Слон за всю партию сделал 2 хода и все это время смотрел в колонну. Внезапно услышав свое наименование, он посмотрел себе под ноги, взглянул на белую ладью, пожал плечами и наискось стал приближаться. Кэстли злобно перебила рукава. — Ваше Величество, ситуация требует обдумывания, не желаете продолжить партию в следующий раз? — вступился главный судья, человек, не знающий правил, но знающий, когда нужно остановиться. Слон и тот встал на месте. — Какой следующий? — тихо произнесла Кэстли, сверля задумчиво спины фигурам. — У Парниши его может и не быть. Кстати, ты больше не Парниша, теперь ты Толстяк. Она спрыгнула с трона, с которого ногами до пола не доставала, и на заледеневших ногах пошла к выходу, свита дернулась за ней. После смерти в один день двоих приближенных лиц императрицы в ряды ее доверия затесался молодой эрцгерцог, отличающийся вкусом, всегда и во всем совпадающим с императорским, романтизированной внешностью, казалось, что бледность и болезненность шла ему к лицу больше, чем остальным, и манерой ходить за Кэстли хвостиком. Даже для нее самой иногда это было странным, но прервать его подлизывания ей в голову еще не приходило. Он был красивым аксессуаром, разом отгоняющий всех вокруг, будто назойливый ухажер, всем своим видом дающий понять, что никто вокруг ему не соперник. А никто и не претендовал, еды ему доставалось ненамного больше остальных, тепло, как и другим, ему только снилось, а об уважении Кэстли и говорить нечего. Когда он ей надоест, или, когда потребуется выпустить пар, он опять окажется рядом, но уже по истинному своему предназначению. Холодное мясо. И сейчас он первым соскочил с подлокотника и кинулся за ней, едва не наступая на полупрозрачный шлейф в виде крыльев мотылька. — Заноза! — окликом она обратилась к нему, хоть он и шел почти рядом. — Ты придумал мне развлечение поинтересней, чем чаепитие с плюшевым медведем? — Так точно, Ваше Величество, — отчеканил он, — в городе много бедных жителей, не представляющих, что вы играете в шахматы и преуспеваете в этом, а если кто и знает, то представить себе не может, как правильно играть. — Ты идеями никогда не блистал! — Дослушайте! Если Вы и Ваши лучшие соперники поедете в город и на живом примере покажите необразованным невеждам, как играть… — А мне от этого какой плюс? Им что с шахматами, что без. — Вы же хотели ввести в игру моментальный сруб, — он начал ощущать, как сзади нарастает напряжение, но Кэстли его слушала, — лучше применить это на глазах у всего народа, показать свою силу перед ним, могущество. — Ладно, ты все так красиво описал, Воск так бы не смог, — она покосилась на главного судью, который сейчас цветом лица был бледнее воска, — так как выдумка не твоя, ты будешь в качестве белого короля в этой игре. Сам понимаешь, если я выиграю, оставишь голову при себе, а если проиграю, — но об этом Заноза не волновался, играть-тол она будет с подданными, а значит, не проиграет, — то собственноручно снесу тебе башку. Все слышали? Свита одобрительно отозвалась, точа улыбки в спину молодому приближенному. После дневной ванны Кэстли как обычно нарядилась и решила написать очередное письмо. Куда она писала, кому, она точно не знала, образ был размытым, вымышленным, намеченным где-то в туманном будущем. «Снова я пишу к Вам, мой обожаемый…» Кого она могла обожать? Некоего светлого, совестного, мужественного человека. Не важно, богат он, или беден, старик или юноша младше ее возрастом. Он отважный и прекрасный воин, он точно знает, зачем живет и ест, и спит. Кэстли мечтала о человеке, в котором есть душа, твердо стоящем на ногах, разумно мыслящем. Она хотела, чтобы кто-нибудь объяснил ей, в чем смысл существования. Она сбилась с пути, никак нигде не могла найти ответ, перечитала десятки книг, но ни на мгновение не ощутила ни тепла, ни уверенности, ни проблеска цели и движения к ней. Все как будто бы было рядом, но не указывало на