– Так, они на Четвертой улице, – сказал Альберто. – Увидите их с секунды на секунду. Последний поворот фокусировочного кольца на «Леупольде». Мир в прицеле сделался огромным и ослепительно-ярким. За последнее время Джуба привык к двадцатипятикратному «Шмидт и Бендер», а в миле от стрелка мишень похожа на крошечную точку. Теперь же все было как на киноэкране – четкое и резкое от края до края. Джуба видел ступени, навес над входом, двоих маршалов у дверей и нарядные настенные барельефы с изображением ковбоев, трудяг прерии, с любовью выполненные лет семьдесят тому назад. – Они на месте, – сказал Альберто. – Вы их видите? – Вижу. Теперь заткнитесь и ждите моей команды, – велел Джуба. Он решил не отслеживать цель с тротуара. Пусть поднимется до уровня прицела. В самом низу окуляра, на границе поля зрения, он заметил головы: люди собирались возле черного автомобиля. Это заняло какое-то время, словно они готовились не к прозаическому заседанию в зале суда, а к торжественному параду. Наконец все построились и начали восхождение к дверям. Трое спереди, трое сзади. Цель, очевидно, в первом ряду, посередине. Они не спешили – не знали, что за ними наблюдает хищник, – шли не в ногу и выглядели как обычная разношерстная компания. – Давай! – скомандовал Джуба. Где-то нажали кнопку – на телефоне, пульте от телевизора, профессиональном беспроводном детонаторе, да на чем угодно, – и на полпути от одного перекрестка до другого взорвался мусорный контейнер с надписью «Спасибо за чистоту», стоявший в футе от тротуара на желтом постаменте. Видимо, пара унций «Семтекса», детонатор и приемник сигнала в бумажном стаканчике. Разрушительная сила ничтожна, ведь целью было ошеломить, а не убить. Энергии взрыва оказалось достаточно, чтобы пластмассовый контейнер подскочил в воздух и разлетелся на части. Детонация не нанесла никакого урона окружающим, но грохот был такой, словно наступил конец света. Цель достигнута. Все шестеро замерли. Человеческий мозг запрограммирован так, чтобы реагировать на любой взрыв. Пока он оценивает угрозу, все мыслительные процессы останавливаются. Маршал слева и трое во втором ряду уже начали приходить в себя. Джуба не медлил. Без тени сомнения он совместил перекрестие с затылком цели, чуть правее стриженой головы маршала. Тот по необъяснимому наитию сдвинулся вправо, закрыв собой цель. Время почти застыло. Палец Джубы лежал на спусковом крючке и двигался, двигался, двигался, с каждым движением добавляя к усилию десятую долю унции. Треклятая цель скрывалась за маршалом – «помоги мне, Аллах, не отвернись от меня!» – но спустя наносекунду Джуба увидел за стриженой головой нужный ему затылок – примерно треть, – и его палец послушно нажал на спуск. Мир дернулся и смазался, глушитель превратил дульный выхлоп в бытовой шум, отдача легонько толкнула в плечо, винтовка подскочила на штативе и вернулась на место. Картинка стабилизировалась, и Джуба успел увидеть лицо человека, в которого стрелял. Через долю секунды человека не стало. Глава 43 Звук, с которым пуля попадает в человеческую голову, – единственный в своем роде, сухой и в то же время сочный, отвратительный, богатый на всевозможные призвуки, хрустящие, шипящие, хлюпающие, между тем как брызги и осколки разлетаются в стороны со сверхзвуковой скоростью. Из всех, кто стоял рядом с Джаредом, когда пуля, скользнув по черепу маршала, вошла мальчишке под глазницу, этот звук был знаком лишь Свэггеру. Он среагировал мгновенно. Судя по совокупности обертонов, на результат выстрела можно было не смотреть, хотя Боб невольно глянул на маршала – он тоже падал, заливаясь кровью, – и пришел к выводу, что рана у того не смертельная, но на ближайший год головная