— Вячеслав Иванович! Не знаю, как вас и благодарить. Мой теперь учится, не грубит, за последний месяц всего одну двойку принес… — Я уже исправил, — сказал Леша и распахнул дверь пошире. Ему хотелось, чтобы в гардеробную вошел отец. Сегодня он был чисто выбрит, аккуратно причесан, совсем не похож на того человека, которого Андрей видел зимой во дворе. — Ой, какой ты у нас сегодня красивый, настоящий артист, — мать поцеловала Лешу в щеку. — Еще нет, артист — это после выпуска, — Леша, выскользнув из объятий матери, удрал к зеркалу. Андрей, почувствовав, что из глаз вот-вот выкатятся слезы, отвернулся. О том, что выпуск двадцатого, он написал матери еще месяц назад, но приехать она не смогла: дорого, да и кто с работы отпустит. — Анна Васильевна, вы уж нас извините, — смущенно улыбнувшись, заговорил Слава. — Нам нужно готовиться. — Конечно, конечно, — засуетилась Лешина мать. — Вы проходите в зал, Коля вас проводит. Коля вышел в коридор, но тут же заглянул обратно: — Слав, пора разминаться, уже первый номер пошел… — Сейчас, только ребят нарисую. Слава взял губную помаду, пудру, румяна… — Чур, я первый, — воскликнул Леша и, подскочив к зеркалу, плюхнулся на стул. — Почему — ты? Может, я первый… — Андрей схватил второй табурет и сел рядом… — Только не спорить, — улыбнулся Слава, — без грима никто не останется. Андрей задрал подбородок, зажмурил глаза, Слава быстро коснулся его щек ватой, мазнул по губам жирным карандашом. Андрей глянул в зеркало и увидел, что губы у него стали красными, как у женщины… Слава наводил румянец на щеках Леши. — Ну вот и все. Если в манеже будут сохнуть губы, не стесняйтесь, оближите… — Не слишком яркий грим? — смущенно спросил Андрей. — Нормальный, тут же дневной свет, а для манежа в самый раз. Слава подтолкнул мальчишек к выходу, без хорошей разминки надежды на удачную работу могли не сбыться. Андрей выскочил в коридор, на цыпочках проскользнул мимо занавеса, отделявшего манеж, где вспыхнули негромкие, но дружные аплодисменты, нырнул в тренировочный зал. Здесь на обыкновенном ведре сидел клоун в полосатой кепке, с длинным, как у Буратино, картонным носом. Он давал последние инструкции маленькой лохматой собачке, стоявшей перед ним на задних лапках… — Я кому сказал — стоять? Сколько будет дважды два? Голос! Голос!.. Собачка недовольно тявкнула два раза, ей словно не нравилось, что хозяин разговаривает с ней не слишком ласково. — А умножать она тоже умеет? — спросил Леша. — Проваливайте, ребята, без вас тошно… Андрей повел Лешу в глубину зала, где висели кольца; клоун был явно не в духе, видно, волновался перед выходом. — Так, быстренько проканифольтесь. — Слава вытащил на середину подушку, Коля бросил возле нее мат. Андрей потоптался в ящике с канифолью для того, чтобы ноги при приходах не скользили, впрыгнул на Колины ступни, сделал суплесс, сальто. Новый костюм, кажется, не мешал ему, не сковывал движения. С манежа опять послышались аплодисменты: закончили выступление акробаты-прыгуны. Клоун с собачкой исчезли. — Ну, все мосты сожжены, — сказал Слава. — Сейчас наш выход. Работаем весело, как на тренировке, улыбок не жалеть. И вот Андрей вместе с партнерами уже стоял около занавеса. В щелочку он видел зал, комиссию, которой через несколько минут предстояло решить, достойны ли они с Лешей называться артистами или нет. На арене, натужно улыбаясь, клоун пытался заставить свою собачку показать математические способности: а та, вместо того чтобы сообщить результат, безмолвно виляла хвостом. В зале стояла мертвая тишина. Быстро летели секунды. От волнения Андрей вслед за Лешей начал прыгать на одном месте, чтобы не замечать, как дрожат руки и стучит сердце. Слава и Коля переминались с ноги на ногу, стараясь не показывать мальчишкам, что волнуются не меньше их. Под жидкие хлопки с манежа вернулся