– Смогу… Хальт! Их верде шиссен! Все еще едва заметные силуэты фрицев на мгновение замирают от неожиданности, ошарашенные громким окриком – и тут же раздаются тихие хлопки пистолетных выстрелов, заглушенных моей ноу-хау. И вновь неготовность врага мгновенно вступить в бой вкупе с тем, что оба немца не поняли, что незнакомые хлопки несут в себе смертельную угрозу, спасают меня. Отправив первую пулю в ближнего ко мне врага, я тут же перевожу ствол пистолета на второго противника и дважды жму на спуск. Он просто не успевает сместиться в сторону, а мне везет попасть из пистолета навскидку. Удивительно, но на мгновение показалось, что оружие стало лишь продолжением моей руки… Однако первый фриц еще не мертв. Упав на спину, он ворочается, хрипло, но не очень громко выкрикнув: – Alarm!!! И вместе с криком в сторону окопа ударила автоматная очередь… Одна из пуль вскользь задевает левое плечо, царапнув кожу; от неожиданной и резкой боли я вскрикиваю. Другая пуля со смачным чавкающим звуком попадает в Женьку – и тот, странно булькнув, заваливается на спину. Уже не щадя глушителя, дважды стреляю по ворочающемуся на земле фашисту и тут же, не сдерживаясь, кричу: – Жека!!! Товарищ лежит на земле и беспомощно хватает воздух руками. В это же время взмывают в небо новые «люстры», и в их свете я с ужасом рассматриваю смертельную рану Томилина… Кровь мощными толчками вырывается из пробитого горла, щедро растекаясь по коже; кажется, сквозь рану выходит и воздух. Ловлю полный запредельного отчаяния взгляд Женьки; а еще в глазах пулеметчика, устремленных на меня, читается невероятной силы надежда – мне становится не по себе. Я же не могу ничем ему помочь! Но тут товарищ порывисто расстегивает дрожащими пальцами нагрудный карман и протягивает мне какой-то документ… Ну конечно, это военник, нужно будет передать командиру или семье! Порывисто выхватив его из рук товарища, едва ли не моляще обращаюсь к раненому: – Прости! Прости, Женька! После чего рывком выбираюсь из окопа, стараясь не смотреть за спину, где умирает брошенный мной боевой товарищ… Пулеметные очереди «соседей» пока бьют в сторону дотов – похоже, фрицы сочли, что красные пошли на прорыв. У меня есть считаные секунды, прежде чем они поймут, где на самом деле нужно искать врага… Начинаю насколько возможно быстро ползти в сторону реки – если побегу, движение точно заметят! – и в очередной раз за последние сутки принимаюсь молиться: – Господи, спаси… Господи, защити… Господи, убереги… Глава десятая 24 июня 1941 года. Декретное время: 3 часа 53 минуты. Восточный берег Буга После нескольких минут суматошного, отчаянного бегства от смерти легкие горят огнем – каждый вдох делаю с отчаянным хрипом, будто бы задыхаясь. Сильно ноет в районе левой лопатки, икры же словно в камень обратились и стали такими же тяжелыми при движении. На минуту останавливаюсь за большим кустом плакучей ивы, пытаясь отдышаться; все тело бьет крупной дрожью. А всего в полутора метрах от меня бежит вода – такая прохладная, такая освежающая, такая вкусная… Сопротивляясь желанию нырнуть в нее, испытываю едва ли не физическую боль – и снова начинаю бежать… Помогла ли мне молитва или случилось какое другое чудо, но я успел доползти до реки прежде, чем фрицы запустили «люстры» в сторону берега. Он оказался чистым от лодок и плотов – по всей видимости, на ночь их отогнали назад. Очевидно, личному составу атаковавшего нас подразделения было проще отдохнуть на той стороне реки, оставив на нашей лишь дежурные расчеты пулеметчиков. Впрочем, заслышав пальбу, противник тут же запустил несколько осветительных ракет над Бугом и простегнул берег несколькими плотными очередями. Но мне удалось сползти под укрытие во множестве растущих здесь ив и продолжить ползти, считай, у самой кромки воды в те мгновения, когда «люстры» гасли. Вскоре немцы начали переправу, темп вражеского огня снизился, и я продолжил движение уже бегом, пока меня не заметили и не грохнули… Бежал я минут десять, прежде чем заметил явственно выделяющуюся в предрассветных сумерках стену деревьев практически у самого берега Буга. Вот она, «роща» младшего лейтенанта. Хотя по моим понятиям здесь целый лес! И вот, остановившись перед финальным броском в укрытие, я пытаюсь хоть немного продышаться, а потом вновь срываюсь на бег. Осталось совсем чуть-чуть… Под прохладную сень деревьев