Она замирает, словно ее ударили. Они с мистером Лукасом пялятся друг на друга. Все в комнате ждут, что она скажет. Ждут эмоционального взрыва. – Мэм? – нарушает тишину один из детективов. – Моей дочери давно пора спать. Позже зададите ей свои вопросы, – объявляет она всем присутствующим, но смотрит прямо на мистера Лукаса, от лица которого отлила вся кровь, словно он призрак увидел. – Доминик, ты меня слышал? – Мама тычет в него пальцем. – Она упала в обморок. Тебе совсем, что ли, все равно? Другой детектив пытается ее утихомирить. Мои родители – можно ли их так назвать? – продолжают буравить друг друга взглядами. Вероятность того, что он мой отец, очень высока. Мистер Лукас – тот, в кого влюбилась мама. Он был ее партнером по танцам. Он бросил ее и меня еще до моего рождения. Решил не обращать внимания на свою плоть и кровь все эти годы – даже сейчас, когда я так близко, что на меня падает кусочек его тени. Мама задает квадриллион вопросов: – Почему ее сюда привели? Разве она что-то сделала с Джиджи? Зачем бы ей желать ей смерти? Мистер Лукас хранит мрачное молчание, пока моя мать пылит, и я думаю, как бы ее унять. – Я… м-м-м… Мне хочется сказать, что я не желаю Джиджи смерти, я просто хочу, чтобы она исчезла, но это не самое лучшее решение. Мне вообще лучше молчать, так что быстренько затыкаюсь. И не могу сосредоточиться на разговоре. – Да как вы смеете вообще вплетать во все это мою дочь? – Мама прожигает мистера Лукаса взглядом. – Я забираю ее из этой проклятой школы. Ей здесь не место. Это возвращает меня в реальность. Такого я допустить не могу. Только не так. Но вдруг поднимается мистер К., просит маму сесть, извиняется и говорит, что они делают все возможное для сотрудничества с властями. – Это ведь вопрос жизни и смерти. – Его голос звучит раздражающе надрывно. И все, что я хотела сказать, исчезает в окружающем хаосе. Я вдруг поняла, что Джиджи в самом деле может умереть. Но, к моему удивлению, первая мысль в моей голове после этого – вовсе не грусть, не гнев и не страх, а кое-что совсем другое. Я смогу танцевать Жизель. 48. Бетт – Бетт? Мистер К. зовет меня по имени, но кажется, словно мы оба под водой, и я плохо его слышу. – Да? Пытаюсь подняться со стула. Он придерживает меня за руку. – Твоя очередь. – Мистер К. ведет меня к офису. – Пришла твоя мать. Мы позвонили всем родителям, и она настояла на том, чтобы присутствовать при даче показаний. Стою в первой позиции и не могу пошевелиться. Мистер К. машет пальцами, словно я его собачка и должна тут же побежать следом, но я застыла спиной к окну и лицом ко всем одноклассникам. К сожалению. Кажется, прошло несколько дней, но на самом деле – всего час. «ПРИДИ УЖЕ в СЕБЯ!» – кричит голос в моей голове, и я вытягиваю руки и иду вперед. Вскидываю подбородок. Мистер К. шагает так широко и быстро, что мне приходится почти бежать, чтобы поспевать за ним. – Можно заглянуть в туалет? – спрашиваю я прямо перед дверью в его офис. Он вздыхает в ответ. Останавливается, но не поворачивается ко мне. Это его молчаливое, вымученное разрешение. Мне. Конец. Бросаю пригоршни воды в лицо, чтобы хоть как-то разбудить свои полуоформившиеся мысли. Я должна быть готова к тому, что ждет меня за дверью. Особенно к моей матери. И обвинениям в том, что это именно я толкнула Джиджи под такси. Мистер К. придерживает дверь открытой. У матери красные глаза, но в остальном она выглядит превосходно. На ней все еще платье с вечеринки. На губах – следы вина, значит, она пила перед сном. У полицейского в руках ужасная желтая папка. Сажусь рядом с матерью, и она тут же начинает плакать. И это странно, потому что моя мама не плачет. Вообще. Она не плакала даже тогда, когда ушел отец. И когда Адель предложили место в Американской балетной труппе. – Расскажи полицейскому о том, что сегодня случилось, Бетт. Мистер К. не смотрит на меня. Он разговаривает со стеной, так на ней сосредоточен, что можно подумать, будто там в самом деле мое лицо. – Да, Бетт. Меня зовут Джейсон Гамильтон. – Офицер потирает свои темные усы. – Расскажи, как все было. – Джиджи много выпила. Мы танцевали всю ночь. Я думаю… думаю, она поскользнулась. – А ты сама пила? – Да, мы все пили. Но она очень много выпила, понимаете? – Твои одноклассники сказали, что ты не особенно жаловала Жизель Стюарт. – Боже, – шепчет мама, словно слышит все это впервые. Поднимаю на нее взгляд – не хочу пропустить шоу. Я не рада тому, что она плачет, но удивлена, что именно из-за меня. И из-за Джиджи. – Кто именно? Офицер сверяется со своими записями. – Я не могу точно сказать. Но многие утверждают, что ты держала на нее обиду. Мне стыдно, и я знаю, что мой жуткий розовый румянец не спадет еще долго. Лишь бы не сжимать кулаки. Не показывать, как я зла, – из-за этого я точно попаду в неприятности. Меня пытаются подставить. А полицейский загоняет меня в ловушку. – Я ее не толкала, – выпаливаю. Мне так жарко, что я готова упасть в обморок. Никто не двигается. – Никто и не утверждает, что ее толкнули, Бетт. Но если ты в самом деле это сделала, лучше признайся сразу. – Джиджи может умереть. Ты ведь понимаешь это, Бетт? – Глаза мистера К. словно научились лазеры метать. Открываю рот, чтобы оправдаться… – Ты знаешь, что такое домогательства? – спрашивает офицер Гамильтон. Мистер К. достает с полки книгу и кладет мне на колени. Мне страшно опустить взгляд. – Посмотри же. – Но… но… – начинаю я. Мама неловко переминается рядом. – Бетт! Мистер К. произносит мое имя так, словно потерял всякое терпение. Словно я какая-то странная, совершенно дурная новенькая. Словно он не учил меня целую вечность. Я открываю словарь на букве «Д» и ищу нужное слово. – Читай. Давлюсь словами: – Домогаться означает «оказывать агрессивное давление» или «предпринимать мелкие атаки на врага». Тишина растягивается на целую тысячу лет. – Бетт, мы уходим, – говорит мама и протягивает полицейскому визитку. – Ни слова больше. Офицер Гамильтон, правильно? Если хотите продолжить разговор с моей дочерью, можете связаться с нашим семейным адвокатом. Мы всегда были хорошими друзьями Американской балетной школы и труппы. Сейчас строится новое здание, и площадь имени Розы Эбни никогда не выглядела лучше. Мы не позволим с нами так обращаться. Мистер К. ухмыляется, глядя на мою мать. И я чувствую, что она только что поставила на моей судьбе жирный крест. Он снова смотрит в стену, и лицо его стороннему наблюдателю покажется спокойным. Но я его знаю. Мистер К. сдерживает улыбку. Ему смешно оттого, как не вовремя и нелепо мама помахала перед всеми своим влиянием. Она только что выдала им все карты: меня можно обвинять в чем угодно. И не важно, справедливо или нет.