Рано утром он сидел в самолете. У него было три часа, чтобы во всём разобраться. У него было столько времени! А решать надо за какие-то три часа полёта!.. – Это я! Я один во всём виноват, – винил он себя. – Это я не дал ей ни одного шанса! Я трусливо бежал, предавая её… Она никогда не была уверена во мне. Я должен был взять её за руки и сказать: ничего не бойся, Крошечка, пошли со мной, я не дам тебя в обиду… Это я трус и мерзавец… Я хотел жить как все… Я и стал как все. Дома её не было. Он звонил и звонил, но она не брала трубку. Он оставил сто голосовых сообщений… Идти к ней на работу? Он не хотел. Это бы странно выглядело… «Почему!? Ведь я люблю её!.. Я приехал за ней, что в этом странного!?» В офисе были удивлены. Конечно, они помнили интересного русского. Это был их первый крупный заказ в России. Он спросил, где можно найти Крошечку. Она с Лукой в переговорной. Он знал Луку и знал, что это его компания. Лука был потомственным архитектором и ещё с юности хотел открыть свою фирму, чтобы работать только на себя. Потом жизнь закрутилась, помимо архитектуры появились крупные дела. Лука стал заметной фигурой в миланском обществе. Он запомнил его и на подписании контракта, и позже в ресторане. Лука произвёл на него впечатление. Переговорная была на втором этаже. Он поднялся и почему-то не стал стучаться. Дверь была приоткрыта. Он увидел Крошечку. Она стояла у раскрытого окна и курила. Лука нежно обнимал её за плечи и что-то тихо говорил ей. Он замер, не в силах сделать последнего решительного шага. Его сердце остановилось, и он почувствовал, что сейчас перестанет дышать. Они не видели и не чувствовали его невольного присутствия. Он так ни на что и не решился. Он бы заплакал, как мальчишка, но вокруг были люди. Он считал, что Крошечка всегда будет в его жизни, и он не мог даже представить, что теряет её, теряет реально. Перед глазами – Крошечка и Лука, стояли у окна, он никак не мог стереть это из памяти. Он встретил Крошечку только однажды. Как-то всей семьёй они отдыхали в Санкт-Морице, снимали шале, в отеле жить стало неудобно – дети, няньки…Сыну едва исполнился год, Татьяна не могла оставить его ни на секунду и вечно тащила с собой полдома. Он вышел пройтись. Медленно падал снег. Он узнал её сразу. Она была с Лукой и двумя мальчишками. Им было года по три, и они были как две капли похожи друг на друга. Он невольно улыбнулся. Что-то в ней изменилось, она была другая, но такая же необыкновенная. Он даже слышал её смех. Стоял и смотрел на неё… Они медленно шли вперёд, а он так и стоял, не в силах двинуться, провожая их взглядом. Крошечка обернулась. Вдалеке стоял мужчина, и ей показалось, что это он. Ей вдруг стало страшно. Страшно за себя, за детей, за Луку… Она обернулась ещё раз – мужчина махнул ей рукой и исчез за поворотом. Нет, это не он, ей показалось… – Что с тобой, дорогая?! На тебе нет лица… Это от высокогорья… Не волнуйся. Давай нарушим твою чёртову диету и слопаем по малиновому пирогу, а хочешь, и по вишнёвому тоже, – Лука бережно притянул её к себе. – Почему я всё время боюсь за тебя?! Я знаю почему… Я очень люблю тебя, ты необходима мне, милая. Я с тобой по-настоящему счастлив… Ни о чём не думай… Я буду думать за тебя… Он быстро шёл, ему захотелось бежать и бежать до изнеможения. Он хотел преодолеть это нестерпимое желание дотронуться до неё. Он знал, она всегда будет в его жизни и был уверен, что нет конца у этой любви, как нет и «иллюзии счастья». Счастье есть или его нет вовсе! Он только что видел счастье своими глазами! Крошечка всё так же сидела на краешке его сердца, болтала ногами и удивлённо смотрела на него, но это не причиняло ему больше боли. Осталась только нежность. Она навсегда останется с ним. Он не потеряет её никогда. Она рядом. Она вернётся. Она просто никогда не уходила. Игры с воображением Когда тебе уже 10 лет, а родители думают, что всего 10, они глубоко ошибаются. Катька всё понимала: родители опять люто ссорятся, и из гостиной доносятся страшные оскорбления, понятные и не очень, преимущественно от мамы. Самым безобидным словом было «неудачник» и «недоносок». Может, отца тоже не доносили, как брата? Катя закрылась в своей комнате, немного подумала и пошла выяснять, что к чему, хотя к скандалам в доме давно привыкла. Папа носился по квартире и собирал вещи. Мама с перекошенным лицом бегала следом и не могла остановить поток брани, на руках болтался плачущий братишка. Он-то точно