Наоборот, я завидовал ее силе. Я бы не смог пережить и половину того дерьма, которое она перенесла и вопреки которому продолжает жить. Черт, я даже с родителями поговорить до сих пор не мог, не покрывшись сыпью. Теперь вина за то, как я поступил с ней в столовой, снедала меня заживо как огонь, в котором погибла Обри. – Ну ты и идиот, – покачал головой Ист. Он нарезáл круги по городу, вцепившись в руль так, словно собирался выдернуть его и выкинуть в окно. Мы катались так уже час. Я сидел рядом с ним в его «Тойоте» и упивался истинной величиной своей тупости. – В универе полно крыс. Я не мог допустить, чтобы Эпплтон узнал про Грейс и добрался до нее. – Я упрямо уставился вперед, напоминая себе, что нужно, черт возьми, дышать. – Болван, Эпплтон хочет не твоей девушке навредить, а тебе. – Он уже избивал женщин. – Это была его девушка, – возразил Ист. – И ты думаешь, что Грейс, которая ему вообще никто, ничто не угрожает, тогда как матери его ребенка нет? Не говоря уже о том, что один из его мальчиков на побегушках предупредил: он знает, где живет Грейс. Я упомянул про происшествие на перекрестке, когда парень на «Харлее» высказался про Техас. – Тогда зачем ты согласился на бой? – прорычал Ист. – Я согласился до того, как замутил с Грейс. – Почему не отказался? – Да твою мать, он мне не позволил! – заорал я. – Ты каким местом вообще слушал, когда я тебе сто пятьсот раз рассказывал? – Почему ты не рассказал ей правду? – продолжал давить Ист, и вот тут я официально слетел с катушек. – Потому что у нее и без моего дерьма полно проблем! От моего раскатистого рева затряслась машина. Я даже Исту не всю правду рассказал. Правду, в которой мог признаться только себе. Я знал, что Грейс расстанется со мной, и у нее есть на то полное право. Право сбагрить меня до того, как ситуация станет в десять раз хуже. Во лжи любимому человеку нет никакого благородства, но я давно уже понял, что любовь вынуждает идти на безумные поступки. Истон снова замолчал, что порядком раздражало, а я перевел дыхание и уперся взглядом в скучный вид желтых домов в стиле ранчо, водонапорной башни и кактусов. Может, если бы не прошлое с Обри, я бы так не впадал в паранойю за любимых людей. Но Обри умерла, и моим основным приоритетом стала безопасность Грейс, даже если от моего поступка меня выворачивает наизнанку. Даже отъезд не изменит ситуацию. Как раз напротив – я оставлю Грейс без защиты в одном городе с этим уродом, Кейдом Эпплтоном. Я уже смирился с тем жутким фактом, что люблю ее. Люблю той самой любовью, от которой закатывал глаза, когда видел ее в кино и сериалах. Сила этой любви пугала меня до усрачки, потому что я даже не думал, что таковое возможно с человеком, который не связан со мной кровным родством. Я постоянно о ней думал. Хотел дотронуться. Гадал, о чем она думает, где находится, чем занимается. Эта не та любовь из сказок, потому как я знал, что смогу прожить без Грейс Шоу. Расставание меня не убьет. Во всяком случае, физически. Я просто снова стану тем жалким ослом, каким был до того, как влюбился в нее. Но и живым не буду. Не по правде. Я буду зря тратить кислород, естественные ресурсы, зря занимать место и не так уж тайно желать смерти. Когда я это понял, меня как холодным душем облили. С Грейс я не хотел умирать. Я хотел жить. Смеяться. Любить. Встречаться с ней и кусать ее за шею, слушать ее рассказы о спектаклях, фильмах девяностых, слушать, как она с пеной у рта защищает сумки на поясе. Я несколько месяцев уже наслаждался жизнью, даже кайфовал от нее, и сам этого не осознавал. Я больше не хотел умирать. Где-то по пути мысль о том, чтобы набрать скорость и скинуться с байка, перестала меня прельщать. Я больше не представлял, как было бы хорошо спрыгнуть с утеса. Я перестал выходить на ринг, желая, чтобы придурок напротив нанес удар, от которого бы у меня остановилось сердце. И причиной тому стала Грейс «Техас» Шоу. – Все равно не понимаю, почему ты просто не сказал ему, что бой не состоится, – сердито засопел Ист. – Чем Эпплтон мог принудить тебя к бою? – Да легко. Своими пакостями. Договорившись с Техас, я пошел к Максу и сказал ему, что сливаюсь. Макс