– Эта песня называется “Vi elsker vort land”, то есть «Мы любим нашу страну!». – «Ну разумеется!» – подумала я. Женщина, которая, судя по всему, чрезмерно увлеклась летним солнышком и теперь напоминала мармозетку (этакую карликовую обезьянку) цвета красного дерева, одной рукой взяла несколько аккордов на электрической клавиатуре, в другой руке она держала сигарету. Толпа запела, и Женщина-Мармозетка присоединилась к хору, стараясь сохранять гармонию с поющими. Я попыталась сосредоточиться на песне, хотя не знала ни мотива, ни слов. Но меня сразу же отвлек маленький мальчик, который начал карабкаться на искусственную горку, таща за собой игрушку – чучело в костюме танцовщицы фламенко. Устроив несчастную жертву на вершине горы хвороста, мальчик стал молотить игрушку по голове. Женщина стащила малыша с груды хвороста, подложила туда еще несколько сучьев и с помощью факела разожгла костер. Огонь разгорелся и осветил игрушку, лежащую на самом верху. Я увидела, как загорелись шляпа, прикрывающая всклокоченные волосы, и оборки на ярко-красном платье. Недаром выражение лица у этой игрушки из папье-маше было каким-то несчастным: похоже, она предвидела свой исход. – Конечно, я уже несколько лет не заглядывала в свою школьную Библию короля Якова, – шепнула я Лего-Мену. – Но уверена, что Иоанна Крестителя обезглавили, а не сожгли заживо, и он никогда не увлекался танцами в стиле фламенко… Викинг услышал мои слова и вмешался: – О, это не Иоанн Креститель. Сегодня же канун дня этого святого… – А тогда… кто это? – спросила я, указывая на несчастную куклу, которую уже полностью охватило пламя под восторженные крики собравшихся на пляже. – Ведьма, – просто ответил Викинг. В этот момент пламя полностью поглотило куклу в красном синтетическом платье, и черные клубы дыма понеслись в сторону моря. Раздались восторженные крики, аплодисменты, а некоторые люди начали снимать радостный момент на камеры мобильных телефонов. – Вы все еще сжигаете ведьм?! – с ужасом спросила я. – Только сегодня, – попытался объяснить Викинг. – Для этого и зажигают костры. Это… – Только не говорите, что это традиция! – А как вы догадались? – Немудрено! – А то, что мальчик лупил куклу по голове, – спросил Лего-Мен, – тоже традиция? – Нет, он просто негодник, – ответил Викинг. – Понятно. А костюм в стиле фламенко? – Думаю, просто под рукой не оказалось другого… Порыв ветра раздул пламя, и очень скоро несчастная «ведьма» превратилась в почерневший остов на столбе. Снова раздались аплодисменты. «Негодник» и его друзья громко заливались смехом. Началась новая песня. Все расселись вокруг угасающего пламени и стали жарить свои кебабы. У меня пропал аппетит. Дружелюбная Соседка, заметив мое настроение, попыталась меня утешить. – Мы должны сжигать ведьм, чтобы отпугнуть злых духов, – сказала она, словно это было самое естественное занятие. – Понимаю… – Ведьмы накануне Дня святого Иоанна очень активны, и поэтому мы сжигаем несколько ведьм, чтобы остальные отправились в Германию… – Что?! Ситуация с каждой минутой становилась все запутаннее. – В Блоксбьерг, в горы, где собираются на шабаш все ведьмы. – Но почему? Почему они отправляются в Германию? За дешевым пивом и сыром?! Дружелюбная Соседка пожала плечами, а Викинг громко заявил: – Не знаю, просто в Германию. Там все не как у людей! Вероятно, это служило лучшим объяснением легкой ксенофобии, испытываемой датчанами в отношении своих более сильных южных соседей. Потом Викинг устроил для меня небольшой (и не совсем трезвый) пляжный урок истории, поскольку когда-то изучал ее в университете. Периодически его поправляли Дружелюбная Соседка и Хелена Кристенсен – им не хотелось, чтобы у нас сложилось превратное представление об их замечательной стране. Сжигать ведьм на костре начали в Дании в XVI веке, когда датская церковь пристрастилась к подобным занятиям. Практика осуждения и сжигания женщин на кострах была официально прекращена в 1693 году. Это случилось после того, как была сожжена 74-летняя Анна Паллес, осужденная за колдовские чары, так как сумела приворожить местного управляющего. Кроме того, на ней лежали и другие грехи: внезапная смерть женщины, с которой танцевал ее муж, и неурожай в поле, где она однажды присела по малой нужде. – В самом деле? Неужели это правда? – с подозрением спросила я, но все вокруг с энтузиазмом закивали головами. Услышав