– Рад слышать. – Трактирщик успокоился и слегка улыбнулся: – Послушайте, а что, три дня – это действительно так необычно? Хронист вновь сделался серьезен: – Три дня – это весьма необычно. Но, с другой стороны… – и самомнения у него как-то поубавилось, – с другой стороны, – он махнул рукой, словно показывая, что слова тут бесполезны, – вы все-таки Квоут. Человек, называвший себя Коутом, выглянул из-за своих бутылок. На губах у него играла широкая, искренняя улыбка. В глазах вспыхнула искорка. Он словно бы сделался выше ростом. – Ну да, я все-таки Квоут, – сказал Квоут, и его голос зазвенел железом. Глава 7 О начале и именах вещей В окна «Путеводного камня» лился солнечный свет. Свет был прохладный и свежий – самое оно для начала дела. Он мимоходом коснулся мельника, пускающего воду на колесо. Озарил кузницу, где кузнец, четыре дня проработав с холодным металлом, разжигал, наконец, горн. Осветил ломовых лошадей, запряженных в фургоны, и наточенные, готовые к работе серпы, сверкающие в начале осеннего дня. В «Путеводном камне» свет наискосок озарил лицо Хрониста, и это было начало, чистый лист, ожидающий первых слов истории. Свет затопил стойку, рассыпался тысячей крохотных радужных начал, отразясь от разноцветных бутылок, и взобрался на стенку, к мечу, словно разыскивая одно, окончательное, начало. Однако, когда свет коснулся меча, никакого начала видно не было. На самом деле свет, отразившийся от меча, сделался тусклым, начищенным и древним-предревним. Хронист поглядел на него и сразу вспомнил, что, хотя день только начинается, осень уже заканчивается и с каждым днем подступают холода. Меч сиял знанием о том, что рассвет – это лишь крохотное начало на фоне конца сезона и конца года. Хронист отвел взгляд от меча – он понял, что Квоут только что что-то сказал, но что именно – он не расслышал. – А как люди обычно рассказывают свои истории? – спросил Квоут. Хронист пожал плечами: – По большей части попросту говорят мне все, что они помнят. А я потом записываю события в правильном порядке, убираю лишнее, проясняю, упрощаю и все такое. Квоут нахмурился: – Нет, думаю, так не пойдет. Хронист осторожно улыбнулся: – Ну да, с умелыми рассказчиками все иначе. Они предпочитают, чтобы их истории излагали как есть. Однако они кроме того предпочитают, чтобы их внимательно слушали. Так что я обычно сижу и слушаю, а записываю после. У меня почти идеальная память. – «Почти идеальная» меня не вполне устраивает, – Квоут прижал палец к губам. – А насколько быстро вы можете писать? Хронист понимающе улыбнулся: – Быстрее, чем человек может говорить. Квоут вскинул бровь: – Хотел бы я на это посмотреть! Хронист открыл портфель. Достал стопку хорошей белой бумаги и пузырек чернил. Аккуратно разложил все на столе, обмакнул перо в чернила и выжидательно посмотрел на Квоута. Квоут подался вперед и быстро произнес: – Аз есмь. Они суть. Она есть. Он был. Они будут. Перо Хрониста забегало по бумаге. Квоут внимательно следил за ним. – Я, Хронист, сим удостоверяю, что не умею ни читать, ни писать. Герундий. Отсутствующий. Галка. Кварцит. Интерференция. Трагокуздрение. Лхин та лу сорен хеа. «Молодая вдова из Суральо всюду славилась строгой моралью, часто в церковь ходила, но, увы, угодила…» – Квоут еще сильнее подался вперед, глядя, как Хронист пишет. – Интересно… Ладно, хватит пока. Хронист снова улыбнулся и протер перо тряпицей. На лежащем перед ним листе красовалась одна-единственная строка непонятных символов. – Шифр какой-то? – вслух спросил Квоут. – Да еще как аккуратно написано… Могу поручиться, вы нечасто портите бумагу! – Он развернул лист к себе, чтобы получше рассмотреть написанное. – Я ее никогда не порчу! – надменно ответил Хронист. Квоут кивнул, не поднимая головы. – А что значит «трагокуздрение»? – спросил