я врываюсь с первыми лучами солнца, стараясь как можно быстрее углубиться в самую чащу. Лес встречает меня едва ли не первозданной чистотой, ароматами цветов и трав, оглушительным птичьим пением… Сказка – будто бы и нет войны! Вот только каким образом мне искать в этой сказке наших?! Нет, меня честно предупредили, что, если поднимется пальба, отряд снимется и ждать никого не будет. Но ведь и фора у них не такая большая, меньше получаса, по сути… А вдруг кого и оставили дождаться прикрытия? Однако же и не крикнешь: «Ау, люди добрые, отзовитесь!» Отзовутся, еще как отзовутся – только совсем не добрые, да и не факт, что фашистов можно назвать людьми. По крайней мере, сражались мы друг с другом со звериным ожесточением, и о пощаде речи не шло с обеих сторон. Но ведь впереди меня прошло шестнадцать человек. Шестнадцать! Пробираясь сквозь чащу, они просто обязаны были оставить след – притоптанную там траву, обломанные ветки… Может быть, и действительно оставили. Да только я не могу ничего разобрать в сумерках чащи – а тут, несмотря на восход солнца, пока по-прежнему стоят сумерки – или мне просто не хватает внимания все это заметить. А может, погранцы вообще как-то приучены ходить по лесу, аккуратно раздвигая перед собой ветки и стараясь попасть след в след впереди идущему товарищу? Бред, конечно… Ну а вдруг? Ведь не хуже меня понимают, что может быть погоня – зачем тогда оставлять лишний след? Понимая, что в любом случае погранцы ушли от реки по направлению в глубь чащи, начинаю двигаться примерно тем же путем. Про то, что человеческий шаг один короче другого, отчего люди в снегах, пустынях и чащах имеют привычку бродить по кругу, слышал еще в детстве. И сейчас стараюсь наметить себе ориентиры – например, то или иное дерево с какими-либо необычностями в облике: раздвоенным, слишком тонким или, наоборот, слишком толстым стволом… Или вон тот же крупный муравейник из веток! Так, идя от ориентира к ориентиру, я хотя бы не закружу в чаще. Проходит примерно минут пятнадцать, прежде чем мой взгляд в поисках ориентира вычленяет какие-то свежие зарубки на коре толстого, здорового дуба. Приблизившись, я разбираю четко вырезанные четыре буквы: «сам» и чуть в стороне «р». Самсонов Роман! Все-таки не забыли обо мне! Едва ли не бегом подрываюсь к дереву – рядом никого. И вроде бы ничего… Обойдя вокруг дуба, замечаю наконец, что земля на обратной стороне его рыхлая. Наудачу запустив туда руку, с удивлением и радостью нащупываю что-то плоское, кожаное. Какая-то сумка… Внутри нее оказывается вчетверо сложенная небольшая карта и краткая записка к ней: «Идем за Кадацким. Удачи, Рома». Идем за Кадацким… Это значит, в Беловежскую Пущу. Устало приложившись спиной к толстому стволу дерева, я закрываю глаза. И тут же вижу пробитое горло Женьки, толчками выбивающуюся из него кровь, молящий взгляд обреченного человека, который еще не смирился, еще не поверил, что смерть-то – вот она… Неизбежна. Эта картина преследовала меня все время суматошного бегства, но тогда я активно боролся за собственную жизнь, и у меня просто не было времени переживать, пропускать случившееся через себя. А сейчас я словно со стороны слышу собственный тонкий всхлип, и в глазах мутнеет от влаги. Томилин… Михайлов… Нежельский… Товарищи, погибшие друзья… Я трясусь в безуспешных попытках сдержать рыдания, но лица павших соратников, моменты их смерти один за другим встают перед глазами. Меня разрывает изнутри от жалости к ним – и от жалости к себе. От глупости и несправедливости смерти этих честных, прямых, как сталь, людей, каждый из которых в какой-то момент пожертвовал собой – и одновременно от понимания того, что одному мне здесь не выжить. Товарищи хотя бы погибли в бою – а как умру я? Какой конец мне уготован?! …Гложет ли меня совесть за то, что бросил Жеку? И да, и нет. Умом я понимаю, что, оставшись с красноармейцем, я бы ничем не смог ему помочь, ничего бы не сумел сделать для того, чтобы спасти его. Туда бы операционной стол и опытного врача с реанимационной бригадой да запасом крови для переливания… Но это я понимаю умом. А вот сердцем… Я ведь заглянул ему в глаза. И буквально физически ощутил, как же страшно было умирать Томилину, как невыносимо страшно и больно осознавать, что это – конец, что он неизбежен. Ему было невыносимо одиноко в тот миг и страшно остаться одному, осознавая, что