Емельянов неторопливо спустился по последним ступенькам Потемкинской лестницы, перешел дорогу в неположенном месте и стал подниматься к порту. Внешне он никак не отличался от множества горожан и туристов, вальяжно прогуливающихся в самом центре Одессы в этот теплый субботний вечер. Емельянов ничем не выделялся из толпы — стандартная кепка, дешевые штаны, рубашка из советского магазина бледно-голубого цвета, полинявшая уже после первой стирки, и обычные туфли. Впрочем, большинство горожан уже сменили туфли на легкие сандалии или импортные кеды, купленные у фарцовщиков. Делая вид, что любуется открывшимся видом, Емельянов шел к зданию морского вокзала по мосту. Остро пахло морем. Несмотря на то что где-то вдали шли разгрузочные работы и громыхали какие-то машины, это все-таки был красивый вид — море, закованное в бетон, и камень морского вокзала, знаменитого одесского порта, и корабли, стоящие на рейде. Это туристы и беспечно гуляющие в порту одесситы разглядели бы только море и корабли. Острый взгляд опытного оперативника отмечал другое. Емельянов привык видеть то, что ни за что не заметили бы большинство людей, и от этого часто сходил с ума. Порой эта жуткая работа, открывающая без прикрас всю изнанку человеческой натуры, так изматывала его, что с тревогой он думал о том, что никогда больше не сможет смотреть на людей. И что еще лет 10, и придет время для него точно так же, как для любого сотрудника уголовного розыска — уходить с этой работы, забывать ее, возвращаться в жизнь. Иначе был слишком велик профессиональный риск сойти с ума, не выдержать того ада, мимо которого каждый день проходили обыкновенные люди, не замечая его. Вот и теперь яркие откровения ждали его на каждом углу. В небольшом баре на причале, выглядывая иностранных туристов, толпились фарцовщики. Приход круизного теплохода был для них самым золотым временем — появлялись иностранцы, которых можно было «доить» без зазрения совести. И тогда количество криминальных элементов в порту увеличивалось втрое. На втором этаже морвокзала был ресторан, где собирались валютные проститутки. В СССР делали вид, что проституток не существует, но на самом деле они были, да еще какие! Проститутки выкачивали из иностранцев валюту, которую потом сдавали валютчикам по довольно хорошему курсу. А крышевал их местный криминальный авторитет, взявший под свое крыло район порта. Вон, в толпе, буквально в двух шагах от опера, прошел домушник. Судя по виду, освободился недавно. И, похоже, в поисках наводки для подходящей работы, решил заглянуть в порт. А два молодых парня, которые задумчиво стоят возле перил, — это наркоман и наркоторговец. Договариваются о товаре. Когда договорятся, зайдут в какой-нибудь закуток, где наркоман передаст деньги, заработанные, скорей всего, воровством, а торговец отвалит ему небольшую порцию дури. Вполне достаточную для того, чтобы наркоман поймал свой кайф, но слишком маленькую для того, чтобы соскочил с иглы. И вот такие вещи, бывшие тайной, темным покрывалом для всех остальных людей, для него, Емельянова, были явью, и он уже не мог воспринимать эту жизнь так, как видели все. Он словно рентгеном просвечивал ее насквозь. Емельянов шел в небольшой бар на причале, расположенный слева от здания морвокзала. На самом деле это был даже не бар, а так, маленькая кафешка — окно в стене и три столика на улице. Стоя за этими столиками, можно было выпить стакан газированной воды, съесть мороженое из запотевшей металлической вазочки или влажные, тяжелые вафли, выпить кружку теплого безвкусного пива. Вроде ничего здесь не было примечательного — все для отдыха трудового советского народа. Но только избранные жители города, в том числе и Емельянов, знали, что это место облюбовали фарцовщики, вернее, верхушка местной фарцы, для того, чтобы обмениваться информацией, а потом отправлять своих работников по точкам. В кафе Емельянова не боялись — он никогда не передавал информацию о фарцовщиках в ОБХСС или КГБ. А с криминалом верхушка фарцы не связывалась. Конечно, фарцовщики — это тоже был криминал, и все они прекрасно знали, что попадают под статью. Но это был криминал чистый, без воровства, крови, разбоя. Все дело заключалось в получении денежной прибыли да в том, чтобы развести на деньги ушастых лохов. Это не имело ничего общего с парафией Емельянова, который каждый день встречался с бандитами, насильниками, ворами, убийцами. Верхушка местной фарцы знала, что Емельянов — опер из уголовки, и хоть его и обходили десятой дорогой, но препятствий не чинили. И вот теперь он шел на встречу со своим информатором — фарцовщиком, который давно уже на него работал. У него была кличка Леха Арбуз — до встречи с Емельяновым и задолго до работы в фарце он торговал на Привозе арбузами, которые скупал по дешевке у крестьян в Херсонской области. Коммерческая жилка была у Лехи в крови, к тому же деловым успехам очень способствовала его