клоун, красный, злой, и сразу же набросился на собачонку, которая жалобно скулила у него в руках: — Ах ты дрянь, не могла голос подать. Я жду, жду, а она… — Витя, ты сам виноват, — сказал ему приятель. — Не дает голос — и пусть, зачем же другие репризы валить?.. На манеже устанавливали реквизит. Слава выскочил за занавес, проверил, правильно ли стоят подушки, вернулся он вместе с ведущим, высоким мужчиной в черном пиджаке. — Ну, артисты, ни пуха ни пера. И чтобы без мандража. Просто работаем, как обычно. Репетируем! — Ведущий похлопал Андрея по плечу и, вернувшись к публике, торжественно объявил номер: — «Икарийские игры» под руководством Вячеслава Куприянова. В зал хлынула музыка, громкая, сочная: магнитофон был подключен через большие динамики и звучал как оркестр. Занавес распахнулся, Андрей побежал вдоль барьера направо. Зал, небольшой, низкий, совсем не похожий на настоящий цирк, вдруг поразил его своей необъятностью. Комиссия была совсем рядом, но Андрей ее не видел: глаза от страха сами собой глядели вниз, на ковер. У подушки Коля шепнул: — Спокойно, все хорошо! Впрыгнув в «седло», Андрей начал крутить мельницу — первый, самый простой в композиции трюк. Рядом, на второй подушке, мелькало гибкое Лешино тело. Трюк шел совсем синхронно, невидимая волшебная сила не позволяла мальчишкам ни на градус опередить друг друга. Взлетая в воздухе высокой подушки, Андрей уже не думал о зрителях, о комиссии, он жил в движении, в трюке. Кроме мальчишек батут выбрасывал вверх и Славу, и Колю — «нижних», которых никто из зрителей не ожидал увидеть в полете. По залу катились аплодисменты, возгласы удивления, номер шел на «ура». И вдруг в самом конце, исполняя пассаж, чуть не пролетел мимо подушки Андрей. Коле удалось поймать его чудом. Покачнувшись, Андрей выпрямился, еле-еле устоял на ступнях, высокий постамент ходил под ними ходуном. В зале вспыхнула овация, музыка кончилась, а зрители все не отпускали артистов. — Ух! У меня от страха ноги тряслись! — удрав наконец за занавес, выпалил Леша. — А я чуть пассаж не завалил, — виновато взглянув на Колю, признался Андрей. — Все в порядке, ребята, сработали отлично, — весело сказал Слава. Тут подбежал Рэм, его друзья акробаты-прыгуны, парень, который когда-то снимал на пленку пассаж. Андрея с Лешей подхватили на руки, долго качали, подбрасывая под самый потолок, поздравляли с посвящением в артисты. Через час Слава принес отпечатанный на машинке акт. В нем говорилось, что «Комиссия считает репетиционный период над номером законченным, принимает номер с высокой оценкой и включает его в эксплуатацию». 24 И снова звонил на тумбочке будильник, настойчиво, звонко, но теперь уже не в Москве, а в Калинине, где через несколько дней Андрею с Лешей предстояло первый раз выйти на манеж в настоящем представлении. — Эй, Леша, вставай, — вскочив с постели, Андрей раздвинул шторы. — Вставай, тебе сегодня в магазин. — Какой магазин? — сквозь сон промычал Леша. — Сегодня твоя очередь. — Ты что? Я номер убираю, а ты в магазин. Леша протер глаза кулаком, схватил трешку и, натянув тренировочные штаны, бросился к двери, но Андрей успел перекрыть ему дорогу. — Э! Сперва умойся и заправь постель. — А ты что это распоряжаешься? Пусти!.. — беспорядочно размахивая руками, Леша пытался пробиться в коридор силой. — Ах, ты еще драться! — рассвирепев, Андрей швырнул Лешу на кровать. Тот захныкал. В комнату заглянул Слава. — Это что за новость? — Андрюшка дерется, — смахнув рукавом слезы, Леша выскочил в коридор. — Андрей, я тебя не узнаю, — сурово сказал Слава. — Что, тебе уступить трудно? — Выходит, за него постель убирать? — Нет, не нужно, но и нос задирать не следует. Ты же видишь: он человечек упрямый, легко возбудим. Раз вы партнеры — живите на равных, а ты хочешь им вертеть как малышом. Велика ли у вас разница?