— И кто это? Чи не ожидала, что Рюсэй ответит, но он ответил: — Моя сестра. Я не смог бы ее бросить, особенно потому что знаю, как больно терять родных и близких. — Рюсэй тепло улыбнулся. — Нельзя ходить в лес без фонарика. А если бы ты заблудилась? — Но ведь направляешься ты… По тропке они вместе дошли до дерева, на котором повесилась Мияко. Белые розы у подножия еще не завяли, хотя возложили их почти день назад. Белые лепестки, покрытые тонким слоем росы, полностью сохранили свежесть. Сквозь кружево листвы лунный свет падал на розы, даря им сияние и почти неземную красоту. Чи отвела глаза. Они с Рюсэем стояли в тишине, нарушаемой шелестом листьев в кронах деревьев и жужжанием ночных насекомых. — Я добрался сюда за сто двадцать восемь шагов, — вдруг объявил Рюсэй. — Что–что? — спросила Чи, повернувшись к нему. — Сто двадцать восемь шагов, — повторил Рюсэй. — Я считал шаги от двери своей комнаты. — Зачем? Рюсэй пожал плечами: — Когда я расстроен или взволновал, то Начинаю считать. Что угодно пересчитываю, любую мелочь. Главное — считать. Меня это успокаивает. — Рюсэй замолчал и поскреб затылок. — Сюрно, да? Чи покачала головой: — Каждый снимает напряжение по–своему. Когда у тебя появилась эта привычка? — Лет в семь. После того, как в семье случилась трагедия. — А-а.. — протянула Чи. Не желая лезть в личную жизнь Рюсэя, других вопросов она не задавала. Рюсэй сел на корточки, вытащил из кармана куртки прямоугольную жестянку и положил на землю. — Что в ней? — спросила Чи. — Письма Мияко, — ответил он. — Я решил закопать их здесь, хотя так и не понял, что с ней творилось. В горле у Чи встал ком. — Извини, мне очень жаль. — Чего тебе жаль? — усмехнулся Рюсэй и руками начал рыть ямку во влажной земле. — А извиняться нужно мне — за то, что притащил тебя сюда. Рюсэй открыл замочек жестянки. Внутри лежала аккуратная стопка писем. Чи тотчас узнала почерк Мияко — буквы мелкие, круглые, почти неестественно одинаковые. Чи положила ладони ему на плечи: — Ты ведь любил ее по–настоящему, да? Жаль, что у вас все так вышло. — Сейчас это уже неважно. — Не говори так. — Чи взяла жестянкуу Рюсэя и положила на землю. — Но мне кажется, с письмами самое время попрощаться. — Чи уже собралась закрыть жестянку, когда сообразила, что писем в ней пять. — Ты же вроде говорил, что Мияко написала тебе четыре письма? Три из Кицуямы плюс одно она передала через мать… — Ах да, — Рюсэй вытащил одно письмо и протянул Чи, — вот что сегодня вручила мне мисс Суги. Мияко оставила ей его на хранение. Чи взяла письмо у Рюсэя: — А почему она не отдала письмо сразу, как мы пришли в клинику? — По словам мисс Суги, имени получателя Мияко не назвала — только описала полунамеками. До сегодняшнего вечера мисс Суги не была уверена, что письмо для меня. Чи вспомнила разговор у цветочного поля, когда мисс Суги спросила, не Рюсэй ли нравился Мияко. Письмо Чи разворачивала торопливо, гадая, что в этом прощальномпослании. В отличие от писем к Рюсэю, это не адресовалось никому конкретно. Прости, что не сдержала слово. Прости, что подвела тебя. Прости, что сдалась. Я могла тебе открыться. Я могла честнее говорить о своих чувствах, о страданиях, о ненавистном прошлом. Но я решила сохранить все в тайне. Я отталкивала тебя, когда ты ко мне тянулся. Я отгородилась от тебя. Я лгала тебе, притворялась, что все хорошо. Я думала, что мне нужно время, хотя на самом деле нуждалась в отваге. Чем дольше я выжидала, тем сложнее было изменить курс. Я допустила ошибку и зашла слишком далеко. Помнишь, ты делился со мной планами на жизнь после университета? Порой я представляю, как сижу в большом зале, слушаю, как ты на сцене выступаешь от имени компании, и сияю от гордости. Еше представляю, как мы, переплетя ноги, лежим на диване и читаем, а между нами спит Тама. В моих грезах окна у нас всегда открыты, небо синее, безоблачное, а мы счастливы. За последние месяцы те картинки поблекли и исчезли. Я пытаюсь воскресить их, но не могу. Стираются даже воспоминания о нашем прошлом, например как уходили от Икеды с покупками в руках. Те воспоминания заслоняет нечто другое. Прочти за все, что я могла сделать, но не сделала. Надеюсь, ты не станешь корить себя за то, что ничего не знал. Дело во мне: я тебя обманывала. — Я подвел Мияко, — заявил Рюсэй. Приехал в такую даль, ио так и не понял, что она пыталась мие сказать. Вместо того чтобы приблизиться к правде, я запутался еще сильнее. Я даже не уверен, что это письмо адресовано мне. — Ну, разумеется, оно тебе адресовано, — заверила Чи, наморщив лоб. — Мияко любила кого–то другого. — Рюсэй, ну как можно быть таким тупым?! Для Мияко существовал только ты. — Ты просто утешить меня хочешь. Не надо! — Зачем мне врать о таком? Рюсэй притих. — Мияко боялась, — продолжала Чи. — Чего? — Рюсэй покачал головой. — Что я ее обижу? — Она боялась, что ты бросишь ее, как только узнаешь правду. Рюсэй заглянул ей прямо в глаза: — О чем это ты? 15 ЦЕНТР ГИНЕКОЛОГИИ КОБАЯСИ Через два дня после того, как Чи узнала о беременности Мияко, девушки вместе поехали на поезде в Куромачи. Клиник, оказывающих подобные услуги, предостаточно и в Токио, но Мияко решила отправиться в другой город, чтобы гарантированно не нарваться на знакомых. На протяжении всей поездки в Куромачи Мияко просидела, вцепившись в полу своего белого кардигана. Когда Чи спрашивала, все ли в порядке, она неизменно кивала. — Ничего страшного, — заявила Мияко два дня назад в туалете у баскетбольной площадки. — Я уже записалась на прием. Все будет хорошо. — Раз ты так решила, я поеду с тобой. — Спасибо за предложение, — улыбнулась Мияко, — но я вполне справлюсь сама. — Не хочу, чтобы ты проходила через такое одна, — покачала головой Чи. — Позволь мне тебя сопровождать! Это самое меньшее из того, что я могу сделать как подруга. На своем Чи настояла, но теперь не была уверена, что помогает Мияко. Она не знала ничто сказать, ни чем утешить. Голова категорически отказывалась работать. Через несколько часов они прибыли на железнодорожный вокзал Куромачи. Мияко сказала, что нужно пересесть на автобус, и Чи молча кивнула, не в силах подобрать нужных слов. Поездка на автобусе по длинной петляющей дороге оказалась мучительной. Мияко сосала мятные пастилки и на случай рвоты держала наготове пакет. Рвоты не было, но с автобуса Мияко сошла белее мела. Ее вид потряс Чи до глубины души.