внешность. Он был дородным блондином с добрейшей улыбкой, этакий рубаха-парень с голубыми, добрыми и очень честными глазами. Казалось, такой простодушный и добрый человек из области не способен никого обмануть, ведь он такой искренний, даже наивный… Поэтому Лехе верили. Никто не догадывался о том, что простодушная внешность, наивность и доброта — всего лишь маска, внешняя оболочка, под которой скрываются хитрость, жестокость и расчетливый ум, направленный только на то, чтобы половчей обмануть. Дела Леха вел страшно недобросовестно и облапошил такое количество людей, что его попросту погнали с Привоза. Сделали это местные авторитетные воры — к ним обратились за помощью другие торговцы, которых Леха умудрился кинуть на большие суммы. У Арбуза отобрали деньги и предупредили, что если он еще раз появится на Привозе, то ему кранты. Но Леха не сильно переживал. Он подался в фарцовщики, благо близко сошелся с одним человеком из верхушки, заправлявшим многим в этой сфере деятельности. И вот тут он разошелся вовсю. Однажды в Староконном переулке был найден убитым один из мелких фарцовщиков, торгующих там же. У него обнаружили многочисленные раны на голове — короче говоря, его забили до смерти. По словам очевидцев, у него пропали ценные вещи — часы, золотой антикварный портсигар, который он собирался толкнуть, и достаточно большая сумма денег. Парень был наркоманом, морфинистом. Когда-то он учился в медицинском институте, но там пристрастился к морфию, и его выгнали. Чтобы заработать на наркоту, он подался в фарцовщики. Но работал плохо — отдавал фирменные вещи задешево, дурил клиентуру, не платил проценты местному деляге, который курировал всех фарцовщиков со Староконного рынка… Более того, постоянно конфликтовал с ним, и тот в пылу гнева грозился его убить. Этим делягой, быстро взошедшим по карьерной лестнице и возглавившем всех фарцовщиков со Староконки, был Леха Арбуз. Дело об убитом фарцовщике попало к Емельянову. Он сразу нашел свидетелей, которые показали, что вечером накануне убийства парень выпивал с Лехой Арбузом в бодеге возле Староконки, на Средней улице. Между ними произошла ссора, после чего фарцовщик сбежал из бодеги, а Леха Арбуз вышел сразу за ним. Емельянову все стало ясно. Он задержал Леху, обыскал его квартиру и нашел золотой портсигар. После этого приступил к допросу. Опер сразу понял, что, как все хитрые, подловатые, жадные и расчетливые люди, Леха Арбуз страшно труслив. Он не тот человек, который может противостоять своей твердостью характера. И не тот человек, который способен выжить в тюрьме. Сильно надавив и даже применив физическую силу, Емельянов уже на первом допросе получил признание в убийстве. Леха Арбуз показал, что они выпивали вместе, парень его оскорбил, произошла ссора, Леха догнал его в Староконном переулке и несколько раз ударил по голове. Мол, пьян был, не соображал, что делает. Емельянов сразу понял, что это неправда. Фарцовщик мешал Лехе в кое-каких делах, и тот давно мечтал избавиться от него. Получив драгоценное признание, опер не стал спешить. Он сразу понял, что вытянул лотерейный билет. Дело в том, что фарцовщики были замкнутым миром, уголовный розыск с ними вплотную не работал, что было большим упущением, потому что многие фарцовщики напрямую были тесно связаны с криминалом. В архиве у Емельянова было несколько дел, в которых очень важной являлась бы информация от фарцовщиков. Та информация, которую он не мог получить. Поэтому он решил рискнуть и даже нарушить закон. Опер припрятал признание Лехи и заставил его стать постоянным информатором, осведомителем в мире фарцовщиков и всех, кто вращался среди них. Леха Арбуз должен был стучать часто и подробно — по первому зову Емельянова. В ответ на это опер не давал ходу уголовному делу, прятал признание Лехи. Но стоило бы Арбузу что-то сделать не так, как Емельянов не постеснялся бы пустить в ход его признание об убийстве, и он об этом знал. Леха Арбуз с радостью пошел на сотрудничество и стал передавать Емельянову такую ценную информацию, что тот только диву давался. Убийство же в Староконном переулке было списано как висяк. Емельянов специально не подставил под это дело никого другого, чтобы держать Леху под постоянной угрозой. И вот теперь опер срочно шел за информацией на встречу с ним. Они никогда не встречались открыто. Емельянов избегал встречаться с Лехой даже на конспиративной квартире, которые есть у любого опера. Слишком уж он дорожил своим информатором и прикрывал его как только мог. Емельянов той же спокойной, вальяжной походочкой подошел к кафе. За одним из столиков две девицы ели мороженое. В одной из них он узнал валютную проститутку, которая тоже стучала ему время от времени. Второй, очевидно, была подруга, которую девица уговаривала выйти на панель вместе с ней. Больше за столиками никого не было. Проститутка была опытной актрисой и сделала вид, что никогда в жизни не