этот рассказ, наш пес начал слегка подвывать, так как отлично знал, что и сам вел себя на соседских полях ничуть не лучше. Он отодвинулся от угасающих углей и прижался к ногам Лего-Мена, пытаясь спрятаться за ним. – Мы давным-давно не сжигаем настоящих женщин, – жизнерадостно закончил исторический экскурс Викинг. – В ХХ веке стало модным сжигать соломенных ведьм. – Ничего серьезного, как видите, – попыталась успокоить меня Дружелюбная Соседка. – Это просто… – Традиция? – не дала ей закончить я. – Да! – раздался нестройный хор хмельных голосов. – Но я думала, что Дания – страна истинного гендерного равенства! С давней и яркой историей борьбы за права женщин, – я была еще недостаточно пьяна, чтобы оставить этот разговор. – Конечно, – пожал плечами Викинг. – Права женщин, но не ведьм. – Но вы же знаете, что ведьм не бывает, верно? Раздался дружный смех, и Лего-Мен решил положить конец разбирательству: – Не переживай. Мы же говорим о том, что было сотни лет назад. С тех пор все изменилось, и теперь стало хорошо, не так ли? – Н-у-у… – Дружелюбная Соседка состроила гримасу, которая превратила ее в пластилиновую фигурку из мультипликационного фильма. – Что? – Ну, вы же знаете большие красные дома вокруг? – Старую больницу? – спросила я, думая, что она имеет в виду дома из красного кирпича, построенные в 1920-е годы и составлявшие бóльшую часть нашего городка. В них жили бородатые пенсионеры. – Ну да, – неуверенно ответила она. – Только они были не совсем больницей… – Не больницей? Но риелтор сказала нам… – Нет. Это была лечебница для умственно отсталых. Я уже хотела предложить более подходящий термин, в духе политкорректности, но соседка продолжала: – Там были мужские отделения, – она указала рукой на дома в дальнем конце пляжа. – Здесь работал знаменитый датский врач Кристиан Келлер. Тот самый, которому установлен памятник на холме, знаете? – Такой… с большой сумкой? – Да, он. Но вот женщины… – Соседка глубоко вздохнула. – Вы никогда не замечали островок, когда переправлялись с Фунена в Зеландию? Остров Фунен расположен восточнее полуострова Ютландия, а Зеландией называется остров, лежащий к востоку. Там находится Копенгаген, и даже несмотря на мой полный географический кретинизм было понятно, о каком месте говорит Дружелюбная Соседка. Это было что-то новенькое! – Да! Я видела! Мы проплывали мимо него несколько раз! И что? – Это остров Спрого, куда отправляли умственно отсталых женщин. Только они не были неполноценными в буквальном смысле… Как выяснилось, на остров Спрого выселяли женщин, которые были признаны «патологически распущенными», «морально отсталыми», «сексуально фривольными» или обвинены в løsartig («развратном поведении»). Лечебница, основанная Кристианом Келлером в 1923 году, в действительности была тюрьмой для женщин, занимавшихся проституцией или имевших внебрачных детей. Однако переселение на «женский» остров не ограждало их от дальнейшего разврата, так как Спрого частенько посещали мужчины, желавшие развлечься с доступными женщинами. Причем граждане не видели ничего предосудительного в том, что мужчины отправляются на остров в поисках секса. – И когда же заведение закрыли? – В 1960-е годы. Меня это потрясло. Я знала, что подобное характерно не только для Дании. Лондонский приют Магдалины работал до 1966 года, а последняя в Ирландии «прачечная Магдалины» была закрыта католической церковью лишь в 1990-е годы. В этих заведениях находились «распутные» женщины, которых их собственные родственники заклеймили позором и изгнали из семьи. Но подобное в Дании?! Я считала, что датчане более прогрессивны и в этой стране реально существует равенство. Однако мне стало понятно, что мои познания весьма скромны, и, как оказалось, я не совсем правильно представляю, что значит быть женщиной в Дании. Вечеринка продолжалась до самого заката. В одиннадцать появилась луна, и стало светло как днем. Вскоре мы отправились домой. Я оглянулась на догорающий костер. Десятки людей продолжали веселиться на пляже, но некоторые уже покидали праздник. Вдоль всего берега, словно светящиеся жемчужины, горели небольшие костры. Этой ночью мне снились летящие в Германию охваченные пламенем женские фигуры на пылающих метлах. Я проснулась в три утра. Меня разбудил луч солнца, пробившийся через плотные шторы и светивший мне прямо в глаза. День святого Иоанна по-датски – это еще и ночь, которая длится всего четыре часа. Мне нравились длинные летние вечера, но я вполне могла бы обойтись без ранних подъемов под дружный птичий гомон. С раздражением и ворчанием стала шарить по ночному столику в поисках маски для глаз, которую раздают в самолетах. Такая маска частенько спасала меня от утреннего солнца. Найдя маску, натянула ее на себя и рухнула на подушку, надеясь еще немного поспать. Но мозг мой уже проснулся, поэтому лежала без сна и думала. Обо всем – в этом деле я мастерица. Почему птицы оживают с рассветом? Не означает ли это, что в Дании к закату у них уже не остается сил? Интересно, где здесь лучше всего покупать бюстгальтеры? Кто первый решил, что эпиляция с помощью воска – хорошая идея? Когда женщины в Дании получили право голоса? Наконец, самый главный вопрос: а что, если родиться женщиной в скандинавских странах ничуть не лучше, чем в любом другом уголке мира? Поняв, что ответов мне не найти, я решила все получше разузнать[61]. В Орхусе, втором по величине городе Дании, находится Женский музей, один из немногих в мире. Вряд ли он сравнится со Смитсоновским, однако экспозиция там любопытная: различные артефакты и архивные материалы рассказывают о жизни женщин. И вот в один из туманных понедельников я направилась в Большой Город на своем помидорчике без кондиционера в надежде узнать больше о судьбе женщин в Дании. Любезная дама в очках в роговой оправе показала мне запылившиеся музейные экспонаты и вкратце познакомила с историей нордических женщин. Я узнала, что датским женщинам разрешили учиться в университетах в 1875 году. Скандинавские страны проводили передовую политику в деле утверждения прав женщин. Финляндия присоединилась к этому движению в 1906 году, Норвегия – в 1913-м, Дания и Исландия – в 1915-м, а Швеция – в 1919 году. В Дании, Швеции и Норвегии политические партии ввели добровольные гендерные квоты в 1970-е годы. С тех пор в политику пришло столько женщин, что в Дании квоты были отменены и, судя по всему, они никогда больше не понадобятся. На момент написания этой книги на долю женщин приходилось 40 процентов состава датских парламентариев, а также дамы возглавляли обе коалиционные партии. Датчане всегда занимали прогрессивную позицию в вопросах защиты прав женщин. Аборты были легализованы в 1973 году, а равная плата за равный труд была законодательно закреплена в 1976 году. Еще в феврале я узнала, что датская политика в сфере занятости населения сводится к тому, чтобы право на труд стало достоянием всех граждан. Кроме того, предусмотрен весьма продолжительный отпуск по уходу за детьми. При рождении ребенка датские семьи получают 52 недели отпуска – будущая мать берет четыре недели до родов и не менее 14 – после родов. Это весьма разумная политика, поскольку продолжительный декретный отпуск благотворно сказывается на состоянии здоровья младенца и снижает вероятность развития послеродовой депрессии у роженицы, о чем свидетельствуют данные американского национального бюро экономических исследований. В течение двух недель после родов отпуск предоставляется и мужчинам, а оставшееся время делится по усмотрению родителей. Поскольку в Дании большинство мужчин берут отпуск по уходу за ребенком, то и связь отцов с детьми устанавливается быстрее, к тому же отцы отлично справляются с обязанностями, которые традиционно выполняют женщины. Но это было только начало пути. Следующим шагом стало официальное признание отцовского отпуска при рождении ребенка. Норвегия оказалась первой страной, в которой в 1993 году отцовский отпуск был установлен законодательно. До этого лишь два-три процента норвежских отцов брали отпуск по уходу за младенцем. Сегодня они имеют право на 14 недель отпуска, и пользуется этим правом 90 процентов мужчин. Пятнадцать процентов отцов выбирают укороченную рабочую неделю, чтобы больше времени проводить с семьей. Исследования показывают, что увеличение продолжительности отцовского отпуска в Норвегии привело к реальному изменению в восприятии гендерных ролей. Мальчики, родившиеся после 1993 года, выполняют больше работы по дому по сравнению с теми, кто родился раньше. В Швеции отцы могут оформить отпуск на два месяца с сохранением на этот период 80 процентов своего обычного заработка. Я не могла не отметить: «Если мы собираемся завести ребенка, то Скандинавия чертовски подходит для этого…»