Затеяв свою игру, Хемме уже не мог ее прекратить, не выставив себя дураком. Пожимая мне руку, он бросил на меня взгляд, каким волк смотрит на кошку, загнанную на дерево. Улыбаясь себе под нос, он спустился в зал и занял место в первом ряду, только что оставленное мной. Он был уверен в моем невежестве и готов был продолжать этот фарс. Мне бы нипочем не сошло это с рук, если бы не два из многочисленных пороков Хемме. Во-первых, его глупость: он не поверил в то, что я сказал ему накануне. А во-вторых, ему хотелось поставить меня в как можно более неловкое положение. Грубо говоря, он дал мне достаточно веревки, чтобы удавиться. Очевидно, он не сознавал, что, когда петля будет завязана, она сгодится не только на мою шею. Я посмотрел на аудиторию: – Сегодня я покажу вам пример действия законов симпатии. Однако, поскольку время у нас ограничено, мне потребуется помощь в подготовке. Я наугад указал на одного из студентов: – Не будете ли вы так добры принести мне волос с головы магистра Хемме? Хемме с преувеличенной любезностью протянул ему волос. Когда студент принес волос мне, Хемме от души ухмыльнулся: он был уверен, что, чем более впечатляюще выглядят мои приготовления, тем грандиознее будет ожидающий меня провал. Я воспользовался этой небольшой заминкой, чтобы осмотреться и выяснить, с каким оборудованием мне предстоит работать. На краю сцены стояла жаровня, а порывшись в ящиках стола, я нашел там мел, стеклянную призму, серные спички, увеличительное стекло, свечки и несколько кусков металла странной формы. Я взял три свечки, остальное оставил. Беря у студента волос магистра Хемме, я признал в нем Бэзила, того парня, которого Хемме унизил накануне. – Спасибо, Бэзил. Можно вас попросить принести сюда ту жаровню и разжечь ее, чем быстрее, тем лучше? Когда Бэзил подтащил жаровню поближе, я с удовольствием обнаружил, что она оборудована небольшими мехами. Бэзил плеснул на угли спирта и высек искру, а я тем временем обратился к студентам. – Овладеть концепцией симпатии не так-то просто. Но в основе ее лежат всего три простых закона. Первый – учение о соответствии, которое гласит: сходство усиливает симпатию. Второй – принцип сродства, который гласит: часть от целого может представлять все целое. И третий – закон сохранения, который гласит: энергия не может быть ни уничтожена, ни создана. Итак, соответствие, сродство и сохранение. Три «с». Я помолчал, слушая, как полсотни перьев торопливо записывают мои слова. Возле меня Бэзил деловито раздувал огонь мехами. Я начал сознавать, что мне это, пожалуй, нравится. – Возможно, пока что вы ничего не понимаете – не беспокойтесь! Сейчас я продемонстрирую это на живом примере, и вы все поймете. Я посмотрел вниз и увидел, что жаровня уже отлично разгорелась. Я поблагодарил Бэзила, пристроил над углями металлическую сковородочку и бросил на нее две свечки, чтобы расплавить воск. Третью свечу я воткнул в стоящий на столе подсвечник и зажег ее серной спичкой, которую достал из стола. Затем я снял сковородку с огня и аккуратно вылил на стол ее расплавленное содержимое. У меня получился кусок размягченного воска с кулак величиной. Я снова поднял взгляд на студентов. – Имея дело с симпатией, вы в основном занимаетесь перераспределением энергии. Энергия передается по симпатическим связям. Я вытащил из воска фитили и принялся лепить из него куколку, отдаленно напоминающую человека. – Первый упомянутый мною закон, «Сходство усиливает симпатию», означает всего-навсего, что чем больше два предмета похожи друг на друга, тем сильнее будет симпатическая связь между ними. Я показал аудитории небрежно вылепленную куколку и сказал: – Вот магистр Хемме! По залу прокатился смешок. – Точнее, это мой симпатический образ магистра Хемме. Ну, кто догадается, почему этот образ оставляет желать лучшего? Ненадолго воцарилось молчание. Я не спешил. Аудитории нужно было время, чтобы разогреться. Хемме запугал их накануне, и они не готовы были так сразу откликнуться. Наконец кто-то из задних рядов сказал: – Он слишком маленький? Я кивнул и продолжил обводить глазами ряды. – Магистр Хемме – не из воска! Я кивнул. – Эта фигурка отдаленно похожа на магистра Хемме формой и пропорциями. Однако это не самый удачный симпатический образ. А потому и симпатическая связь, основанная на нем, будет слабенькой. Процента два эффективности, не больше. Как же нам ее усилить? Снова молчание, но уже не такое долгое, как в прошлый раз. – Можно сделать ее побольше! – предложил кто-то. Я кивнул и стал ждать дальше. Послышались другие голоса: – Можно вырезать на ней лицо магистра Хемме! – Раскрасить! – Нарядить в маленькую мантию! Все