видела Емельянова. Он тоже не смотрел в ее сторону. Емельянов подошел к окошку, заказал стакан минералки и сказал: — Жарко тут сегодня. — К вечеру еще хуже будет, — пожилой бармен пожал плечами и протянул Емельянову стакан «Куяльника». А затем незаметно вложил в руку записку. Это был адрес, по которому Леха его ждет. Бармен был доверенным лицом и Лехи, и Емельянова. У опера тоже был на него компромат — продажа порнографических открыток иностранцам, — поэтому в этом месте бармен был «своим» человеком. Емельянов неторопливо выпил минералку и пошел дальше, незаметно сжав записку в кулаке. И только отойдя на достаточно большое расстояние и убедившись, что вокруг никого нет, он ее развернул. Леха Арбуз ждал его в небольшой подпольной гостинице тут же, поблизости, на Таможенной площади. Емельянов отлично знал это место. Это был настоящий притон, комнаты в котором сдавались по часам не только валютным проституткам, но и местным шалавам, которых в порту было не меньше. От валютных они отличались тем, что обслуживали местных, брали «деревянными» рублями и стоили намного дешевле. Все местные были старше возрастом, жутко потрепаны и поголовно все, как одна, были наркоманками. Их жизнь близилась к закату, и закат этот был весьма печален. Такая участь ожидала каждую проститутку — конечно, если ей светило дожить до старости. Время от времени на бордель производились облавы. Но так как хозяйка гостиницы была заслуженной пенсионеркой, почетным медработником, имела очень большие связи в партийных кругах, ее всегда отвыпускали, и бордель-гостиница продолжал функционировать. Место встречи было выбрано очень удачно. Появление одинокого мужчины не вызвало бы там подозрения. А в борделе Емельянова не знали, потому что все облавы производили другие сотрудники. Через 10 минут он оказался на Таможенной площади и сразу направился к невзрачному деревянному домишке, который стоял чуть в отдалении, ближе к крутому спуску с улицы Свердлова, бывшей Канатной. На входе в квартиру — гостиница находилась на первом этаже — сидела какая-то девчонка, сотрудница старухи. — В номер 17, — буркнул Емельянов, и девица кивнула, так как комната уже была оплачена. Он без стука вошел в низенькую дверь с написанной черной краской цифрой 17. Обстановка комнаты была нищенской. У стены справа — двуспальный диван, посередине стол. Слева у стены — шифоньер. Заколоченное грязноватое окно без занавесок выходило во внутренний двор. Вытертый ковер на полу подчеркивал всю эту убогость. Емельянову вдруг подумалось, что в этой комнате разбивалось все ощущение советской действительности, которую пыталась создать власть. Этот притон очень отличался от советских плакатов и лозунгов. Здесь жизнь представала такой, как она была, без прикрас. И вся та горечь, и чернота, которые присутствовали в этом мире, и была той настоящей реальностью, которую было невозможно заклеить красочными плакатами. Леха Арбуз сидел за столом посередине комнаты и пил армянский коньяк. Бутылка этого коньяка стоила целое состояние. Очевидно, дела у него шли неплохо. Леха был мрачен — он всегда был мрачен, когда встречался с Емельяновым, и опер не мог его за это винить. Он напоминал Арбузу самую страшную страницу его жизни и был вынужден напоминать ее постоянно. Поэтому мрачность Лехи была вполне естественной реакцией. Но Емельянову было на это плевать. — Выпьете, гражданин начальник? — Леха подвинул к Емельянову достаточно чистый стакан. — На работе не пью и тебе не советую, — Емельянов присел к столу. — Смотрю, хороший коньяк попиваешь. — Да уж не жалуюсь, — хмыкнул Леха. — Молодец, — Емельянов кивнул. — Теперь вернемся к нашим скорбным делам. Ты догадываешься, почему я тебя позвал? — Из-за Паука, — Леха мрачно отвел глаза в сторону. — Верно, — Емельянов кивнул. — Только вот откуда ты знаешь? — Как Паук исчез без вести, все словно с ума посходили, — тяжело вздохнул Леха. — Его люди ко всем цеплялись, и ко мне тоже. Этот Дато… — Дато Минзаури, правая рука Паука? — уточнил Емельянов. — Он самый. А я что знаю? Я ничего не знаю! Да и не видел я Паука никогда. — Итак, я знаю, что после своего освобождения из тюрьмы кто-то закупил у тебя одежду для Паука на большую сумму, — сказал Емельянов. — Все фирменное, дорогое, так? — Верно, — Леха снова вздохнул, — Паук всегда любил хорошо одеваться. — Кто был продавцом? — Артем. Ну, вы знаете. Рыжий такой, возле мединститута торгует. Вот он. Но некоторые шмотки, которые хотели для Паука, по всем людям собирали. У меня джинсы взяли. Дорогие, как он хотел. — Кто покупал? — Дато. — Деньги были Паука? — Не только. Мне этот Дато проговорился, что многие дали на освобождение Паука. В том числе и из этих самых… — Леха трагически понизил голос и огляделся по сторонам. — Из этих самых? — поразился Емельянов — такого поворота он не ожидал. — А ты не ошибаешься? — Да вы что? Вы же наш мир знаете! У нас информация как подтверждение цены!