– Бабушка, нет. Ты не знаешь… – Я знаю, – тихо произнесла она. Ни с того ни с сего пугающе спокойным тоном. – Грейс. Грейси-Мэй. Какая же ты надоедливая, Грейси. Она сбежала из-за тебя. Ты знала? Тебя было чересчур много. Слишком громкая, ноющая, слишком капризная. Когда она отдала мне тебя, я посмотрела и подумала лишь о том, что заключила весьма нечестную сделку. Внучка за дочь. Я вообще тебя не хотела. Ты забрала у меня дочь. Ты. – Она с негодованием ткнула в мою сторону дрожащим пальцем. Губы у бабушки посинели, а кожа от холодной воды совсем стала бледной. Она подхватит пневмонию, нужно вытащить ее из ванной, но я не могла остановить поток ее слов. – Ты никчемное дьявольское отродье! Меня утешает лишь то, что Господь уже сделал за меня работу. Наказал тебя таким лицом. Отплатил тебе за все твои грехи! Бабушка подняла голову к потолку и улыбнулась, словно ее коснулся невидимый лучик солнца. Она крепко зажмурилась, и с ее губ слетел горький смешок. – Все думают, что ты это сделала. Весь город. Никто не знает наш маленький секрет, Грейси-Мэй. Никто не знает, что я сделала той ночью. Наступила гнетущая тишина, а потом она продолжила меня добивать. – Я нарочно это сделала. Оставила зажженную сигарету рядом с моим ночным колпаком. Я больше не хотела жить. И не хотела, чтобы ты тоже жила. У меня вырвался утробный крик. Я бросилась на старушку, схватила за кромку платья, вытащила из ванны и поволокла по коридору в спальню. Я бросила бабушку на цветочное постельное белье как мешок с картошкой, накинула сверху полотенце и вытерла досуха. Она отбивалась, но я все равно с ней управилась. Я и мое безобразное лицо. Я и моя мертвая мать. Сломанное кольцо с огнем полоснуло по коже, и мне захотелось бросить его на пол и топтать ногами. Бабушка ошиблась. Кольцо не исполнило ни одного моего желания. Оно лишь служило напоминанием, что я нежеланный ребенок. Бабушка Саванна винила меня за все. За разрушенную жизнь Кортни. За семью Шоу, которая пошла по ее стопам. Я была обязательством, мертвым грузом, взваленным на бабушкину шею, от которого она хотела избавиться. Мы боролись на ее кровати. Я сидела на бабушке, от слез перед глазами все расплывалось. Я почти закончила ее сушить, когда почувствовала на плече сильную руку. – Иди, Техас. Дальше я сам. – Но я… – Иди. Я отвернулась и сбежала, не осмелившись посмотреть ему в глаза и узнать, какие чувства он испытывает. Все во мне было сложным и досадным, и я в миллионный раз задалась вопросом, почему Уэст торчит со мной, когда может заполучить любую из тех симпатяшек, что боготворят землю, по которой он ходит. Я, как истинная эгоистка, заперлась в ванной и встала под душ, не замечая полную воды ванну в полуметре от меня. На полу всюду были раскиданы мокрые полотенца, зубные щетки и мыло. Под обжигающей струей воды я старательно оттирала каждый миллиметр своего тела, сдирала с кожи отвратительный день, включая свое обезображенное шрамами лицо. Потом на цыпочках прокралась по коридору. Я услышала, как за дверью Уэст тихонько успокаивает бабушку, укладывая ее спать, и мое сердце пронзила ничем не оправданная ревность. Это меня он должен сейчас утешать в своих объятиях. Он мой. Я прошмыгнула в свою комнату, чтобы не начинать грызню со своей пожилой, страдающей болезнью Альцгеймера бабушкой. Я надела пижаму и рухнула на кровать, смотря в потолок. Слезы беспрепятственно текли по моим щекам. Впервые за долгие годы я не пыталась их остановить. После того, как в коридоре раздался тихий бабушкин храп, я услышала тяжелую поступь Уэста. Он убрал в ванной, вытер коридор и лестницу и спустился на кухню заварить кофе. Я успокаивалась, слушая, как он живет, дышит, существует в моих владениях. Уэст был даром небес. Я бы сама сегодня не справилась с бабушкой. Наконец, послышалось, как он поднялся на второй этаж, поставил две кружки с кофе на пол возле моей комнаты и прижался лбом к двери. Меня напугало, как хорошо я знаю язык его тела. Как он передвигался по моему дому. Я практически видела, как он все это делает. – Техас, открой