Я окинул ее взглядом, потом отвернулся: – Ну, давай по списку. Одуванчик подошел бы: он яркий, и ты тоже яркая. Но одуванчик слишком обыденный, а ты существо необычное. С розами мы разобрались и отвергли их. Белладонна? Нет. Крапива? Быть может! Она скорчила возмущенную рожицу и показала мне язык. Я прижал палец к губам, словно в раздумьях: – Да, ты права: крапива тебе не идет, если не считать твоего языка. Она надулась и скрестила руки на груди. – Овсюг! – воскликнул я, заставив ее рассмеяться. – Ты дикая, как и он, но он чересчур мал и скромен. Поэтому, как и по другим, – я кашлянул, – более очевидным причинам, от овсюга мы откажемся. – А жаль! – сказала она. – Вот, ромашка хороший цветок, – гнул я свою линию, не давая ей себя сбить. – Высокий и стройный, растет при дороге. Веселый и крепкий цветок, отнюдь не хрупкий. Ромашка полагается только на себя самое. Пожалуй, она бы вам подошла… Однако пойдем дальше. Ирис? Аляповатый. Чертополох? Чересчур надменный. Фиалка слишком мимолетна. Триллиум? Хм, а что, вариант. Красивый цветок. Не требует особого ухода. Поверхность лепестков… Тут я совершил самый дерзкий поступок в своей молодой жизни: коснулся ее шеи кончиками пальцев. – …Достаточно гладкая, чтобы быть под стать твоей коже – ну, почти. Но он чересчур близок к земле! – Экий букет ты мне собрал… – негромко сказала Денна. Она машинально подняла руку и дотронулась до шеи в том месте, где я ее коснулся, – подержалась немного и уронила руку. Добрый это знак или дурной? Чего она хотела: смахнуть мое прикосновение или, наоборот, запечатлеть его подольше? Я сильнее прежнего исполнился неуверенности и решил продолжать, не совершая больше столь рискованных поступков. Я остановился: – Селас! Она остановилась, обернулась, посмотрела на меня: – И после всего этого ты выбрал цветок, которого я не знаю? Что это за селас такой? И почему? – Это темно-красные цветы, которые растут на мощных лозах. Листья у селаса темные и нежные. Лучше всего он растет в тени, но сам цветок находит случайные солнечные лучи и распускается именно там. Я посмотрел на нее. – Это тебе подходит. Ты сама – тень и свет одновременно. Селас растет в чаще леса и в садах встречается редко, потому что лишь самые искусные садовники способны вырастить его, не навредив. У него чудесный аромат, его многие ищут, но находят немногие. Я помолчал, подчеркнуто окинул ее взглядом: – Да, раз уж меня заставили выбирать, я выбираю селас. Она посмотрела на меня. Отвернулась. – Ты обо мне слишком хорошо думаешь. Я улыбнулся: – Может, это ты думаешь о себе слишком плохо? Она поймала отблеск моей улыбки и просияла в ответ: – Нет, раньше ты был ближе к истине. Ромашки, милые и нежные. Ромашки – вот путь к моему сердцу! – Я это запомню. Мы пошли дальше. – Ну а мне бы ты какой цветок принесла? – поддел я, надеясь застать ее врасплох. – Цветок ивы, – сказала она, ни секунды не колеблясь. Я задумался на добрую минуту. – А что, у ивы есть цветы? Она отвела взгляд куда-то в сторону, поразмыслила. – Да нет, не думаю. – Стало быть, это большая редкость! – хмыкнул я. – А почему именно ивы? – Ты напоминаешь мне иву, – тут же ответила она. – Сильный, с цепкими корнями и скрытный. Когда налетает буря, ты легко поддаешься ее порывам, но сдвигаешься не дальше, чем сам того хочешь. Я вскинул руки, словно обороняясь. – Хватит с меня добрых слов! – запротестовал я. – Ты стремишься подчинить меня своей воле, но нет, не выйдет! Твоя лесть для меня не более чем ветер! Она некоторое время смотрела на меня, как бы желая удостовериться, что я все сказал. – И ива, более чем какое бы то ни было дерево, – добавила она, изогнув в улыбке свои изящные губы, – движется по воле ветра! Звезды говорили мне, что прошло пять часов. Но мне казалось, будто время, до тех пор как мы пришли к «Дубовому веслу», где она жила в Имре, пролетело как один миг. В дверях наступил момент, показавшийся мне часом, когда я думал ее поцеловать. По дороге, пока мы шли и болтали, эта мысль искушала меня раз