кругом враги и спасения нет… Женька не был эгоистом и ни за что не захотел бы, чтобы я умер рядом с ним без всяких шансов помочь. Но даже понимая это… Чувства порой далеки от доводов разума. Да, я осознаю, что поступил единственно верно. Однако в то же время чувствую, что предал друга… А еще – что, окажись я на его месте, мне было бы очень важно, чтобы рядом находился хоть кто-то из своих. Как бы эгоистично это ни звучало… Спустя минут десять я успокаиваюсь, хотя это удается не сразу. Но со слезами приходит и облегчение, проясняется в голове. Оставив все сантименты за спиной, я выделил для себя главную проблему, которая и стояла передо мной изначально: как выжить в ближайшие девятнадцать дней? Да, теперь у меня есть небольшая карта окрестностей, в которой я даже сумел немного разобраться. Так, на ней отмечены Величковичи и Новоселки, Волчин, где находился штаб (или комендатура?) погранотряда, тот самый лесной массив, где я сейчас нахожусь. Кстати, довольно масштабный, как оказалось, «рощей» тут и не пахнет – вот только если идти на восток, то заканчивается он как раз у занятого немцами Волчина. С юга лес огибает деревню Паниквы, севернее – деревню Мачулище (а может, и не деревню, а село). За ней начинаются открытая местность и целый ряд населенных пунктов: Токари, Макарово, Огородники, Ковалики, а дальше карта просто обрывается. И главное – где тут Беловежская пуща? Куда идти, если на восток, оказывается, нельзя?! Участок реликтового первобытного леса под названием Беловежская пуща находится в Беловежском регионе на границе Польского генерал-губернаторства и СССР приблизительно в сорока километрах к северу от вашего месторасположения. В этот раз никакого ликования насчет внезапной активации послезнания нет – плавали, знаем, как все будет работать. Пару минут функционирует, потом пропадает на сутки! Неверная оценка работы автономного помощника. В связи со сбоем подачи электроэнергии капсула игры «Великая Отечественная» перенастроила рабочий цикл виртуальной реальности без перерыва игрового процесса. А с этой минуты вам будет доступен автономный помощник. Что за бред? Эта хрень теперь что, читает мысли?! Не забывайте, что виртуальная реальность построена искусственным интеллектом игры в вашем сознании. – Хорошо! Все же мне как-то проще общаться с незримым «автономным» помощником, проговаривая свои обращения и вопросы вслух: – Я могу воспользоваться функционалом выхода из игры или хотя бы сохранения текущего прогресса? Увы, допущена системная ошибка в рабочем цикле искусственного интеллекта. После переключения капсулы с внешнего электропитания на резервное перечисленный вами функционал временно недоступен игроку. – Временно – это сколько? Увы, помощник не может дать корректного ответа на вопрос. Кто бы сомневался… Ладно, а если так: – Что будет, если я – то есть игрок – погибну в виртуальном мире? Увы, помощник не может дать корректного ответа на вопрос. Да зараза!!! …Уточнение по вашему последнему запросу: ИИ «Великая Отечественная» определяет вероятность пробуждения игрока от сна в 78 %. Неплохо! Но что с оставшимися 22 %? Прежде чем я успеваю озвучить вопрос, помощник уже дает ответ, в очередной раз прочитав мысли: 22 % – это определенная ИИ вероятность повреждения нейронных связей головного мозга разных степеней тяжести. Твою ж… дивизию! – Так, хорошо. А что будет, если перестанут работать батареи? Игрок очнется от сна, процесс работы капсулы будет безопасно остановлен. Вот оно! С волнением задаю следующий вопрос: – И как долго работает капсула в автономном режиме без внешнего электричества? И что будет, если электричество вновь поступит? Не менее трех суток. Капсула будет работать от батареи до полного израсходования ее ресурса, после чего – при подаче электричества – вновь перейдет на внешнее питание. Да чтоб тебя!!! Гребаные конструкторы, гребаная капсула, гребаный я – лох, который повелся на дармовщинку! Игрок желает продолжить общение с помощником? – ДА!!! Да, желаю. Какой функционал мне доступен сейчас? Любая информация по вооружению, от исторической справки до ТТХ и принципов работы, историческая справка по происходящим событиям. – Так, хорошо. Ты можешь подсказать, как мне лучше всего выжить здесь? Не умирать. С уст невольно сорвался нервный смешок, но поняв, что долбаный помощник не шутит, я едва не сорвался на крик: