Это пробрало меня до костей. Я все еще ощущал запах крови, слышал крики. Сомневался, что они будут чем-то таким, что я забуду в спешке. Когда Роман заметил кровавую бойню, он прикрыл рот, сдерживая рвоту, слишком испытывая отвращение, чтобы даже попытаться выкинуть саркастический комментарий. Даже Дмитрий, который в последнее время закрыт от мира и всего, что в нем было, выглядел потрясенным. Его ледяной фасад треснул всего на мгновение, прежде чем снова застыть. Я не мог сказать Роксане. Не только потому, что это будет неотступно преследовать ее и напрасно расстраивать, но и потому, что мой мозг все еще не до конца осознал, увиденное. Попытаться описать это словами было бы невозможно. Вместо этого я крепче сжал ее руку. — Некоторые вещи лучше не стоит произносить вслух, dorogaya — дорогая. Роксана изучала выражение моего лица, видя больше, чем я хотел показать. Но она не настаивала. — Прошло почти семь месяцев. — ей не нужно было уточнять, что произошло семь месяцев назад. В эти дни было только одно событие, вокруг которого вращалось все время. — Ему не становится лучше. Нет. Во всяком случае, ему становится ещё хуже. — Единственное, что мы можем сделать, это оставаться рядом с ним, — сказал я ей. — Не эта семья бросает друг друга. Она грустно улыбнулась. — Неужели? Роксана не родилась и не выросла в этом мире. Она все еще не могла понять некоторые концепции, которые я считал своей личной философией. Но я знал ее мнение о Татьяне. О Елене. Возможно, даже о Дмитрии, который оставил воспитание своего сына Роксане. — Нет, — сказал я. Она не спорила, но выражение ее лица сказало мне о ее чувствах. Я оглянулся на дверь, единственный вход и выход в покои моего Пахана. Если бы я родился другим человеком, возможно, я бы оплакивал символику запертой двери и то, как она символизировала баррикаду между Константином и мной. Но я не был поэтом, и это не запутанная история. — Я проверю, как там Роман, — сказал я Роксане. — Пожалуйста, не входи в его комнату без меня. Я сказал «пожалуйста» из вежливости. Мои слова были не чем иным, как требованием. Роксана кивнула, но ее взгляд скользнул по двери Константина. Ее рука двинулась, почти коснувшись живота, прежде чем она остановилась и убрала руку в сторону. Она была слишком подозрительна для своего же блага. Она верила, что если признает, что клетки формируются глубоко внутри нее, то они исчезнут. Я неоднократно говорил ей, что выкидыши — это нормально и имеют очень мало общего с матерью, но ее суеверная натура отказывалась принимать рациональное объяснение. Я снова сжал ее руку, напоминая ей о своем присутствии. Она моргнула, глядя на меня. — Возможно, пришло время подумать о тесте, — осторожно произнёс я. Ее черты сразу же исказились. — Давай не будем говорить об этом здесь. Как будто темнота Константина могла испортить мерцание света, которое мы создали. — Тогда позже. Я поцеловал ее в губы, и она ответила тем же. — Я беспокоюсь о нем, — пробормотала она, прижимаясь ко мне. Я отпустил ее руку и вместо этого обхватил обеими ладонями ее щеки, заставляя встретиться со мной взглядом. Наши носы прижались друг к другу, дыхание смешалось. — Артем. — Роксана вложила свои руки к мои, заключая нас в объятия. — Он всегда будет таким. — Не всегда. Это невозможно. Эмоции менялись в ее серых глазах, цвет переходил от яркого серебра к темному асфальту, обрабатывая свои мысли и переживая чувства. — Разве ты не будешь оплакивать меня вечно? — она спросила. Все мое тело напряглось. Страхи, которые я прятал под щитом отрицания, угрожали захлестнуть. Даже почти семь лет спустя я все еще ясно видел ее в своем воображении: склонившуюся над окровавленными, разбитыми коленями, вцепившуюся в раздробленные кости с мощью великана. Она не кричала, но иногда я жалел, что она этого не делала. Тишина была навязчивой. — Что это за вопрос? Роксана не стала возражать против