десять: когда мы остановились на Каменном мосту, полюбоваться рекой в лунном свете, под липой в одном из парков Имре… Каждый раз я чувствовал, как между нами нарастает какое-то напряжение, почти физически осязаемое. Когда она искоса поглядывала на меня со своей загадочной улыбкой, когда склоняла голову набок, когда разворачивалась ко мне лицом, мне каждый раз казалось, будто она надеется, что я сделаю… что-нибудь. Обовью ее рукой? Поцелую? Ну откуда мне было знать? Разве можно знать наверняка в таком деле? Я и не знал. И потому воспротивился ее притяжению. Я не хотел заходить чересчур далеко, не хотел оскорбить ее или поставить себя в неловкое положение. И к тому же предупреждение Деоха вселило в меня неуверенность. Кто знает, вдруг то, что я чувствую, – не более чем природное обаяние Денны, ее шарм. Как и все юнцы моего возраста, я был круглым дураком, когда речь шла о женщинах. Разница между мною и остальными состояла в том, что я болезненно сознавал свое невежество, в то время как прочие, тот же Симмон, просто тыкались наугад, выставляя себя на посмешище со своими неуклюжими заигрываниями. Я же не мог представить себе ничего хуже, чем повести себя с Денной как-нибудь не так, чтоб она потом смеялась над моими потугами. Больше всего на свете ненавижу делать что-нибудь плохо. И потому я простился с ней и проводил ее взглядом, когда она скрылась в дверях черного хода «Дубового весла». Я перевел дух и с трудом удержался, чтобы не расхохотаться или не запрыгать. Я был так полон ею, запахом ветра в ее волосах, звуком ее голоса, тем, как лунный свет отбрасывает тени на ее лицо… Потом мои ноги мало-помалу опустились на землю. И, не успев сделать и шести шагов, я сдулся, как парус, когда ветер уляжется. Я брел назад через город, мимо спящих домов и темных трактиров, и на протяжении трех кратких вздохов колебался от восторга до сомнения и обратно. Я же все испортил! Все, что я говорил, все, что казалось мне таким остроумным, было на самом деле самыми ужасными глупостями, какие только можно вообразить. И вот она вернулась домой и вздохнула с облегчением, что наконец-то от меня избавилась. Но она же улыбалась! Смеялась! Нет, она не вспомнила нашего первого знакомства по дороге из Тарбеана. Я не мог произвести на нее такого уж большого впечатления. «Укради меня», – сказала она. Надо было быть посмелей и все-таки поцеловать ее напоследок. Нет, надо было быть осмотрительней. Я слишком много болтал. Я совсем ничего не сказал… Глава 63 Гулять и болтать Вилем с Симмоном уже наполовину доели свой обед, когда я появился на нашем обычном месте во дворе. – Прошу прощения, – сказал я, ставя лютню на мостовую возле скамьи, – пришлось задержаться, я торговался. Я ходил на тот берег, покупать драхму живого серебра и мешочек морской соли. Морская соль обошлась недешево, но я в кои-то веки не считался с расходами. Если удача мне улыбнется, я скоро продвинусь в фактной, а значит, и моим денежным неурядицам придет конец. Придя за покупками в Имре я, помимо всего прочего, чисто случайно прошел мимо трактира, где остановилась Денна, однако ее не было ни там, ни в «Эолиане», ни в парке, где мы присели поболтать вчера вечером. Но все равно, настроение у меня было прекрасное. Я положил футляр с лютней на бок и открыл его, чтобы новые струны погрелись на солнышке и получше растянулись. Потом уселся на каменную скамью у столба рядом с друзьями. – Ну, и где же ты был вчера вечером? – нарочито небрежно осведомился Симмон. Я только теперь вспомнил, что мы втроем договаривались вчера встретиться с Фентоном, чтобы поиграть в уголки. Но я увидел Денну, и все это начисто вылетело у меня из головы. – Господи, Сим, прости, пожалуйста! Долго вы меня ждали? Он посмотрел на меня. – Простите меня! – повторил я, надеясь, что выгляжу настолько же виноватым, как себя чувствую. – Я забыл. Сим ухмыльнулся и передернул плечами: – Да ладно, велика беда! Когда мы сообразили, что ты не появишься, мы пошли в «Библиотеку» пить и глазеть на девиц.