Хронист. – М-м? А-а! Да ничего. Только что придумал. Просто хотел посмотреть, запнетесь ли вы на незнакомом слове. Он потянулся, подвинул свой стул поближе к Хронисту. – Ну ладно, объясните мне, как это читается, и можем начинать. Хронист замялся: – Но это же очень сложно… – Он увидел, как нахмурился Квоут, и вздохнул: – Ну, я попробую. Хронист набрал в грудь побольше воздуха и принялся записывать строчку символов, одновременно объясняя: – В речи мы используем всего примерно пятьдесят звуков. Каждый из звуков я обозначил символом, состоящим из одного или двух штрихов. Это все звуки. Я, в принципе, мог бы записать текст на языке, которого я вообще не понимаю. – Он указал на страницу. – Вот это – различные гласные. – Все вертикальные штрихи, – сказал Квоут, пристально вглядываясь в строку. Хронист запнулся, сбившись с мысли. – Н-ну… да. – А согласные, значит, горизонтальные, да? А сочетаются они, видимо, вот так? Квоут взял перо и написал несколько собственных знаков. – Хитро! То есть на каждое слово требуется не больше двух-трех… Хронист молча смотрел на Квоута. Квоут этого даже не заметил: он был полностью поглощен надписью. – Если вот это – «аз», значит, вот это – звук «а», – он перешел к тому, что написал Хронист. – Ага, это «э», «о», «и», «у», а это, стало быть, «ы». – Квоут кивнул сам себе и вернул перо Хронисту: – Согласные покажите, пожалуйста. Хронист послушно принялся писать согласные, называя соответствующие звуки. Через некоторое время Квоут отобрал перо и закончил ряд сам, попросив ошарашенного Хрониста поправить его там, где он ошибется. Хронист молча смотрел и слушал, пока Квоут дописывал ряд. От начала до конца весь процесс занял минут пятнадцать. Квоут нигде не ошибся. – Великолепная система, чрезвычайно емкая! – одобрил Квоут. – Очень логичная. Сами придумали? Хронист долго молчал, не отрывая глаз от рядов символов, написанных на лежащем перед Квоутом листе. Потом, наконец, спросил, как будто не слышал вопроса Квоута: – Это правда, что вы выучили темью всего за день? Квоут слегка улыбнулся и отвел глаза: – О, это старая история, я ее почти и забыл! Вообще-то за полтора. Полтора дня, и бессонную ночь. А почему вы спрашиваете? – Я про это слышал в университете. Не поверил, конечно… – Он посмотрел на страницу со своим шифром, записанным аккуратным почерком Квоута. – Всю? Квоут, похоже, был озадачен. – Что-что? – Вы выучили весь язык целиком? – Ой ну что вы! Нет, конечно, – с раздражением ответил Квоут. – Только часть. Значительную часть, это да, но все равно, как можно что-то выучить целиком, тем более язык? – Квоут потер руки. – Ну что, готовы? Хронист потряс головой, словно приводя мысли в порядок, взял новый лист бумаги и кивнул. Квоут поднял руку, давая Хронисту понять, что писать пока не надо, и сказал: – Я эту историю никогда прежде не рассказывал и сомневаюсь, что когда-нибудь расскажу ее еще раз. – Квоут подался вперед. – Прежде чем мы начнем, хочу вам напомнить, что я – из эдема руэ. Мы рассказывали истории еще до сожжения Калуптены. Еще до того как появились книги, в которых истории стали записывать. Еще до того как появилась музыка, которую играют. Когда загорелся первый костер, мы, руэ, уже сидели там и плели рассказы в кругу его неровного света. Квоут кивнул книжнику: – Мне известна ваша репутация: вы мастер собирать истории и описывать события. – Взгляд Квоута сделался жестким, как кремень, и колючим, как битое стекло: – Так вот, несмотря на это – не вздумайте менять ни слова в моем рассказе! И если вдруг покажется, что я запутался или сбился, помните, что настоящие истории никогда не ходят самой короткой дорогой. Хронист торжественно кивнул: он все пытался вообразить себе этот ум, который сумел разобраться в его шифре за долю часа. Ум, способный выучить новый язык за сутки.