– Было бы чудесно, мэм. – Будет исполнено. А еще у меня хорошие новости. Сегодня тот самый день. Доктор Шефилд наконец снимет бинты! – медсестра старалась говорить с восторгом, но получалось наигранно. Я рассеянно крутила кольцо на большом пальце. Мне совсем не улыбалось увидеть себя другой. Тем не менее время пришло. Я была в сознании, в здравом уме, теперь нужно нести ответственность. Медсестра заполнила карту и ушла. Через час пришли доктор Шефилд и бабуля. Своим видом бабушка привела меня в ужас. Она осунулась, покрылась морщинами и выглядела невыспавшейся, хоть и надела свое воскресное платье. Я знала, что после пожара она жила в отеле и вовсю воевала со страховой компанией. Меня злило, что ей приходилось со всем справляться в одиночку. Обычно, когда требовалось что-то уладить, в дело вступала я. Бабуля взяла меня за руку и прижала ее к груди. Я ощутила, как неистово бьется ее сердце. – Что бы ни случилось, – она стерла слезы дрожащими морщинистыми пальцами, – я с тобой. Слышишь, Грейси-Мэй? Ее пальцы замерли на моем кольце. – Ты снова надела его. – Она удивленно посмотрела на меня. Я кивнула. Боялась, что если открою рот, то зареву. – Почему? – Возрождение, – прямо ответила я. Я не умерла, как мама, но мне необходимо возродиться из пепла. Доктор Шефилд прочистил горло и встал между нами. – Готовы? – виновато улыбнулся он. Я показала ему два больших пальца. За начало моей оставшейся жизни… Он медленно снял бинты. Методично. Я чувствовала его дыхание на своем лице: от врача пахло беконом, мятой и этим больничным стерильным запахом резиновых перчаток и антисептиков. Он не показывал своих чувств, но сомневаюсь, что они вообще у него были. Для него я просто еще одна пациентка. Он не стал предлагать слова поддержки, когда перед глазами закружились длинные ленты кремового цвета. Вместе с тканью доктор Шефилд лишал меня надежд и грез. Я чувствовала, как слабеет мое дыхание с каждым поворотом его руки. Я попыталась сдержать слезы и перевела взгляд на бабушку в поисках утешения. Вздернув подбородок и застыв как истукан, она стояла рядом и держала меня за руку. В выражении ее лица я искала подсказки. Когда бинты свалились кучей на пол, бабушку перекосило от ужаса, боли и жалости. А к моменту, когда стало полностью видно мое лицо, она выглядела так, словно хотела съежиться и провалиться сквозь землю. Я желала поступить точно так же. Глаза защипало от слез. Я инстинктивно подавила их, убеждая себя, что все это неважно. Красота – преходящая подруга; она всегда меркнет со временем и не возвращается, когда действительно нужна. – Скажи что-нибудь, – произнесла я грудным, низким и невыносимо хриплым голосом. – Пожалуйста, бабуль. Скажи. Я с рождения пользовалась благами, которые давала мне хорошенькая внешность. Все в школе Шеридан крутилось вокруг Грейс Шоу. Когда мы с бабушкой приезжали в Остин, нас останавливали модельные агенты. Я была самой выдающейся актрисой в школьных постановках и членом команды поддержки. Само собой, очевидно, если не сказать – ожидаемо, что величие моей красоты открывало передо мной множество дверей. С густыми и золотистыми, как тосканское солнце, волосами, вздернутым носиком и соблазнительными губами я знала, что моя внешность – верный способ вырваться из этого города. «Ее мать и цента не стоила, но, к счастью, Грейс унаследовала ее красоту, – однажды услышала я в продуктовом магазине слова миссис Филлипс, адресованные миссис Контрерас. – Остается лишь надеяться, что жизнь у нее сложится лучше, чем у этой мелкой потаскушки». Бабуля отвела взгляд в сторону. Неужели все настолько плохо? Теперь бинты были полностью