боль ему обеспечена. Мгновение затянулось до невозможности, но тут Свэггер завопил: «Купол, купол!» – бросился к полицейской машине, стоявшей у внедорожника маршалов, распахнул заднюю дверцу, ввалился в салон и снова завопил: «Купол, купол!» В воздухе повис неуместный аромат свежепролитого кофе: сержант за рулем отбросил стаканчик, включил передачу и сделал крутой разворот влево. Автомобиль промчался по парковке, встретился с черно-желтыми деревянными воротами, и те разлетелись в щепки. На Четвертой улице сержант снова свернул влево, вдавил педаль газа в пол, и перехватчик «додж-чарджер» рванул сквозь пространство во все свои триста семьдесят лошадиных сил. – Штаб, это десять тридцать пять, стрельба на углу Четвертой и Мэйн, повторяю, стрельба на углу Четвертой и Мэйн, требуется «скорая», – вещал в микрофон второй коп, – ранены сотрудники полиции, направляемся к храму Непорочного Зачатия. Скорее всего, стреляли оттуда, всем патрулям, это десять тридцать пять, Непорочное Зачатие, врубайте дискотеку. – Скажи, что подозреваемые вооружены и будут отстреливаться, – добавил Боб. Два квартала Четвертой улицы слились в расплывчатое пятно. Всех, кто был в салоне перехватчика, вдавило в сиденья. – Всем патрулям, имейте в виду, на месте ожидается перестрелка. – Пушки есть? – спросил Свэггер. – В багажнике ружье. Достану, когда выскочим. – Понял, – сказал Свэггер, и в этот момент увидел здание церкви, два внедорожника у входа и бегущих к ним людей в черных сутанах. – Проклятье, берегись! – крикнул он, когда один из священников пригнулся и снова выпрямился, но уже с автоматом в руках. Все трое распластались на сиденьях. Сердитый рой свинцовых пчел пронзил ветровое стекло, оставив на нем паутинки трещин. Салон засыпало осколками. Люди остались целы, но перехватчик вышел из-под контроля, зацепил одну из припаркованных машин и протаранил вторую так, что водителя с пассажирами бросило вперед и стукнуло обо что придется: полицейских – о приборную доску, а Боба – о спинку переднего сиденья. Он почувствовал, как хрустнула кость, выкрутились ребра, сердце расплющилось в блин, легкие чуть не лопнули, а откуда-то из середины тела ракетой взмыла острая боль, не сулившая ничего хорошего. По «доджу» застучали новые пули, заскрежетал металл, машина завибрировала, как циркулярная пила, в воздухе повис едкий запах бензина и горелой краски. Завыли сирены – значит свои летят на подмогу, и дай-то бог, чтобы успели. На мгновение Джуба оторопел, но тут же взял себя в руки, развернулся, сшиб стекольщика и велел ему дожидаться полиции. Когда они с солдатом спускались по подкупольной лестнице и уже подходили к последнему пролету, на улице сухо защелкали выстрелы. Как, откуда, почему полицейские среагировали так быстро, как сумели понять, откуда он стрелял, ведь глушитель рассеял звук выстрела? Предательство? Чудовищное невезение? Эти варианты можно было крутить в голове до бесконечности, пока тебя не убьют или не возьмут в плен, но через секунду Джуба отбросил ненужные мысли: он был воином, а воин решает проблемы по мере их поступления. Оказавшись у лестницы, что вела в основное пространство храма, они с Эстебаном сбежали вниз, перепрыгивая через две ступеньки, очутились за алтарем, бросились в боковой неф и оттуда, через западный выход, на улицу, где развернулась битва. Перед дверью стояли два внедорожника, за ними засели четверо из первой группы. Они безостановочно лупили из автоматов. АКС-74У – в США их почему-то называют «Кринки» или «Кринковы» – пожирали боеприпасы с таким звуком, словно два механизма рвали в клочья огромное холщовое полотно. Впереди угловатым полумесяцем выстроились машины патрульной службы и шерифского