– Ну да, разумеется, – сказал отец. – Мне и в голову не приходило… – Прибереги это для тех, кто тебе платит, Арль, – перебил Бен. В его голосе отчетливо слышалось раздражение. – Ты, конечно, слишком хороший актер, чтобы это показывать, но я прекрасно вижу, когда меня держат за свихнувшегося! – Да я просто не ожидал такого, Бен, – виновато отвечал отец. – Ты человек образованный, а я так устал, что люди тут же хватаются за железо и льют пиво, как только упомянешь о чандрианах! Я же не путаюсь с темными силами, я просто историю восстанавливаю! – Так вот, выслушай меня. Вы оба мне слишком нравитесь, чтобы допустить, чтобы вы считали меня старым дураком, – сказал Бен. – И к тому же мне потом надо кое о чем с вами поговорить, и для этого мне нужно, чтобы вы принимали меня всерьез. Ветер набирал силу, и я воспользовался этим, чтобы пройти последние несколько шагов. Я подобрался к углу родительского фургона и выглянул сквозь завесу листвы. Все трое сидели вокруг костерка. Бен устроился на пеньке и кутался в свой потрепанный бурый плащ. Родители сидели напротив, мать привалилась к отцу, на плечи у них было накинуто одеяло. Бен наполнил кожаную кружку из глиняной бутыли и протянул кружку моей матери. Когда он говорил, изо рта у него шел пар. – Как относятся к демонам в Атуре? – спросил он. – Боятся! – отец постучал себя по виску. – От всей этой религии у них мозги размякли. – Ну а в Винтасе? – спросил Бен. – Там довольно много тейлинцев. Они к демонам так же относятся? Мать покачала головой: – Они полагают, что это несколько глупо. Они предпочитают думать, что демоны – это метафора. – А кого же тогда боятся по ночам в Винтасе? – Фейри, – ответила мать. – Курганных жителей, – ответил отец одновременно с ней. – Оба вы правы, смотря в какой части страны вы находитесь, – сказал Бен. – Ну а тут, в Содружестве, люди посмеиваются и над тем, и над другим. – Он указал на деревья вокруг нас. – Однако ближе к осени они стараются вести себя осторожно, чтобы не накликать шатунов. – Так уж жизнь устроена, – добавил отец. – Половина актерского ремесла – в том, чтобы знать, чем дышит публика. – Вы по-прежнему думаете, будто я тронулся умом, – усмехнулся Бен. – Вот послушайте: предположим, завтра мы приедем в Бирен и кто-нибудь вам скажет, что в лесу водятся шатуны. Вы ему поверите? Отец покачал головой. – Ну а если вам это скажут двое? Отец снова покачал головой. Бен подался вперед, не вставая с пенька: – Ну а если десять человек вам скажут совершенно серьезно, что в лесу бродят шатуны, которые пожирают… – Да нет же, конечно, я в это не поверю! – рассердился отец. – Это же курам на смех! – Не поверишь, конечно, – согласился Бен и поднял палец. – Но вопрос-то вот в чем: а в лес ты после этого пойдешь? Отец замер и впал в задумчивость. Бен кивнул: – Глупо было бы не прислушаться, когда полгорода тебя предупреждает, что там опасно, даже если ты и не веришь в то, во что верят они. Ну а если шатунов вы не боитесь, чего же тогда боитесь вы? – Медведей. – Разбойников. – Хорошие, разумные страхи для бродячего актера, – сказал Бен. – Страхи, которых горожане не поймут. В каждой местности – свои мелкие предрассудки, и все смеются над той чушью, в которую верит народ за рекой. Он серьезно взглянул на них: – Но вот слышали ли вы хоть раз шуточную песню или забавную историю про чандриан, а? Ставлю пенни, что ни разу. Мать поразмыслила и покачала головой. Отец как следует приложился к кружке и последовал ее примеру. – Так вот, я не хочу сказать, что чандрианы и в самом деле бродят где-то поблизости, налетая и убивая, точно молния с ясного неба. Однако боятся их повсюду. А такого обычно без причин не бывает. Бен усмехнулся и опрокинул свою