не понимал, что происходит, но был весомым орудием в маминых руках. Катюша молча наблюдала за ними. Папа уходил не раз и не два и жил у бабушки – женщины с тяжёлым и противным характером, как говорила мама. Возвращался, как правило, через пару дней с нелепым букетом в несколько гвоздик или астр – это зависело от сезона, – и всё начиналось сначала. На этот раз отец не вернулся. Мама препятствий не строила, и Катька встречалась с ним каждое воскресенье. А вот братишку, которого папа обожал, мать явно прятала: то горло у него, то животик расстроился. Позже Катька поняла – это была мамина месть за никчёмную жизнь с папой. Через год у мамы появился Леонид. Он переехал к ним почти сразу же, к счастью, ненадолго. «Просто жить негде было», – решила слегка повзрослевшая Катька. Папиных денег катастрофически не хватало, он был законченным неудачником, вечно попадал под сокращение и подолгу сидел без работы, хоть и Политех закончил с красным дипломом. Мама из врача-дерматолога превратилась в косметолога – чести меньше, денег больше. Брат часто болел, ей приходилось принимать дома, и Катина комната на время становилась косметическим кабинетом. Клиентки приходили состоятельные и надменные, порой покрикивали, если что не так. Мама с этой участью смирилась, прошла все мыслимые и немыслимые курсы, стала пользоваться популярностью, и хоть какие-то деньги появились в доме. Следующим маминым приобретением был Паша. По меркам пятнадцатилетней Катюши он был практически олигархом – целых две пивнухи где-то в спальном районе Питера. Павел был похож на пивную кружку с ручками, но жить к ним не переехал. Мама раза три в неделю срывалась к нему с ночёвкой, брат оставался на Катю. Возвращалась под утро и только однажды пришла поздно – в тот день Катька опоздала на два урока. Целых три года Пашка маячил в их жизни, а потом исчез, неожиданно и бесповоротно. Катя видела, как мама набирает и набирает его номер, даже к нему домой попёрлась – никто не открыл. Мама опустошила бутылку красного вина под завывание Кузьмина и ровно через год приютила студента, иногороднего и невыразительного, годящегося разве что в сыновья. – А этот-то нам зачем, приблуда прыщавый? Мать упрёка не поняла. – А тебе-то что?! Зато любит и ценит! Посмотрю, как ты свою жизнь устраивать будешь. – Мне-то ничего. Только не плачь, когда свалит. Катюша где-то вычитала, что дочь повторяет судьбу матери, этого она не хотела больше всего на свете. Лучше одной мыкаться, чем такая перспективка! Студента мама выгнала через два года без объяснения причин. Он и сам был бесконечно доволен, что обошлось без выяснений, кто прав, кто виноват. Видно, не любил, лёгкая и сытая жизнь засосала. Мама сама собрала ему вещи, которых с её лёгкой руки накопилось немало, и даже пожелала успехов в личной жизни, а вечером опять шмыгала носом и тайком утирала слёзы. «Привыкла, может?» – думала Катерина, но в расспросы не пускалась – и так всё ясно. Катя поступила в педагогический, педагогика и психология. Почему именно туда – не знала и на расспросы родственников и знакомых смеялась и говорила: ответ знает только ветер!.. Что это значило, не имело значения, но звучало красиво. Папа отъехал в Индию медитировать и искать правду жизни. Мама вздохнула и покрутила у виска. Бабушка перед смертью сделала дарственную на квартиру в историческом центре Петербурга на маму, чем сильно удивила всех. Мама предложила: хочешь – живи, хозяйничай. Катя отказалась – как их с братом бросить? Мать выглядела несчастной и растерянной. – Мам, ну так нельзя! Посмотри на себя! Мечешься в каких-то пустых поисках. Может, лучше для себя пожить, собой заняться? Колешь всех с утра до вечера, а сама? Так точно на всю жизнь одна останешься. – Почему одна? Вы у меня есть. Кать, от нас порой не зависит, как жизнь сложится. Что жить мечтами? Екатерина так не умела. Всё время в кого-то была влюблена и настолько в это верила, что проживала эмоции и настоящий трепет. Первой её любовью был Д’Артаньян из «Трёх мушкетёров» Дюма. Это может показаться смешным, но она трогательно рыдала, когда перевернула последнюю страницу романа и долго в своей головке выстраивала образ полюбившегося героя. Она могла часами говорить с ним, обсуждая всё, что наболело. На смену Д’Артаньяну пришёл Есенин. Она давно была знакома с его стихами, но вдруг, увидев печатный портрет поэта, не выдержала и купила. Дома аккуратно прикрепила кнопками к изголовью кровати и