Многие из людей носили в себе демонов, и демоны убегали с воплями, когда молот касался их. С этими людьми Тейлу говорил дольше, однако и их он под конец обнимал, и все они исполнялись благодарности. Иные плясали от радости, что избавились от ужасных тварей, которые жили внутри них. И вот под конец по ту сторону черты осталось лишь семеро. Трижды спросил их Тейлу, не хотят ли они перейти, и трижды отказались они. После третьего раза перепрыгнул Тейлу черту и поверг каждого из них наземь могучим ударом. Однако не все это были люди. Когда Тейлу ударил четвертого, запахло каленым железом и горящей кожей. Ибо четвертый был вовсе не человек, но демон, облаченный в человеческую кожу. Когда это обнаружилось, схватил Тейлу демона и задавил его руками, прокляв его имя и отправив во тьму кромешную, которая и есть дом ему подобных. Оставшиеся трое позволили себя повергнуть. Демонов среди них больше не оказалось, хотя из тел иных из упавших также бежали демоны. Покончив с этим, Тейлу не стал говорить с теми шестерыми, что не стали переходить черту, и не преклонил он колен, дабы обнять их и уврачевать их раны. На следующий день отправился Тейлу довершать то, что начал. Из города в город переходил он и в каждой деревушке, которую встречал, предлагал тот же выбор, что и прежде. И каждый раз выходило так же: одни переходили, другие оставались, иные оказывались вовсе не людьми, а демонами, и демонов он изничтожал. Был, однако, один демон, который ускользал от Тейлу. Энканис, чье лицо было в тени. Энканис, чей голос ножом резал души людские. И где бы ни останавливался Тейлу, предлагая людям выбрать путь, оказывалось, что Энканис только что побывал там до него, изводя посевы и отравляя колодцы. Энканис подзуживал людей убивать друг друга и воровал ночами детей из люлек. Миновало семь лет, и ноги Тейлу обошли весь свет. Изгнал он демонов, что изводили нас. Всех, кроме одного. Ибо Энканис остался на свободе и творил зло за тысячу демонов, уничтожая и оскверняя все и повсюду, куда б ни явился. И вот Тейлу преследовал, а Энканис спасался бегством. И вскоре Тейлу отделяло от демона всего семь дней пути, потом два дня, потом полдня. И вот уже оказался Тейлу так близко, что ощущал холод, оставленный после себя Энканисом, и различал места, где демон ступал ногами и касался руками, ибо следы демона были отмечены холодным черным инеем. Энканис, зная, что его преследуют, явился в большой торговый город. Призвал владыка демонов свою силу, и город обратился в развалины. Сделал он это в надежде, что Тейлу задержится и ему вновь удастся ускользнуть, однако Бог Грядущий задержался лишь затем, чтобы назначить священников, которые заботились бы о народе разоренного города. Шесть дней спасался Энканис бегством, шесть больших городов разрушил он. Однако на седьмой день Тейлу подошел вплотную прежде, нежели Энканис успел пустить в ход свою силу, и седьмой город был спасен. Вот почему семь – число счастливое, и вот почему день чаэн – праздничный. Энканис оказался загнан в угол, и все его помыслы были лишь о том, как бы спастись. Однако на восьмой день Тейлу не останавливался ни для сна, ни для еды. Так и вышло, что к концу поверженья Тейлу догнал Энканиса. Ринулся он на демона и поразил его своим кузнечным молотом. Энканис рухнул, как камень, однако же молот Тейлу разбился и остался лежать в дорожной пыли. Тейлу нес обмякшее тело демона всю долгую ночь напролет и на утро девятого дня пришел в город Атур. Увидели люди Тейлу, несущего бесчувственное тело демона, и подумали, будто Энканис мертв. Однако Тейлу знал, что это не так-то просто. Не убьешь демона ни обычным клинком, ни ударом. И нет тюрьмы и решеток достаточно прочных, чтобы удержать его. Потому принес Тейлу Энканиса в кузницу. Потребовал он железа, и принесли люди все железо, какое у них было. И не останавливался он ни передохнуть, ни перекусить – весь девятый день трудился Тейлу. Десять человек качали ему меха, и выковал Тейлу огромное железное колесо. Все ночь трудился он, и, когда упали на Тейлу первые лучи десятого утра, нанес он последний удар по колесу, и закончено было оно. Все целиком из черного железа, выше человеческого роста было то колесо. Шесть спиц было в колесе, каждая толщиной в рукоять молота, и обод у него был в пядь шириною. Весом в сорок мужчин было оно и холодно на ощупь. Звук имени его был ужасен, никто не способен произнести его. Собрал Тейлу людей, что стояли и смотрели вокруг, и избрал священника из их числа. Потом повелел он им вырыть в центре города большую яму, пятнадцать футов в ширину и двадцать футов в глубину. С восходом солнца положил Тейлу тело демона на колесо. Ощутив первое