дверь. Я по рассеянности забыла снова накраситься. Мне не хотелось с ним видеться. После того, как Уэст услышал по телефону, какие отвратительные слова сказала обо мне бабушка – нет. И без того довольно плохо, что я омерзительна не только внешне. Я была сломлена столько раз, но сегодняшний день даже не сравнится с предыдущими. Я ему не ответила. – Я хочу увидеть твое лицо. Волнение в его голосе меня поразило. Уэст говорил так, как будто готов заплакать, был на грани того, но я не хотела, чтобы он такое переживал. – Хорошо. Пять минут! – Я спустила ноги с кровати. – Чистым. Я замерла как вкопанная, замерев перед столом, из которого хотела вытащить косметичку. Страх заскользил по спине как смертельный змей, обернулся вокруг шеи и сдавил горло. – Ты не знаешь, на что подписываешься, – хрипло ответила я, бросив Уэсту его же слова. Тут же вспомнилось как он сказал, что я не смогу его простить, узнав о его поступке, что его таковым сделало. – Черт, а ты проверь. – Ты ее слышал. Я омерзительна. Дьявольское отродье. – Ты красивая. Ты моя девушка, – возразил он. – Она хотела нас убить… – Я не выдержала и зарыдала, бесцельно замерев посреди комнаты. Он ответил мне спустя минуту. – Нет. Она злопамятная и не в себе. Она хотела тебя обидеть. Она точно не хотела тебя убивать. Пожар был несчастным случаем. Но мы не могли знать это наверняка. Правда в том, что я никогда не решусь спросить об этом свою бабушку, когда ее ум прояснится. Это слишком болезненная тема для нас всех. Я подошла к зеркалу у своего рабочего стола и уставилась на отражение, мельком оглядев то, что через несколько секунд увидит Уэст. На моем лице не было ни капли косметики. Моя история – моя трагедия – четко на нем выделялась. Обгоревшая левая половина. Немного искривленный левый глаз, бывший чуточку меньше правого из-за рубцовой ткани, обтянувшей его после пластической операции. Отсутствующая бровь. Фиолетовый оттенок… везде. Я с опаской приблизилась к двери. Положила ладонь на ручку и распахнула дверь, пока не струсила. Мы с Уэстом молча стояли друг напротив друга. Я смотрела, как он разглядывает меня. Он внимательно обвел глазами каждый миллиметр моего лица. Провел взглядом по всей левой половине, увековечивая ее в памяти. Он не сможет забыть увиденное, напомнила я себе. С этой минуты, всякий раз, когда он будет смотреть на тебя с косметикой или без нее, он будет видеть только это. По выражению лица Уэста нельзя было понять, о чем он думает. Я почувствовала, как падает сердце будто снесенный взрывом небоскреб, и поняла, что если Уэст решит уйти от меня, мой феникс никогда не восстанет из руин. Но Уэст не ушел. Он вошел в мою комнату и поднял руку. Так нежно провел пальцами по моим шрамам, что мне захотелось плакать. Уэст смотрел мне в глаза, взирая на мою оголенную душу. У него дрожали пальцы. Я перехватила его руку и поцеловала ее. Одна слезинка попала между его указательным и средним пальцами. – Слушай меня внимательно, Грейс Шоу. Такой красивой девушки я еще не видел. Когда я смотрю на тебя, я вижу борца. Вижу стойкость, непокорность и силу, которую никому не дано сломить. У меня от тебя дух захватывает, и никто – ничто – этого не изменит. Я закрыла глаза и открыла рот, чтобы ответить, но безуспешно. Попыталась снова обрести дар речи. Я не знала, что выдаст мой рот. Пожалуй, правду. Самый беззащитный секрет, который только может поведать человек. – Я тебя люблю. Я боюсь тебя любить, но все же люблю, – хриплым голосом призналась я. – С той ужасной ночи, когда ты помог мне найти бабушку и не позволял отказаться от помощи, в которой я все-таки нуждалась. Мое сердце у тебя в кулаке. Уэст пинком закрыл за собой дверь и приник ко мне самым прекрасным на свете поцелуем. Этот поцелуй переписал нашу историю. От этого поцелуя я чувствовала себя самой красивой девушкой на свете. Этот поцелуй на вкус ощущался как победа. – Я его не разобью. Уэст По вкусу поцелуй напоминал ложь. Я сказал, что не разобью сердце Грейс, но уже видел, как это делаю. Когда раздевал ее. Занимался с ней любовью.