засмеялись. Я вскинул руку, требуя тишины, и сам удивился, как быстро все умолкли. – Оставим в стороне то, насколько это выполнимо – предположим, что мы все это сделали. Вот рядом со мной стоит шестифутовый, полностью одетый, мастерски вылепленный магистр Хемме. Я изобразил все это жестами. – Но даже при всех приложенных усилиях лучшее, чего мы добьемся, – это десяти-пятнадцатипроцентная симпатическая связь. Так себе, мягко говоря. Это подводит нас ко второму закону – закону сродства. Проще всего, чтобы легко было запомнить, он формулируется так: «Что было вместе – вместе и останется!» Магистр Хемме великодушно одолжил мне волос со своей головы. – Я показал им волос и торжественно воткнул его в голову куколки. – И вот таким простым способом мы получаем симпатическую связь, которая сработает на тридцать – тридцать пять процентов. Я наблюдал за Хемме. Поначалу он было слегка встревожился, но теперь снова расплылся в самодовольной ухмылочке. Он-то знал, что без нужного связывания и должным образом сфокусированного алара от всего этого воска и волос никакого толку не будет. Удостоверившись, что он принимает меня за дурака, я указал на свечку и спросил: – Вы позволите, магистр? Он величественно махнул рукой и поудобнее устроился на сиденье, скрестив руки на груди, в полной уверенности, что ему ничто не грозит. Ну разумеется, нужное связывание-то я знал. Я же ему говорил. А алару, вере в бич, Бен научил меня еще тогда, когда мне было двенадцать. Однако я не дал себе труда прибегнуть ни к связыванию, ни к алару. Я просто сунул ногу куклы в пламя свечи. Свеча потускнела и задымила. Воцарилась напряженная тишина. Все затаили дыхание и вытянули шеи, чтобы посмотреть на магистра Хемме. Хемме пожал плечами, изображая изумление. Однако взгляд его был точно капкан, готовый захлопнуться. Уголок губ приподнялся в усмешке. Хемме начал было вставать с места. – Ну-с, я ничего не чувствую. И… – Именно! – воскликнул я. Мой голос прозвучал резко, как щелчок кнута, и застигнутые врасплох студенты снова уставились на меня. – А почему? – Я выжидательно обвел взглядом аудиторию. – А из-за третьего закона, о котором я упомянул, закона сохранения энергии! «Энергия не может быть ни уничтожена, ни создана, только потеряна или найдена»! Если бы я поднес свечу к ноге нашего досточтимого наставника, почти ничего бы не произошло. А поскольку по связи передается всего процентов тридцать, мы бы не получили даже этого скромного результата. Я сделал паузу, давая им время вдуматься. – Вот основная проблема симпатии! Откуда же нам взять энергию? Однако в данном случае ответ прост. Я задул свечку и зажег ее заново, от жаровни. И пробормотал себе под нос несколько нужных слов. – Добавив вторую симпатическую связь, между свечой и куда более жарким пламенем… Я разделил свой разум надвое. Одна часть связала вместе Хемме и куколку, вторая – свечку и жаровню. – Мы и получим желаемый эффект! Я небрежно поднес ногу куколки к пламени свечи, примерно на дюйм выше фитиля – кстати, именно там пламя горячее всего. И услышал испуганный возглас оттуда, где сидел Хемме. Не глядя в его сторону, я продолжал самым что ни на есть сухим тоном, обращаясь к аудитории: – И, судя по всему, на этот раз у нас все получилось. Студенты расхохотались. Я задул свечку. – Помимо всего прочего, это хороший пример того, на что способен опытный симпатист. А представьте, что было бы, если бы я бросил эту куколку в огонь? И я поднес ее к жаровне. Хемме, как укушенный, вихрем взлетел на сцену. Возможно, мне показалось, но, по-моему, он берег левую ногу. – Что ж, судя по всему, магистр Хемме снова решил взять преподавание в свои руки. По залу прокатился смешок, на этот раз громче. – Благодарю вас, коллеги и друзья. На этом моя скромная лекция… окончена! И тут я использовал одну из сценических уловок. Есть такая специальная интонация, такие особые жесты, которые дают публике понять, что пора аплодировать. Я не могу объяснить, как именно это делается, но оно, как всегда, подействовало. Я поклонился залу и обернулся к Хемме под звуки аплодисментов. Нельзя сказать, чтобы аплодисменты были такие уж оглушительные, но ему-то, наверное, и того не доставалось. Когда он преодолел последние несколько шагов, разделявшие нас, я едва не отшатнулся. Лицо у него было жуткого багрового цвета, а жила на виске билась так, будто вот-вот лопнет. Что до меня, сценическая выучка помогла мне сохранить присутствие духа: я невозмутимо встретил его взгляд и протянул руку. Я испытал немалое удовлетворение, увидев, как Хемме мельком покосился на аудиторию, которая все еще аплодировала, сглотнул и пожал-таки мне руку.