прикосновение железа, заворочался Энканис во сне. Однако Тейлу крепко-накрепко приковал его к колесу, сковал звенья цепи в единое целое, крепче любого замка запер их. Тогда отступил Тейлу назад, и все увидели, как Энканис заворочался вновь, будто неприятные сны тревожили его. А потом содрогнулся он и очнулся полностью. Натянул Энканис цепи, дугой выгнулось тело его, пока пытался он вырваться. Но там, где железо касалось его тела, ножам, и иглам, и гвоздям подобно было оно, жгучему прикосновению льда подобно было оно, укусу сотни злых пчел подобно было оно. Заметался Энканис на колесе и завыл, ибо железо жгло, и кусало, и леденило его. Для Тейлу же вой тот подобен был сладчайшей музыке. Лег он на землю подле колеса и уснул крепким сном, ибо очень устал. Когда пробудился Тейлу, наступил вечер десятого дня. Энканис по-прежнему был прикован к колесу, но уже не выл и не метался, подобно пойманному зверю. Наклонился Тейлу, и с немалым трудом поднял колесо за край, и прислонил к дереву, что росло поблизости. Как только приблизился он, принялся Энканис бранить и проклинать его на языках неведомых, царапаться и кусаться. – Сам ты навлек на себя все это, – сказал Тейлу. В ту ночь устроили большой праздник. Отправил Тейлу людей срубить дюжину хвойных деревьев и сложить из них большой костер на дне глубокой ямы, которую они вырыли. Всю ночь горожане плясали и пели у пылающего костра. Знали они, что последний и опаснейший из всех демонов на свете наконец-то пойман. Энканис же всю ночь напролет висел на своем колесе и следил за ними, неподвижный, как змея. И когда настало утро одиннадцатого дня, подошел Тейлу к Энканису в третий и в последний раз. Демон выглядел изможденным и свирепым. Кожа его сделалась землистой, и кости выпирали наружу. Однако сила его по-прежнему лежала вокруг, точно черный плащ, скрывая тенью его лицо. – Энканис, – сказал Тейлу, – это твоя последняя возможность высказаться. Говори же, ибо знаю я, что это в твоих силах. – Господь Тейлу, я же не Энканис! На краткий миг голос демона сделался жалостным, и все, кто это слышал, едва не опечалились. Но тут раздался звук, словно каленое железо окунули в воду, и колесо зазвенело железным колоколом. Тело Энканиса мучительно выгнулось от этого звука и бессильно повисло на руках, когда звон колеса стих. – Не пытайся обмануть, о темный. Не изрекай лжи! – сурово сказал Тейлу, и глаза его были черны и холодны, подобно железному колесу. – И что тебе надобно? – прошипел Энканис, и голос его был подобен скрежету камней. – Что? Чего ты от меня хочешь, пропади ты пропадом?! – Твоя дорога совсем коротка, Энканис. Но и ты можешь выбрать сторону, которой идти. Расхохотался Энканис: – Ты предлагаешь мне тот же выбор, что и этим скотам? Ну что ж, ладно, я перейду на твою сторону, сокрушусь и покаюсь… И снова железное колесо откликнулось долгим, гулким звоном, точно огромный колокол. Рванулся Энканис в цепях, и от вопля его полопались камни на полмили в округе. Когда стих звон колеса и вопль Энканиса, демон повис на цепях, дрожа и задыхаясь. – Говорил же я тебе, Энканис, чтобы ты не лгал! – без жалости сказал ему Тейлу. – Что ж, я пойду своим путем! – завопил Энканис. – Я ни в чем не раскаиваюсь! И, если бы у меня снова был выбор, я бы бежал быстрее, только и всего! Твой народ подобен скоту, которым питается мое племя! Разрази тебя гром, если б ты дал мне всего полчаса, я бы натворил такого, что эти злосчастные зеваки сошли бы с ума от ужаса! Я пил бы кровь их детей и купался бы в слезах их женщин! Он сказал бы и больше, но ему не хватало дыхания, так сильно он рвался в цепях, что удерживали его. – Ну что ж! – отвечал Тейлу и подступил к колесу вплотную. На миг показалось, будто он вот-вот обнимет Энканиса, но на самом деле он взялся за железные спицы колеса. Напрягся Тейлу и вскинул колесо над головой. Вытянув руки, донес он колесо до ямы и швырнул Энканиса вниз. Всю долгую ночь напролет пылал костер из дюжины хвойных деревьев. К утру пламя улеглось, остался лишь толстый слой тлеющих углей, которые вспыхивали, когда их обдувало ветром. Колесо рухнуло на угли плашмя, и Энканис на нем. Когда оно упало в яму, поднялся столб искр и пепла, а само колесо ушло на несколько дюймов в раскаленные угли. Железное колесо удерживало Энканиса на углях, и железо сковывало, и жгло, и грызло его. Хотя самого пламени Энканис не касался, жар был так силен, что одежды Энканиса обуглились дочерна и принялись осыпаться, не загораясь. Демон бился в узах, все глубже вдавливая колесо в угли. Энканис вопил, ибо знал, что от огня и от железа умирают даже демоны. И хотя был он весьма могуществен, он был скован и жар палил