ведомства. Их становилось все больше, и каждая служила укрытием для личного состава, вооруженного по большей части пистолетами, редко – чем-нибудь автоматическим. Все вокруг палили куда ни попадя, пригибались, меняли позицию, палили снова и приседали для перезарядки. Один стрелок упал, попытался отползти в сторону, сделал пару движений, истек кровью и замер. Остальные продолжали стрелять. На улице царил хаос. Вооруженные люди стремились прикончить друг друга, маневрировали под огнем и в полном отчаянии стреляли в автомобили, в асфальт или в белый свет, хотя это не давало никакого тактического преимущества. Разбивались полицейские мигалки, шипели спущенные шины, из пробитых двигателей вырывался пар, по асфальту растекались липкие лужицы машинного масла. – Назад! – крикнул Джуба. У него не было оружия – свою винтовку он бросил. Они со спутником нырнули в церковь в тот самый миг, когда кто-то, заметив их, пустил в западную дверь заряд картечи. Дверь ответила каскадом щепок. – Беги! – крикнул Эстебан. – Я их задержу! – Воин, ты герой ислама! – крикнул Джуба и запечатлел на губах солдата крепкий поцелуй. – На! – Солдат протянул ему свой «Кринков», развернулся, выхватил «беретту» и приготовился открыть огонь по нападающим. Джуба метнулся через неф в сторону трансепта, сквозь лучи Божьего света, под взглядом человека, приколоченного к кресту, растолкал перепуганных священников: все они были связаны, и ни у одного не хватило храбрости помешать беглецу. Джуба свернул в коридор, услышал, как в одной из комнат кричат какие-то гражданские, добежал до угла, бросил быстрый взгляд за спину и никого не увидел. Впереди была дверь. Распахнув ее, Джуба ощутил вкус солнца, воздуха и прочих чудес, ожидающих его в Джаннате, заставил себя отбросить эти мысли и увидел арку, а за ней – городскую улицу. Сложив приклад, он прижал автомат к боку и пустился в путь, стараясь шагать с самым непринужденным видом, хотя никак не мог отдышаться. Он ступил на тротуар, свернул на улицу, и тут в него врезался какой-то человек. Автомат отлетел в сторону, а мужчины сцепились врукопашную. Свэггер был безоружен, а когда ты безоружен, в таком аду тебе делать нечего. Полицейские – их становилось все больше – горели желанием побыстрее вступить в бой, и никто не обращал внимания на Боба. Наконец на место примчался фэбээровский «форд», с водительского сиденья выкатился Ник, с пассажирского – Чендлер, а с заднего – Нил. Пригнувшись, Боб рванул в их сторону. – Пистолет! – крикнул он. – У меня есть! – невпопад ответил Ник, устроился за колесной аркой, выхватил «глок» и послал несколько пуль сорокового калибра к неприятельской позиции в тридцати пяти ярдах от «форда». Повсюду стреляли. Автомобили дергались от попаданий, грохот терзал барабанные перепонки, воздух пропитался едким запахом бездымного пороха. В поисках оружия Свэггер сновал от машины к машине и наконец добрался до последней в баррикадном полумесяце, где двое маршалов развлекались со своими «сорок пятыми». Лишнего пистолета у них тоже не нашлось. И тут Свэггер увидел Джубу. На нем были черные одежды священника и желтые стрелковые очки. Он только что вышел из дверей церкви – крепкий, сильный, мускулистый, абсолютно бесстрашный, – и Боб решил, что пора идти в атаку, пора ему броситься на врагов, скользя между пулями, и обрушить на обоих сокрушительные удары стариковских кулаков и отборную брань в лучших традициях Корпуса морской пехоты. Заметив его, спутник Джубы вскинул автомат, и до Боба дошло, что он поторопился с решением. Он уже готов был принять очередь в корпус, но тут враги нырнули в церковь, едва не схватив заряд картечи. Должно быть, сегодня Господь болел за Свэггера, и тот после