моего отказа ответить на вопрос. Вместо этого она сказала: — Я бы оплакивала тебя вечно. — ее голос стал жестче. — Я убью тех, кто отнимет тебя у меня, и обрушу свой гнев на Нью-Йорк, — она постучала в дверь Константина. — Возможно, в другой жизни это я буду сидеть за той дверью, а Костя будет стоять в коридоре, израненный моей яростью. — Что, если это ни к чему тебя не приведет, — сказал я, но ее голос погрузился в меня, как камень, брошенный в пруд. Если бы я оказался на месте Константина, и это была бы Роксана... моя Роксана... Не было слов, чтобы описать ужас, который я навлек бы на мир. — Мы вместе гораздо дольше, dorogaya — дорогая, — рассуждал я. — Мы поженились, пробыв вместе меньше месяца, — был ее ответ. Роксана, к сожалению, права. На самом деле, ждать больше суток было формальностью ради Роксаны. В момент, когда я увидел ее, прекрасную московскую балерину, с глазами мечтательницы и душой ангела, со мной было все решено. Я бы выдал ее замуж за колокола Лебединого Озера еще до того, как узнал ее имя, если бы она была Братвой. — Константин и Елена не женаты, — коротко сказал я. — Он не будет таким вечно. Я этого не допущу. Роксана печально пожала плечами. — Не думаю, что кто-то из нас должен это решать. Мои мысли вернулись к крови и костям, кишкам и органам, которые Константин оставил лежать на полу, как выброшенные ботинки. Жестокость этого была шокирующей, но слова Роксаны открыли мне глаза. Возможно, я понимал тяжелое положение моего Пахана лучше, чем я думал изначально, и теперь знал, что, если бы наши позиции поменялись местами, я не проявил бы себя лучше. — Нет, — пробормотал я. — Я верю, что ты права. Это не зависит от нас. Она слабо улыбнулась. — Будет ли этой причины достаточно, чтобы успокоить мужчин? Нет. Константину предстояло править королевством, руководить Братвой. Его люди ждали приказов, и чем дольше они оставались без своего короля, тем беспокойнее они становились. Начали появляться слабые усилители, с которыми, к его чести, Федор хорошо справлялся. Я бы никогда не признался в этом вслух. Но, несмотря на все усилия Федора, беспокойство оставалось, и если бы Братва Тарханова увидела слабость Константина, то вскоре свидетелями стали бы и наши враги. Когда-то наши враги знали... тогда все, ради чего мы с Костей работали с детства, пропало бы даром. И все же я не мог найти в себе силы испытать презрение. Я понимал. Вновь обратив внимание на свою жену, я разглядывал ее почти белые волосы и изящные фарфоровые кукольные черты лица. Взяв в свои руки те руки, которые когда-либо касались меня только в любви, и те ноги, которые так тепло принимали меня в свои объятия. Ее глаза, в которых она говорила мне все, что испытывала, и ее рот, говоривший мне все, о чем она думала. Я понимаю, брат, подумал я. Я понимаю. — Позволь мне решить вопрос с мужчинами, — сказал я, отвечая на предыдущий вопрос Роксаны. — Костя их Пахан. Они будут уважать это. — Не думаю. Это высокомерное заявление исходило не от моей жены. Роман Малахов, byki — быки, Костя и сам по себе хороший друг, появился в поле зрения. Собачий гнев овладел им с тех пор, как ушла Елена, превращая каждую улыбку в рычание, а каждый крик в лай. Он дернул подбородком в сторону конца коридора. — У Федора сейчас встреча с некоторыми Brigadiers — Бригадирами. Олежка велел немедленно подойти. Я отошел от жены и оценил byki — быка. Мне не нравилось выражение глаз Романа или тот факт, что нежный, но злобный Олежка велел мне не задерживаться. Роксана уловила мою скуку. — Нам пора, Артем. — Давай посмотрим, из-за чего весь этот шум, — смягчился я и последовал за Романом в официальную столовую. Когда-то мы проводили все встречи в кабинете Константина, но в эти дни никто не осмеливался заходить в личные покои. Константин бывал там нечасто, но это было скорее представление о том, что значит провести официальную встречу без него.