его. Почувствовал Энканис, как раскалилось под ним колесо и почернела плоть его рук и ног. Вопил Энканис, и, в то время как кожа его принялась дымиться и обугливаться, лицо его по-прежнему оставалось скрыто тенью, которая вздымалась над ним, точно язык темного пламени. Потом умолк Энканис, слышалось лишь шипение пота и крови, стекающих с напрягшихся членов демона. На долгое время сделалось очень тихо. Энканис все рвал цепи, что приковывали его к колесу, и казалось, будто он будет рваться до тех пор, пока мышцы его не отделятся от костей и жил. Но тут раздался резкий звук, точно колокол треснул, и одна рука демона освободилась от колеса. Звенья цепи, раскалившиеся докрасна от жара пламени, взлетели вверх и, дымясь, упали к ногам тех, кто стоял над ямой. И в тишине раздался лишь внезапный дикий хохот Энканиса, подобный звону бьющегося стекла. Еще мгновение – и вторая рука демона также освободилась. Но прежде чем он успел сделать что-то еще, кинулся Тейлу в яму с такой силой, что зазвенело железо. Схватил Тейлу демона за руки и вновь притиснул их к колесу. Завопил Энканис от ярости, не веря в случившееся, ибо, хотя его вновь уложили на горящее колесо и почувствовал он, что сила Тейлу прочнее цепей, что порвал он, видел демон, что Тейлу и сам объят пламенем. – Глупец! – взвыл Энканис. – Ты же сам погибнешь вместе со мною! Отпусти меня и живи себе. Отпусти меня, и я более не потревожу тебя! И колесо не откликнулось звоном, ибо Энканис и впрямь был в ужасе. – Нет, – отвечал Тейлу. – Наказание тебе – смерть. И тебе надлежит претерпеть его. – Глупец! Безумец! Забился Энканис, но тщетно. – Ты же сгоришь огнем вместе со мной, ты умрешь, как и я! – Все возвращается во прах, и этой плоти также предстоит сгореть. Но аз есмь Тейлу. Сын себе самому. Отец себе самому. Я был прежде и буду после. И если я жертва, то жертва себе самому, и никому более. И если я буду нужен, и призовут меня должным образом, то я приду вновь, дабы судить и карать. И удерживал его Тейлу на горящем колесе, и никакие угрозы и вопли демона не заставили его податься ни на долю дюйма. Так и вышло, что Энканис покинул сей мир, а с ним и Тейлу, прозванный Мендой. Оба они сгорели и обратились во прах в той яме в Атуре. Вот почему тейлинские священники носят пепельно-серые рясы. И вот почему мы знаем, что Тейлу заботится о нас, и следит за нами, и хранит нас от… Тут Трапис прервал свой рассказ, потому что Джаспин принялся выть и метаться, натягивая веревки. Не слыша больше рассказа, который заставлял меня сосредоточиться, я потихоньку провалился обратно в беспамятство. После этого у меня возникли подозрения, которые так никогда до конца и не развеялись. Не был ли Трапис тейлинским священником? Его ряса была грязной и залатанной, но, возможно, когда-то она была серой. Местами его рассказ выглядел неуклюжим, но местами он звучал величественно, словно он излагал какие-то полузабытые воспоминания. Что это было, проповеди? Или «Книга Пути»? Я так и не спросил. И, хотя в ближайшие месяцы я не раз заходил к нему в подвал, я ни разу больше не слышал, чтобы Трапис рассказывал истории. Глава 24 Сами тени Все время, что я провел в Тарбеане, я не переставал учиться, хотя большая часть уроков была неприятной и болезненной. Я научился просить милостыню. Это было практическое приложение актерского мастерства перед самой капризной публикой. Милостыню я просил хорошо, однако с деньгами в Приморье было туго, а пустая чашечка для милостыни сулила холодную и голодную ночь. Путем опасных проб и ошибок я научился как следует срезать кошельки и шарить по карманам. Последнее мне давалось особенно хорошо. Всякие замки и задвижки также охотно делились со мной своими тайнами. Моим ловким пальцам нашлось применение, о котором ни мои родители, ни Абенти даже и не подумали бы. Я научился удирать без оглядки от людей с неестественно-белой улыбкой. Смола деннера мало-помалу отбеливает зубы, и, если сладкоед прожил достаточно долго, чтобы его зубы сделались ослепительно-белыми, скорее всего, он уже успел продать все, что стоило продавать. В Тарбеане полно опасного народу, но нет никого опаснее сладкоеда, который алчет новой порции смолы. Такой убьет за пару пенни. Я научился сооружать из тряпья самодельную обувь. Настоящая обувь сделалась для меня несбыточной мечтой. Первые два года мне казалось, будто ноги у меня постоянно замерзшие, или сбитые, или то и другое сразу. Но к третьему году ступни у меня задубели, и я мог часами бегать босиком по булыжной мостовой и вообще ничего не чувствовать. Я научился не ждать помощи ни от кого. В нехороших районах Тарбеана на крики о помощи хищники сбегаются, как на запах крови.