– Сам как-нибудь решу. Твоя очередь, Техас, – крикнул Уэст вслед, и я рванула вперед. – Ты куда? – Ты когда-нибудь ел пирог фрито, Мэн? Уэст расплылся в самой глупой, самой милой улыбке, которую я видела. Его глаза сверкали, как драгоценные камни. Однажды я смотрела документальный фильм о падении Берлинской стены. Видела, как тысячи людей приносили туда молотки и кирпичи, громили ее голыми руками, сияя триумфом и гудя от глубокой, темной боли. Именно это и произошло с моими защитными стенами, когда Уэст озарил меня искренней улыбкой. Стена стала рушиться кирпичик за кирпичиком, когда тысячи маленьких Уэстов принялись колотить по ней кулаками, разрушая до основания. – Это вряд ли, – Уэст наклонил голову набок. – Тогда пошли к Кристине. Нам есть что посмотреть. И поесть – фрито. Уэст снова наклонил голову, и последний кирпичик в моей стене превратился в пыль. – Веди. – Так… странно. – Уэст откинулся на спинку стула и бросил вилку прямо в пирог. Я охнула и прижала руку к груди. – Ты сейчас серьезно? Он кивнул, взял вилку и хмуро стал резать пирог. – Да что это вообще такое? Говядина, фасоль, сыр, соус энчилада, кукурузные чипсы, сметана, кукуруза, пеканы… – перечислял Уэст ингредиенты. – Сразу в памяти всплывает, как у Рейчел в «Друзьях» слиплись две страницы, и она приготовила тот мерзкий пирог с говядиной и клубникой. Это все надо выкинуть в раковину на кухне, а не в один пирог. – О, – радостно улыбнулась я. – Кухонная раковина тоже тут есть. На самом дне. В одном слое от хрустящей корочки. Уэст покатился со смеху. Я попросила счет и оплатила его. – Тем более чтоб ты знал, Джоуи очень понравился тот пирог. – Джоуи вообще любил поесть. Это была шутка. – Я так понимаю, ты привереда. – Не совсем. Мерзопакостная дрянь – это уже предел. – Задумавшись, Уэст почесал квадратный подбородок. – И киски. Киски я тоже не ем. Я поперхнулась диетической пепси, сплюнув немного обратно в стаканчик. – Чего-чего? – Ты спросила про мои привычки в еде. Решил выложить все начистоту. – Почему ты не… – Я не стала заканчивать вопрос. Никогда не болтала с парнями о сексе. Вообще-то, о нем я никогда не разговаривала ни с Карли, ни с бабушкой. Марла тоже по очевидным причинам не вариант. И дело не в том, что я им не занималась. Занималась. В свои шестнадцать. С моим бывшим парнем Такером. Но в действительности мы никогда не обсуждали секс, и опыт вышел, мягко говоря, неудачным. – Не ем киски? – закончил за меня Уэст, радуясь моему смущению. – Это слишком интимное действо. Я ничего не имею против кисок. Люблю проводить с ними время. Просто не хочу знакомиться слишком близко с теми, кто ведет беспорядочную половую жизнь. Вот будь у меня постоянная девушка, тогда другое дело. – А у тебя была постоянная девушка? Он кивнул. – В школе. Ел ее на завтрак, обед и ужин. А у тебя? – Аналогично. – Он делал тебе куни? – спросил Уэст до обиды небрежным тоном. Я почувствовала, как горят уши. – Да. – А ты отвечала взаимностью? – Разумеется. У нас же равноправие. Уэст откинулся на стул, сжав челюсти. – Слышала когда-нибудь о позитивной дискриминации? Что произошло с феминизмом? Я прикусила губу, сдерживая смех. Уэст и правда ревновал? – Так понимаю, твое правило орального секса не распространяется на вторую половину? – выгнула я бровь. Уэст ухмыльнулся, словно испытывая за меня гордость, что я поддерживаю этот разговор, не взорвавшись от смущения на тысячи мелких осколков. – Именно. У меня никогда не было минета, который бы не понравился. – Феминизмом тут и не пахнет. – Эй, ты хоть представляешь, сколько лифчиков я порвал в своей жизни? – А еще говорят, романтиков не осталось, – закатила я глаза. Он потянул за мою кепку. Удивительно, но нам было очень комфортно друг с другом. – А теперь куда, Техас? – Впереди еще одна мексиканская достопримечательность, – не моргнув глазом ответила я. – Еще один пирог? – Уэст в притворном ужасе вытаращил глаза. – Ты снова подвергнешь меня таким мучениям? – Конечно. Пока не признаешь, что фрито – лучшее, что случалось с человечеством со времен земледелия и изобретения языка. – Фрито – лучшее, что случалось с человечеством со времен земледелия и изобретения языка, – как робот повторил Уэст. Я засмеялась. – Так я тебе и поверила. Мы вышли из ресторана и зашли в соседний. Там Уэсту тоже не понравился пирог. На третьей попытке Уэст встал со стула и покачал головой. – Больше никаких пирогов. Это нарушает мои права человека. – Ой, да откуда у тебя столько предрассудков, – подколола я Уэста, еле за ним поспевая. У меня все лицо болело от смеха. Интересно, это потому, что нам так весело, или я разучилась смеяться. – Мы еще только разминаемся. – Я накладываю вето на пирог, – покачал головой Уэст, вращая на указательном пальце ключи. – Мэн, – заныла я. – Техас. Я дернула Уэста за руку, но он даже не шелохнулся и уверенно направился к байку. – Ну пожалуйста, в качестве вишенки на торте, – я так замурлыкала, что в моем тоне появились кокетливые, даже сиплые нотки. Я снова стала той шестнадцатилетней Грейс. – Вишня уже точно будет. Ты в тот пирог запихала все, что только можно. Мое сердце, наполнившееся неописуемой радостью и весельем, тут же сдулось. Время близилось к вечеру. На самом деле, я и сама не горела желанием есть очередной пирог. Просто не хотела уезжать. Возвращаться в Шеридан. Лопать пузырь Уэста и Грейс. Мне хотелось подольше оставаться такой же беззаботной и счастливой. И чувствовать себя красивой еще несколько часов – или хотя бы не такой отталкивающей. Уэст остановился рядом с байком и протянул мне шлем. Я по-быстрому переоделась и запихнула обе кепки в пакет, который дал мне продавец. Мы молча поехали обратно в Шеридан, мои волосы хлестали по шее и плечам. Оказавшись на границе города, Уэст свернул в центр. – У меня сегодня день рождения, – будто невзначай обронил он. – Что?! – заорала я ему в ухо. Мой голос приглушил ветер и шлем. – Серьезно? Он буркнул: – Ага. – И сколько тебе исполнилось? – Двадцать два года. – Охренеть. – Умеешь поднять настроение, Техас.