сняты. Доктор Шефилд запрокинул голову, разглядывая мое лицо. – Начнем с того, что вам, мисс Шоу, очень повезло. Две недели назад вы пережили такое… что многие люди просто не вынесли бы. Я на самом деле потрясен, что вы еще с нами. Две недели? Я провалялась в койке четырнадцать дней? Я тупо уставилась на него, не понимая, куда он смотрит. – Пораженные ткани еще не зажили. Учтите, что как только кожа заживет, раны перестанут вас беспокоить. И есть вероятность, что в будущем можно подумать о пластической операции, так что не унывайте. А теперь хотите взглянуть на свое лицо? Я слабо кивнула. Мне следовало покончить с этим. Увидеть то, с чем придется жить. Он встал и отошел в другой конец палаты, где достал из шкафа небольшое зеркало. Бабушка тем временем рухнула мне на грудь, и все ее худенькое тело затряслось от рыданий. Липкая рука бабули сжала меня как тиски. – Что мне делать, Грейси-Мэй? Боже мой. Впервые в жизни меня поглотила ярость. Это моя трагедия, моя жизнь. Мое лицо. Это меня нужно утешать. Не ее. С каждым шагом доктора Шефилда мое сердце опускалось все ниже и ниже. Когда он подошел к койке, оно валялось где-то возле моих ног и глухо стучало. Он протянул мне зеркало. Я поднесла его к лицу, зажмурилась, сосчитала до трех и распахнула глаза. И не охнула. Не заплакала. Даже не пикнула. Я просто уставилась на человека в отражении, на незнакомку, с которой, честно говоря, наверняка никогда не подружусь, и глядела, как посмеялась надо мной судьба. Вот вам мерзкая неудобная правда: моя мать умерла от передоза, когда мне было три года. Она не возродилась, как мечтала. Она так и не восстала из собственного пепла. И, смотря на свое новое лицо, я с уверенностью могла сказать, что меня ждет то же самое. Уэст 17 ноября, 2015 год Уэсту шестнадцать лет Прекрасная возможность покончить с собой подвернулась на темной дороге. Стояла непроглядная темень. Дорога покрылась тонкой коркой льда. Я возвращался от тети Кэрри, посасывая зеленый леденец. Каждую неделю тетя Кэрри передавала моим родителям еду, продукты и молитвы. Противно признавать, но даже с помощью ее праведных молитв оба моих родителя не могли вытащить себя из постели. Вдоль извилистой дороги, тянущейся к нашей ферме, росли сосны, поднимавшиеся по очень крутому холму, из-за которого мотор начал рычать. Я знал, что все будет выглядеть как настоящий несчастный случай. Другое даже в голову не придет. Всего лишь ужасное совпадение, схожее с другой трагедией, поразившей семейство Сент-Клеров. Заголовки завтрашней утренней газеты так и стояли у меня перед глазами. Мальчик семнадцати лет сбивает оленя на Уиллоу-роуд. Умирает на месте. Тут же, посреди дороги, стоял тот самый олень и лениво смотрел на мою машину, которая приближалась к нему с возрастающей скоростью. Я не включил фары. Не стал нажимать на тормоза. Олень продолжал наблюдать, как я жму на газ, сдавливая руль с такой силой, что белеют пальцы. Машина так быстро неслась по льду, что ее мотнуло в сторону и стало заносить. У меня больше не получалось управлять ею. Колеса двигались сами по себе. Давай, давай, давай! Я зажмурился и, стиснув зубы, позволил этому случиться. Машина затарахтела и начала замедляться, хотя я вдавливал педаль в пол со всех сил. Я резко открыл глаза. Нет. Машина сбавляла ход, двигаясь медленнее с каждым метром. Нет, нет, нет, нет, нет. Пикап полностью остановился, замерев в метре от оленя. Тупое животное наконец-то решило моргнуть и неторопливо ушло с дороги, мягко цокая по льду копытами. Чертов тупой олень. Чертова тупая тачка. Чертов тупица, я мог бы прямо с утеса выброситься из пикапа, пока еще был шанс.