глиняную чашку, вытряхнув на землю последние капли пива. – А имена – штука странная. Опасная штука имена! – Он пристально посмотрел на них. – Уж это-то я знаю наверняка, именно потому, что я – человек образованный. Ну а если я вдобавок чуток суеверен… – Он пожал плечами. – Что ж, это мой выбор. Я человек старый. Уж будьте ко мне снисходительны. Отец задумчиво кивнул. – Странно, как это я раньше не замечал, что к чандрианам все относятся одинаково? А ведь, казалось бы, я должен был это увидеть… – Он потряс головой, словно пытаясь прочистить мозги. – Однако, думаю, к именам мы можем вернуться и потом. Так о чем ты хотел поговорить? Я собрался было незаметно улизнуть, пока меня не застукали, но то, что сказал Бен, заставило меня застыть на месте, не сделав и шага. – Вам это, наверное, не заметно, вы ж его родители и все такое. Но ваш юный Квоут весьма способный мальчик. – Бен снова наполнил свою чашку и протянул кувшин отцу. Тот отказался. – На самом деле, «способный» – это слабо сказано. Очень, очень слабо. Мать посмотрела на Бена поверх своей кружки: – Ну, Бен, это любому видно, кто хоть немного с ним пообщается. Не понимаю, почему на этом следует заострять внимание. Тем более тебе. – Мне кажется, что вы недооцениваете ситуацию, – сказал Бен, вытягивая ноги чуть ли не в самый огонь. – Скажите, легко ли он выучился играть на лютне? Отец был, похоже, несколько удивлен столь внезапной переменой темы. – Ну, довольно легко, а что? – И сколько лет ему было? Отец задумчиво потеребил бородку. В тишине, точно флейта, прозвучал голос моей матери: – Восемь. – Ну а теперь вспомни, как учился играть ты сам. Помнишь, сколько лет тебе было? Помнишь, с какими трудностями ты столкнулся? Отец все теребил бородку, но вид у него сделался более задумчивый и взгляд отстраненный. Абенти продолжал: – Могу поручиться: он осваивал каждый аккорд, любой перебор с первого же раза, не запинаясь, не жалуясь. А если он и ошибался, то не более одного раза, верно? Отец выглядел несколько смущенным: – Ну, в основном да, но у него же тоже были трудности, как и у любого другого. Вот аккорд ми-мажор ему не давался. У него были большие проблемы с увеличенным и уменьшенным ми-мажором… – Да, дорогой, я тоже это помню, – мягко вставила мать, – но, мне кажется, дело было просто в маленьких ручонках. Он был все-таки еще очень мал… – И ручаюсь, что надолго его это не остановило, – негромко сказал Бен. – У него удивительные руки; моя мать назвала бы это «руки волшебника». Отец улыбнулся: – Ну да, руки у него от матери, тонкие, но сильные. То, что надо, чтобы горшки выскребать, а, женщина? Мать шлепнула его, потом поймала за руку, развернула его кисть и показала Бену. – Руки у него от отца: изящные и ласковые. То, что надо, чтобы соблазнять господских дочек! Отец попытался было возразить, но она его не слушала. – С такими глазами и руками ни одна женщина на свете не сможет чувствовать себя в безопасности, когда он начнет охотиться за дамами! – Ухаживать, дорогая, ухаживать! – Смысл тот же, – пожала она плечами. – Охота здесь идет, охота там, и, право, я жалею честных дам, что непреложно помнят о законе и убежать сумели от погони. Она снова приникла к отцу и положила его руку себе на колени. Она слегка склонила голову набок, он уловил намек, наклонился и поцеловал ее в уголок губ. – Воистину! – воскликнул Бен, воздев кружку. Отец обнял ее свободной рукой и сжал за плечи. – И все равно, Бен, не пойму, к чему ты клонишь. – Он все делает именно так: стремительно, как удар бича, и почти безошибочно. Могу поручиться: он знает все песни, что ты когда-либо ему пел. Он лучше меня знает, что где лежит у меня в фургоне. Он снова взял бутыль и открыл пробку.