ответил, что попробует утрясти дело, и с того момента Эпплтон всеми своими действиями начал добиваться, чтобы бой все-таки состоялся. Он угрожал, потом меня подстерегли в фургоне и сбили на перекрестке, пока я ехал домой. У Кейда везде глаза. Он хочет видеть меня на ринге – и не целым куском. – Вот черт. – Истон почесал щетину. – Ага. – Ну, даже если ты не будешь с Грейс – что, кстати, я считаю разумным решением, учитывая, что она ни за что не примет твою жалкую задницу обратно после того публичного унижения, что ты ей устроил, – я все же думаю, тебе стоит объясниться. Своего ты добился. Все на планете Земля знают, что вы не встречаетесь. Теперь пора попросить прощения. – И я попрошу, – со всей ответственностью заявил я. – После того, как все завершится, я буду стоять на коленях и целовать ей ноги. Но сейчас не могу с ней общаться. Я целую неделю даже не заезжал к ней. Не нужно раскачивать лодку. Увертки сейчас только докажут, что она говорила правду. Что мы пара. – Вы не пара. Исту вовсе не обязательно об этом напоминать. За него это сделала дыра у меня в сердце. Неделя перед пятницей стала худшей в моей жизни. Хотя нет, это была вторая худшая неделя по счету. Первой стала та неделя, когда я потерял Обри. Я без тени сомнений знал, что больше никогда не увижу свою сестренку живой. Отныне она дразнила меня только во сне. Но Грейс… она была повсюду. В кампусе. В столовой. Во временном актовом зале. Она ходила мимо меня всегда в сопровождении Карли и новой неожиданной союзницы Тесс. Это обнадеживало и задевало. Мы оба вели себя так, словно другого не существует. Я не мог тупо показать, что сохну по ней, даже если меня это убивало. И на работе увидеться с ней не мог, потому что меня уволили после сцены в столовой. Еще часа не прошло, как я расстался с Техас на глазах у всех, а миссис Контрерас уже прислала мне сообщение, в котором сообщала, что я уволен. На следующий день она оставила в почтовом ящике чек и официальное уведомление. И даже не пожелала удачи в хреновом будущем. Просто освободила меня от обязанностей и забыла о моем существовании. Чтобы показать себя еще более убогим человеком, я стал часто разъезжать по кварталу Техас. Каждое утро и каждый вечер, пропуская тренировку в зале. Я не мог думать ни о чем, кроме Грейс. Даже забыл отправить родителям их еженедельное пособие. Пару раз во время своего преследования я замечал Грейс. Она возвращалась со смены. Почувствовав, что за ней наблюдают, она повернулась и пригвоздила меня к земле свирепым взглядом. Я притворился, что не заметил ее, и уехал. В другой раз она устроила прощальную вечеринку для Марлы. Я заметил в окне миссис Контрерас, Карли и еще нескольких людей. Грейс приготовила Марле кексы и произнесла довольно крутую речь. Да, я таскался вокруг дома и услышал основное. В итоге, заметив меня стоящим напротив дома, Марла вышла и устало поплелась ко мне. Пожилая дама схватила меня за руку своей пухлой, маслянистой ладошкой и затрясла изо всех сил. – Я слышала, как ты поступил с Грейс, и пришла сказать тебе, что хоть и переезжаю во Флориду, но это не означает, что я перестану следить за девочкой и проверять, все ли у нее хорошо. Тебе лучше развернуться и убраться в гадюшник, из которого ты появился. Если я услышу, что ты преследуешь ее, клянусь богом – скажу шерифу Джонсу и он выкинет твою задницу из города. А если и это не сработает, помни о моем дробовике. Я не боюсь им пользоваться. Как бы сильно я ни хотел увидеться с Грейс, стало очевидно, что это чувство не взаимно. С приближением пятницы время замедлилось. Я с трудом ждал, когда все это кончится, и мне удастся наконец поговорить с Техас, объяснить свой поступок и умолять о прощении. Я не дурак, я понимал, что нет смысла просить еще один шанс. Просто хотел разъяснить, что Грейс для меня не временное утешение. Ист и Рейн убеждали, что я тупица, раз иду на бой. Но мыслями я был не на ринге – я был с Грейс. Даже Макс сказал, что мне бы лучше свалить из города. Но я остался, чтобы только взглянуть на Техас еще пару раз, пока не закончится учеба. Увидеть ее в той короткой ночнушке в роли Бланш. Цветущей, тогда как я рассыпался в прах.