каждое утро здоровалась с ним. Мама была недовольна: вот, теперь дырки от кнопок останутся! Есенина благополучно сменил Рахманинов, потом появился Лермонтов. Менялись кумиры и количество дырок на стенке. – Кать, ну что это такое! И что ты пошла в педагогический? Там ты точно никого не найдёшь. Одни девки, наверно, учатся, и половина страшилок каких-нибудь! Так и будешь со своими портретами разговаривать! Катерина была далеко не страшилка – рыжая копна кудрявых волос, огромные голубые глаза и россыпь золотых веснушек. На любителя, конечно, но эффектная. Всё это богатство ей досталось от той же бабушки, как оказалось, совсем даже не противной. А вот миниатюрная и тонюсенькая была в маму. «Лучше бы ростом в отца пошла, а то по всему видно, что брат высоким вырастет, а она, как первый блин, всегда комом», – сокрушалась Катька. Подруг у мамы отродясь не было – так, знакомые да приятельницы. Не складывалось. Вот в этом Катюша точно повторяла мамину судьбу, не врастала ни в кого – не испытывала необходимости в постоянном присутствии. А романы случались. Правда, всё время ей мерещились мамины Лёни да Паши, со своими воображаемыми поклонниками общаться было легче, а главное – надёжней. Первый опыт был совсем плачевным. На студенческой вечеринке, ещё на первом курсе, она познакомилась с Толиком с исторического. С виду милый парень, тихоня заумный. Они встретились всего три раза. Он ждал её у входа, подпирая чугунные парадные ворота университета. – Привет! Я узнал твоё расписание. Прогуляемся? Катька пожала плечами. Толик пытался взять её тяжелую сумку, она наотрез отказалась: и так не герой моего романа, ещё и с женской сумкой. Полный улёт! Осень стояла питерская, «на выживание», как любила говорить Катя. Но Питер обожала каждой клеточкой. Однажды придумала теорию своего происхождения, и она ей очень нравилась: «Я дочь Невы и Петербурга!» Конечно, она никому не рассказывала, что, гуляя по городу, болтает с ним как с живым человеком, ну и с Невой, естественно, – мать всё-таки. Толя шёл по Мойке и, пафосно раскидывая руки, вещал таинственные факты из истории человечества. Наверное, он рассказывал что-то стоящее, но ей было томительно скучно. Катька сослалась на неотложные дела, мило распрощалась на канале Грибоедова и растворилась на эскалаторах и в переходах метро. На второе свидание Толик пришёл с алой розой, зажатой в кулаке. Катя почему-то вспомнила отца. «Неудачник!» – звучал мамин голос в голове. Они брели по Невскому, Толик даже не попытался взять её за руку. В нём не было игры, сути, глубины. В последнюю встречу он пригласил её в маленькое бистро. Это было гораздо приятней, чем шоркаться по насквозь продуваемым улочкам и переулкам. Катерине полегчало и заунывные проповеди Анатолия показались не лишёнными интереса. Они заказали по салату с хрустящими ломтиками бекона и имбирный чай, согревающий тело и душу. Кате хотелось немного выпить, но она воздержалась: ну его! А то подумает невесть что! «А он и не такой уж зануда», – решила Катя, разомлев от тепла. Официантка принесла счёт. Толик съёжился, замялся, залез в карман, достал кошелёк, бережно вынул мелкие купюры. – Вот! С нас по 400. Катя замерла и покраснела. Она вдруг вспомнила, что потратила почти все деньги, которые дала мама на косметику. Катерина лихорадочно рылась в сумке. Толя отвёл глаза. С мелочью набралось не более 300 рублей. – У меня больше нет, я тебе потом отдам, – сказала Катя, и ей захотелось исчезнуть. Она слышала о таком, и не раз, но принять не могла. Ну хотя бы предупредил! Он ещё несколько раз встречал её после занятий, приглашал в кино, в парк – Катя тактично отнекивалась. Она и видеть его не могла, не то что в кино рядом сидеть: «Так копеечником и останется на всю жизнь. Зануда!» Катюша рассказала всё как есть молодому Барышникову, висящему на блёклых обоях, исколотых кнопками. Ей показалось, что он по-доброму ей улыбнулся. Она провела рукой по его взъерошенным волосам и улыбнулась в ответ. Катя представила, как он протягивает ей руку, завязывает шёлковым платком глаза и бережно усаживает в машину. Катя не знает, куда они едут, но полностью доверяет ему. Он крепко держит её за руку. Они поднимаются по высокой лестнице. Она пытается считать ступеньки, но сбивается. Он разрешает ей снять повязку, и она видит роскошный зал, усыпанный цветами. Тихо играет музыка. Посередине стоит стол, от него невозможно отвести взгляда, настолько искусна сервировка.