За окнами комнаты Дарлинг небо становится бледно-голубым: восходит солнце. – Останьтесь с ней, – говорю я близнецам. – Если что-то изменится, позовите меня, и я приду. Близнецы кивают, Баш усаживается в кресло с высокой спинкой, а Кас забирается на подоконник. Удовлетворившись тем, что у Дарлинг, похоже, появился новый защитник и два принца фейри будут за ней присматривать, я покидаю её спальню и выхожу во влажный утренний воздух. Глава 3 Кас В нашем с братом детстве отец однажды поймал волчонка и подарил его нам на солнцестояние. Мы назвали питомца Бальдром в честь одного из богов фейри. Волчонок рос свирепым зверем, бесчинствовал при каждом удобном случае и держал весь двор в страхе. В конце концов отец заставил нас отправить его в конуру на конюшне. Но с момента, как попал в дом, Бальдр спал с нами и потому, оставшись в полном одиночестве в конюшне, мог выть до поздней ночи. – Кто-нибудь может заткнуть эту собаку? – злилась мать. – Я говорила вашему отцу, что это была ужасная идея – забирать дикого зверя домой. Мать ненавидела всё, что не могла подчинить своей воле. Чтобы утихомирить Бальдра, мы с братом спали с ним в конюшне, устроившись на грязном полу среди сухой сладкой травы. Мы не чувствовали большого неудобства. В конюшнях нас никто не беспокоил. Никто не следил за нами, не осуждал, не рассказывал, что мы делаем неправильно и чем, наоборот, нам следовало бы заняться вместо этого. А потом однажды ночью мы проснулись и обнаружили, что Бальдра нет рядом, а над нами стоит мать. Была середина ночи, поэтому нам удалось различить только её тёмный силуэт с сияющими золотыми крыльями за спиной. – Довольно этих игр в грязи, – заявила она. – Вы принцы и должны вести себя соответствующе. – Где наш волк? – спросил Баш. – Он убежал, – ответила мать и направилась к открытым дверям конюшни. – К восходу солнца я жду вас одетыми в зале собраний. Но мы с Башем, естественно, проигнорировали её приказ и отправились рыскать по лесу, громко выкликая Бальдра. В итоге мы оказались на опушке леса, где начиналась песчаная отмель лагуны. На берегу, глядя на водоворот света в воде, стоял Питер Пэн. К тому моменту он уже потерял свою тень, но мать всё равно предупреждала нас о том, что он опасен. На самом деле плохой идеей было даже находиться на территории Пэна, не говоря уже о том, чтобы пересекаться с ним. – Можете выходить! – крикнул он, по-прежнему стоя к нам спиной. – Я слышу, как вы дышите. Мы с Башем переглянулись. Посмеем ли мы? Питер Пэн всегда восхищал нас. Он был старше, чем кто-либо помнил. Скорее миф или бог, чем человек. Даже отец боялся его, а обычно отец никого не боялся. Баш первым вышел из тени деревьев. – Мы ищем нашего волка, – сказал он. – Ты его не видел? – Как дела у вашей матери? – вопросом на вопрос ответил Пэн. Я последовал за братом; между пальцами ног захлюпал влажный песок. Нам говорили, что между Динь-Динь и Питером Пэном что-то произошло, но двор фейри всегда больше любил сплетни, чем факты. Мы не знали, в чём именно было дело. Мы лишь видели, что при упоминании Питера Пэна крылья матери загораются ярче, но губы при этом складываются в угрюмую гримасу. Динь-Динь любила и ненавидела Питера Пэна. Теперь, выйдя замуж за короля фейри, она пыталась скрывать свою любовь. Но еë крылья не умели лгать. – У матушки всё благополучно, – ответил я. – Да? Она пытается во всём контролировать вашу жизнь так же, как и мою? – Он взглянул на нас через плечо. Я думаю, он и так знал ответ, но, несмотря на наши прохладные отношения с матерью, мы не собирались говорить о ней дурно. Ба научила нас быть выше этого. – Ваш волк мёртв, – сказал Пэн. – Я подозреваю, что Динь-Динь об этом кое-что известно. – С этими словами он развернулся и ушёл в лес. Мы с братом переглянулись. – И какого хрена он имел в виду? – спросил Баш. – Чёрт, чтоб я знал. Но тут из водоворота в лагуне вырвался новый столп света. И там, в сияющей воде, постепенно опускаясь на дно, виднелся наш мёртвый Бальдр. * * * Баш закуривает и после долгой затяжки передаёт сигарету мне. В домике на дереве тихо, но в ранний час другого и не ожидаешь. – Теперь, раз Пэн вернул свою тень, – начинает Баш, – я думаю, мы сможем захватить двор фейри, если захотим. Тилли может сколько угодно вынашивать планы, как сместить Питера Пэна, но все они будут стоить ей армии. Со столбика сигареты свисает кусочек пепла. Я переворачиваю её и дую на кончик – вспыхивает уголёк, пепел осыпается вниз. – Я понимаю. – Мы хотим его обратно? Двор фейри? Я затягиваюсь сигаретой и задерживаю дым в лёгких. – А ты? Хочешь? Он упирается затылком в широкий подголовник кресла, изучая Дарлинг взглядом. – Я очень долго этого хотел. – Он вздыхает и трёт глаза. – Но теперь я не уверен. – Я никогда не жаждал власти, которую подразумевает монархия, но знаешь, чего мне не хватает? – Я возвращаю ему сигарету. – Ритуалов. Церемоний. Праздника солнцестояния. Запаха пиршеств и постоянного ритма музыки, наполняющей залы. Он улыбается, кивает, и спустя мгновение комнату Дарлинг заполняет иллюзия – точная копия наших воспоминаний. Это пиршественная зала во дворце: с потолка свисают железные светильники, ярко горящие благодаря магии фейри, пахнет жареным мясом и сладкими пирогами, картофелем с травами и медовым печеньем. Смотреть на это почти больно, но воспоминания поневоле захватывают. В бытность мою наследным принцем я ненавидел придворную жизнь фейри до мелочей – потому что жил ею. Такое отношение больше присуще смертным: принимать вещи как должное, а потом тосковать о потерянном, но я разделяю его как никогда. В Неверленде всё навсегда – но как же легко всё это потерять. Мне столько лет, что я сбился со счëта. Питер Пэн так давно родился, что никто не помнит его появления на свет. И всё же мы до сих пор ищем нечто постоянное, основательное, твёрдую опору под ногами. Что-то, что мы сможем назвать своим. Чему мы сможем принадлежать. На ум приходит слово «любовь». Возможность любить и быть любимым. Держаться за что-то не от страха, а потому, что это делает тебя счастливым. Баш выдыхает дым и тушит сигарету в ближайшем глиняном горшке.