то усохшей надеждой, ни грамма чести в них не проглядывалось. Тихо, с угрожающим шелестом, по короткому приказу Кэстли, толпа начала затихать. Через пять минут стражники закончили припугивать и встали как было, по обе стороны вокруг трона. На стуле против сел Толстяк, вчера еще бывший Парнишей. Лицо у него было спокойное и уверенное, стратегия была продуманна и решена. Пока белый ферзь с мальчишечьим лицом рассекал поле по одному взмаху руки и ленивому слову императрицы, сквозь толпу протискивался Каспер, мелькая то там, то тут, пытаясь видеть игру и фигуры со всех ракурсов. Это привлекало внимание, и с третьего раза его заметила уже и Кэстли. Пока Толстяк думал, она косилась на полностью погруженного в игру задумчивого мальчика в хороших штанах и добротными кругами под глазами. Выделялся он здраво, и когда это поняла и Изольда, оставалось только смириться и молиться, чтобы Кэстли не повязала их сразу, раскусив в них убийц. Временами Кэстли казалось, что мальчишка думает над всей партией больше ее самой. Это ее заставило смутиться и стать серьезней, хотя еще ход и она проиграет самому тупому из придворных, но когда она видела светлую, то исчезающую, то снова появляющуюся голову, вечно живой, мерцающий в толпе взгляд, вся стратегия моментально вылетала из головы, и она забывала, зачем тут сидит и почему вокруг так много народу. В один из таких мгновений ее свесившегося с подлокотника запястья коснулась грубая рукоять топора. Она отдернула от неожиданности руку и взгляд ее пришелся на абсолютно спокойный взгляд Занозы, снявшего корону. — Ферзь срублен, Ваше Величество, — напомнил главный судья. — Вы обещали срубить его, если он проиграет. — Я срублю башку тебе, если еще раз полезешь в мою игру, — процедила сквозь зубы она, — партия не проиграна. Уходи с поля, сегодня жертвенник не ты. Тут уверенность все это время самодовольно лыбившихся болельщиков из знати за генеральского сына разом пошатнулась. Кэстли была настроена решительно, и не выиграть, а убрать толстого назойливого мальчишку. — Это не по правилам… такими словами попусту не разбрасываются. Она опустила на него взгляд. — Ты следующий после Толстяка. Это моя игра! Мои правила! Я решаю, как мне играть! Толпа зашумела. Пока Кэстли заводилась сама и заводила заспавшуюся в скуке и тишине толпу неистовыми криками о своем абсолютизме, Каспер пробрался к нервно курящей Изольде и кивком спросил, как идут дела. — Ну, она тебя заметила, но один черт — больно ты на зажратого котенка похож. Она за тобой всю игру следила, буквально взгляд не спускала. — Это плохо или хорошо? — И так и так. Если у нее достаточно информации об убийцах, ты мог быть идентифицирован, и примерно к закату нас повяжут. Но есть шанс, что ты просто по-девичьи ей пригляделся. — В смысле? Не мог же я ей понравиться? Она пожала плечами. — Тут все может быть. Она непредсказуема, сам понимаешь. Хах, я даже не знаю, что для тебя хуже. — А для нас всех что хуже? — Одинаково. Я тебе так скажу, все, что касается Кэстли — несет отрицательный характер. Каспер помолчал. — А делать мне теперь что? — Кидайся в глаза почаще, ты почти заслужил место напротив на следующей партии. Заслужишь — считай, мы одной ногой в победе. Мысли о победе окрыляли, но в то же время поражение было немыслимым. Невозможным. Толстяк наигранно всплескивал руками и ерзал на стуле. До победы Кэстли оставались два-три хода, лицо у нее было каким-то ветреным, рассредоточенным. Так она могла и проиграть. Однако, она поставила-таки мат и шах в одно лицо. Но толпа не кричала и не ликовала восторженно. Казалось, одна императрица не замечала, что ситуация была на доске настолько глупая, что абсурдная. — А что будет с пацаном? — спросил шепотом Каспер. — От настроения Кэстли зависит. Может не повесит. А что у него теперь в жизни хорошего осталось? У него теперь есть конкурент. Парня словно оттолкнуло невидимой рукой от Изольды, едва он услышал, как громовой писклявый голос призывает добровольца на партию с императрицей. Он вылетел вперед сквозь толпу, едва не запинаясь о шлейф какой-то дамы. Кэстли обернулась, стеклянно и с едва заметной теплотой глядя на него краем глаза. В ее взгляде читалась безысходность. Какая завлекательная уязвимость. — Я хочу! — теперь уже повернулись все. — А ты кто такой? — спросил главный судья. — Я кузнец. Кузнецам, как вы знаете, не обойтись без ума. И мышечной массы, — добавил он с меньшей уверенностью. Судьи переглянулись и обменялись кивками. — Играешь за черных. Каспер довольно и с незаметной дрогой, уже прилично подмерзая, подошел к зеленому скромному креслу прямо напротив императорского трона. Люди за его спиной недоуменно перешептывались.Какой еще кузнец? Больно молодой! Чей он сын? Откуда пришел? Кэстли расчистила место для детского мата. Белый ферзь с мольбой смотрел в глаза Каспера. Умирать ему уже не так хотелось. Но в то же время оба они понимали, что они по разные стороны поля, и казнен по исходу партии будет кто-то из них. После первых же ходов Каспера около Кэстли присел седоволосый сгорбленный человечек и что-то время от времени шептал ей на ухо. Она хмуро соглашалась и после каждого хода получала от него одобрения и новые наставления. Это была самая сложная атака, используемая в империи, но, благо, защиты Каспер знал и использовал от нее помощнее. Когда дело шло к шаху и мату, старичок встал и развел руками. До Каспера донеслось леденящее «казнить». Внезапно нахлынувшая жалость и несправедливость заставила его вскочить на онемевшие от мороза ноги и закричать: — Я согласен не ничью! Его ровный и уверенный голос утихомирил рыдания и гул в толпе (казалось, люди начинали плакать только от одного слова «казнь»). Кэстли обратила взгляд на него, равносильный выстрелу огненной стрелы, парализующей мгновенно. Тогда и Заноза поднял глаза. — Имперские шахматы не предполагают проигрыша обеих сторон, — будто читая взгляд Кэстли, ответил судья, еле поворачивая язык. — Тогда это не шахматы! — Шахматы, простоновые. — Хорошо. Я принимаю проигрыш. Он посмотрел на Изольду. Она крутила ему пальцем у виска. Кэстли оторопела от таких слов. — Нет, а кого мне тогда казнить? Все странно на нее посмотрели. — Проигравшего, очевидно. — Кхе, — она сделала паузу, — ну так-то да, но не слишком ли он умен, чтобы его убивать?