секундного замешательства бросился вперед. И снова пожалел, ибо на улицу выскочил спутник Джубы, на сей раз с пистолетом, направленным на Свэггера. Он едва не нажал на спуск, но над ухом у Боба прогремели выстрелы из «глока», и мексиканец получил свои шесть пуль. Стреляла Чендлер. – Назад! – заорал Боб. – Только после вас! – крикнула она и тут же растянулась на земле, скошенная очередью, которую выпустили из-за черного внедорожника. Боба очередь не зацепила: в этот день он был неуязвим для пуль, не может быть, чтобы его пристрелили, когда вот он, Джуба, вот он! Он подбежал к Чендлер: – Куда? – В броню, – прохрипела она. – Жива… вот только… ребра… Свэггер отволок ее за машину маршалов: – Здесь и лежи! – Вот, возьмите. Она протянула ему «глок» – пустой. – Магазин? – Нету. – Черт! – Боб защелкнул затвор. Пистолет, даже без патронов, – уже какой-никакой аргумент. С ним лучше, чем без него. – И не высовывайся! – крикнул он. Чендлер, скорее всего, ответила колкостью, но Боб не услышал ее слов, ибо уже сорвался с места, решив бежать не к двери, а за угол: Джуба наверняка пройдет по храму, поищет выход с другой стороны, выскочит на улицу и отберет у кого-то машину или угонит припаркованную, прекрасно зная, как вести себя в подобных ситуациях. Свэггер обогнул огромное здание, вышел из тени на свет и обнаружил, что уличное движение остановилось, пешеходов не видно, а полицейские машины мигают и верещат на перекрестке в конце квартала – то есть в приличном отдалении. Боб сбавил скорость, но ненамного, направился к следующему углу и оказался у арки в тот самый момент, когда из нее вышел рослый священник. Поскольку священники, как правило, не носят переговорных гарнитур, желтых стрелковых очков и укороченных автоматов Калашникова, Боб тут же смекнул, с кем его свела судьба, и отреагировал как надо: бросился врагу в ноги, чтобы тот не взял его в захват. Оба грохнулись на тротуар, автомат отлетел в сторону. И Боб, и Джуба на мгновение растерялись, но тут же пришли в себя. – Замри! – крикнул Боб, наставив «глок» на центр Джубиной груди. – Не стреляти, не стреляти! – завопил Джуба по-английски, подняв руки. – Пожалюста, не стреляти! – И тут же, не обращая внимания на пистолет, пришел в движение, столь молниеносно, что Боб не сумел бы в него попасть, даже если бы в «глоке» была чертова уйма патронов. Русская система «Спецназ» опирается не на замысловатые движения – в горячке боя они начисто забываются, – а на естественную физику тела, помноженную на силу, равновесие и опыт. Опыта же Джуба накопил предостаточно. Это было даже не движение, а волна чистой энергии Вселенной, направленная в точку контакта с немыслимой скоростью, недоступной человеческим органам чувств. Джуба так сильно ударил Боба ногой по голове, что тот на пару секунд оказался в Стране чудес, где Алиса с Белым Кроликом успели сыграть на его черепушке партию в шахматы. Когда он очухался, бой уже завершился. Джуба стоял над ним с автоматом в руках, готовый покончить со всем раз и навсегда. Но не покончил. Вместо этого он выплюнул какие-то арабские слова, развернулся и с удивительной для такого амбала грацией припустил по улице. Боб попробовал встать, осмотреться, крикнуть, чтоб все срочно мчались сюда, но патрульные машины по-прежнему были далеко, на перекрестке, противно мигая красно-синими лампочками, а полицейские оставались на своих местах, хотя стрельба, похоже, утихла. Колени подломились, голова снова поплыла, и Боб понял: ему досталось так сильно, что он, не ровен час, отдаст концы, и что тротуар несется прямо ему в лицо, и что он расплющил нос об асфальт, и что в мире не осталось ничего, кроме темноты, расцвеченной безумными вспышками фейерверка.