нее. Может, это потому, что она императрица, или какая-то особенная, поэтому не может найти своего предназначения? Вот кто-кто, а убийцы точно знали, зачем живет Кэстли. Она — проводник в бездну, их собственную, выращенную кровью и потом на предательстве и смертной обиде на императора, родителей, собственную жизнь, и именно императрица приведет их к цели. Приведет всю империю к краху. Причем, никто к этому руки особо не приложил, важно было просто не мешать. Одно убийство, один спуск волков на лакомое драгоценное мясо решил всю их судьбу. Судьбу всей империи. Если все так, как хочет Заноза, то судный час близок? Конечно, между ним и Кэстли одна маленькая деталь. Один очень умный ребенок. — Так она тебя и назовет, — хихикнул Грем, — Деталь. — Это не смешно, — ответил кто-то, — у нее во дворце ни одного простого имени, всех вещами называет. — Нам-то какая разница, главное, что сходит себе с ума и пусть сходит дальше. — Медленно и верно, — заметил другой. — Нет, как-то все слишком гладко. — А малой еще ее не обыграл, — он и еще несколько посмотрели на потерянного в углу светловолосого парня. Выглядел он младше остальных, хотя круги под глазами и поломанные пальцы рук говорили о том, что повидал он больше некоторых взрослых. Дрался он исключительно на кулаках, ногами, иногда подручными средствами, поэтому и охотился он редко, и на убийства в город не выходил, но шутить над ним мало кто мог. — Каспер-то? — спросил женский грубый голос. Это была Изольда. Единственная девушка, дожившая до приближения судного дня. — Да он же сын гувернера, должен знать, как в шахматы играть. Шахматы же?.. — Суть не в том, чтобы уметь играть, а, чтобы играть лучше Кэстли. — А, по-моему, именно в том! Кэстли играет из рук вон плохо, как поговаривают в городе, поэтому все ей поддаются как могут. А Касперу больших усилий не придется прикладывать, чтобы ее обыграть. — Если он ее обыграет, она его убьет. Изольда потупилась на Грема. — То есть как, убьет? Каспера? Хах! Ей для этого сначала нужно будет поймать его, перебороть, а на это мало кто способен… — …тем более из осиротевшей истощенной армии! — Вот именно! Так что нет, Каспер останется жить, только если мы не… да. — Да. Об этом даже не говорили вслух — о планах. Суть ведь заключалась в перехвате власти. Чтобы это произошло, от Кэстли нужно было избавиться, и тут все уже само за себя говорит. — Каспер, ты умеешь читать? — Умею. Изольда кинула ему на край стола исписанную тетрадку с рисунками закрашенных клеточек и каких-то закорючек. — Это стоило мне больших усилий, поэтому даже если это не про шахматы, ты все равно у меня в долгу. — Нет, навряд ли. Здесь все на французском и тем более прописными. Попытайся такой шифр разбери! — Это вот уже точно не мои проблемы. Изольду за ее неглубокий ум и преувеличение собственной ценности следовало первой отдать волчице на перевоспитание. Волки хоть и начали воспринимать убийц как авторитетов, но до хозяев им было далеко. — То есть, ты и в город хлеб пойдешь выпрашивать, когда дома полно мяса и кожи? — Это разные вещи. Все молчали и некоторые старались не смотреть на Каспера. Все знали, что он будет держать себя в руках и поведет себя снисходительно, особенно по отношению к девушке, но смотреть на то, как он с собой борется, было мучением. Глубоко внутри каждый понимал, что лучшим охотником может быть Грем, лучшим поваром Крис, первоклассным стрелком Эдвард, и всё тому подобное, но шанс на развитие и продолжение рода в правильном направлении сейчас стоит на позиции напрямик к слепому ферзю. Его очертание призрачно, он очень скрытен, но так перспективен, даже на фоне ярких, никому не сдавшихся кричащих фигур. Все знают, он дойдет к цели, каких бы рисков это для него не стоило. Но он может и умереть, а это значит, что план можно считать провальным. Убийцы не смотрели далеко в будущее и не планировали продолжать род обиженных на весь мир людей, лучше избавить от этого человечество, но как изменился бы мир, сама империя, если бы кто-то вселил в человеческий род гранулу интеллекта и ума. Люди бы перестали стонать и падать от голода, они стали бы открывать для себя растительный мир, государства, в которых остались хищники и мелкие зверьки, пригодные для пищи. Поэтому после смерти императора страна не то что остановилась в развитии, она шагнула назад. Пала в такую топь, из которой выбраться поможет только смерть. И благородные убийцы, миротворцы, вершители людских судеб, взяли на себя начало, возьмут и конец. И берут они на себя это не все вместе, а будто бы сливаясь в единый разум, на самом деле отреченный от них давным-давно. Он сам все сделает и сам все решит. Иначе это не Каспер. Иначе это не Белый Ворон. 3 Императрица спрыгнула с отцовского трона и прошлась тихо по звонкой плитке. Стук по ней мог оглушить человека, если тот не в себе, и только уравновешенный, полностью владеющий собой человек мог идти по ней бесшумно. Кэстли зависела от общества. Смыслом во всем этом было то, что о ней и ее сумасшествии невольно думал каждый придворный, даже видел ее раз за день, ему уже хватало пищи для раздумий над тем, почему она такая. Она могла быть рациональным и осознанным человеком лишь в уединении, способности держать себя в рассудке перед придворными она лишилась. И это вызывало у ее смыслящей части существа грусть, вместе с тем и бессилие, ведь как это низко — дожидаться сострадания и жалости со стороны убитых, поломанных людей, род которым уже не продлить. Она пряталась от заносчивого эрцгерцога, ходившего за ней попятам весь день. Надоела ей его рожа, если выражаться скромно. День был до странного солнечный, зимой обычно солнце не светило. Пробил полдень, а значит пришло время выезжать в город для проведения игры в живые шахматы. По дороге к главной площади Кэстли думала о слухах, гулявших по придворным, их она подслушала во время партии с сыном генерала, поэтому ей было так сложно собраться. Речь шла о подозрительных людях в лохмотьях, замеченных на днях в одной из таверн. Их раньше не видели в городе, никто не знал, чьи они, кто они, откуда у них деньги и остатки жира в уголках рта. Выглядели незнакомцы в два раза больше и сильнее обычных жителей, кожа у них была словно у ангелов, румяная и налитая, губы красные как кровь, взгляд живой и дерзкий. «И брюхи у них были набитые!» — не постеснялась одна. Да, они были абсолютно сытыми, что даже пиво допивать не стали. Среди них была одна молодая женщина, необычайной красоты со светлыми волосами и голубыми большими глазами, с такой подтянутой и пластичной фигурой, что любая первая дворовая мечтает о такой. И ни до этого, ни после никто их не видел. Странно это было. Хотя, чего тут странного? Кэстли прекрасно помнила детей, на которых отец всех собак (и волков тоже) спустил, и знала, что они вернутся. И вряд ли с добрыми намерениями. — А вот… если бы ты хотел кому-то сильно навредить, от чего бы ты избавился в первую очередь? — спросила Кэстли у сидящего напротив Занозы. — От его семьи, если человек не с каменным сердцем. — Серьезно? — она состроила брезгливую рожицу. Это был первый раз, когда его комментарий действительно помог. — Ну и гадость. — А что гадкого? У всех на первом месте семья. Кто бы что не говорил, а дороже семьи ничего нет. — Издеваешься? Он поднял глаза. — А тебе чего терять? Уже нечего. Все. — Ладно. Сейчас грязь разводить не буду, но считай, что головы у тебя уже нет. — А я со вчерашнего вечера так считаю. Оно и видно, раз он так честен с ней. — Раз это твой последний разговор, скажи, на меня могут охотиться? — А есть те, кто на тебя не охотится? — Ну не у всех на это силы есть. — А смерти тебе желает вся империя. Хочешь избежать своего убийства — сделай это сама. Кэстли зажгло глаза. Это неправильно. Совсем нечестно. — Точно нет. Я не знаю, чего я хочу. У меня нет смысла в жизни.