Ох, не стоило мне об этом заговаривать. Она ведь так старается выглядеть хорошо. – Ага, и наверняка притащила в нашу спальню клопов. И почему я не могу вовремя заткнуться? Наверное, дело в том, что я еще никогда не была без пары на День святого Валентина. – Бетт. – Кажется, Адель сейчас начнет меня отчитывать. – У нас бронь пропадет. – Правда? – переспрашивает Элеанор. – Да. – Хватаю ее за руку и продолжаю врать: – Завтра перезвоню тебе, Адель. Моя сестра остается стоять на ступенях, а мы с Элеанор уходим вниз по улице. Надо бы найти наше такси, но я не могу оторвать взгляд от платья. Слишком знакомое: алое, зауженное книзу. – Кажется, это платье Кэсси. Элеанор произносит это медленно, словно могу не расслышать. Она поднимает взгляд, но в глаза не смотрит. О Кэсси мы не вспоминаем. И о том, что я сделала – или не сделала с ней – тоже. Забыть бы еще, как я заставила замолчать Анри. Но ведь потому я и узнала это платье: Кэсси была в нем год назад, осенью, на вечеринке, которую я всегда устраиваю в сентябре. Оно есть на сотне фотографий оттуда. Она кружилась в нем весь вечер, говорила, что ей нравится, как ткань облегает ноги. Громко сглатываю: вечер перестает быть приятным. Наша машина стоит на обочине. Я заталкиваю Эл внутрь и бешусь оттого, что она посмела надеть что-то из гардероба Кэсси, да еще и напомнить мне об этом. Она никак не перестанет извиняться. – Сначала на угол Семьдесят пятой и Пятой, – кидаю водителю. – Дом Лиз? – удивляется Элеанор. – Да, она идет с нами. – Ты уверена, что это хорошая идея? – А что, если даже нет? – Смотрю на нее так, словно она вдруг заговорила на китайском. – Ты вообще говорила с ней после того, как она ушла? – В глазах Элеанор плещется сочувствие. – Только онлайн. Но она в порядке. Ходит в школу и все такое. В новой школе Лиз все носят дорогущие блейзеры и покупают поддельные документы. А еще там учится куча детей знаменитостей. – А ты с ней почему не говорила? – Она не отвечает на мои сообщения. Лиз все еще танцует? Странно, что они не разговаривают. Как-то все слишком быстро изменилось. – Взяла перерыв до летних интенсивов. Машина останавливается перед шикарным зданием в Верхнем Ист-Сайде. Швейцар открывает дверь затянутой в перчатку рукой. Прошу позвать Лиз. Мгновение спустя она уже внизу – в обтягивающем ярко-розовом платье, на каблуках и с огромными золотыми серьгами. Выглядит так, словно выпала прямиком из какого-то ужасного музыкального клипа. Ноги у нее совсем как палки, и это стремное платье постоянно задирается, потому что ему не за что зацепиться. Она кидает на сиденье свой платок, а потом залезает в машину сама. Открываю рот, чтобы прокомментировать происходящее. – Даже думать не смей, – выплевывает Лиз. – Я наконец-то смогла в него влезть. Элеанор смотрит на меня, и взгляд ее говорит «да она с ума сошла». Не могу не согласиться, но уже поздно, а я намерена повеселиться. Не знаю, чего ожидать, но мы едем в центр, в клуб, куда нас точно пропустят. По крайней мере, Лиз убедила меня в этом. Они с Элеанор обсуждают ее новую школу, а я пытаюсь следить за разговором, но у меня плохо получается – мысли постоянно возвращаются к Кэсси, Алеку и Анри. Останавливаемся у клуба – я готова влить в себя что-нибудь новенькое, что-нибудь восхитительно-алкогольное. Достаем наши поддельные документы. Занятно. Так делают все подростки в Нью-Йорке, если послушать мою маму, телевизор или почитать какой-нибудь желтый журнальчик, доживающий свои дни на столике в студенческой комнате отдыха. Внутри все совсем не так, как я представляла. В воздухе разлит запах алкоголя. Интерьер мне нравится – высокие потолки, винтажные зеркала, дорогие картины, подсвечники, но в баре только пластиковые бутылки с дешевым пойлом и ведерки со льдом, в которых лежат банки пива. Мы одеты явно не по случаю. Тут все в легинсах и драных футболках, тяжелых ботинках и жилетках из искусственного меха. И мы тут явно моложе всех. Остальные уже наверняка в колледже или даже давно выпустились. Элеанор сразу сдувается: – Иу. Может, ну его? У нас с утра пилатес. – Да всего на часок. Я веду ее вперед. Лиз уже исчезла в толпе, словно она создана для этого места. – Ты куда? – кричу ей. – Ща вернусь. – Я принесу нам выпить, – говорю Элеанор, которая все еще выглядит крайне недовольной. – Да ладно тебе. Это ж приключение! – Ты пьешь? – Элеанор поджимает губы в отвращении, словно я признала, что обмочилась на глазах у всех или вытатуировала лицо мистера К. у себя на животе. – Всего один стаканчик. Водку? – спрашиваю. – Ну и ладно. Элеанор выглядит так, словно вот-вот мне возразит, но я скрещиваю руки на груди, готовая к обороне. – Что с тобой творится вообще? – Она качает головой совсем как мать. Не моя мать. Любая. – Неделька отстой, – объясняю. – Хочешь об этом сейчас поговорить? Элеанор в сандалиях, и я ужасно хочу наступить ей на пальцы. Шпилькой. Хочу раздавить ей кости – и представляю это так явственно, что мне приходится сделать шаг назад и прикрыть глаза на пару секунд, чтобы вернуть себе контроль. – Не думаю. Принеси мне воды. Иду к бару. Элеанор – за мной. Во всем виноват Анри. Теперь в каждой светловолосой девице я вижу Кэсси, словно повсюду развешаны ее фотки. Наблюдаю, как одна такая блондинка танцует – совсем не отличить от Кэсси. Двигается так же изящно. Сразу видно – талант. – Закажу-ка тебе вина. Все будет хорошо, – бросаю Элеанор, которая слишком занята тем, что разглядывает публику. На самом деле я почти не пью. Бокал шампанского на премьерах или пара стаканов, чтобы заставить кого-нибудь напиться, – вот и все. Я же не идиотка. Не для того я так долго работала над собой, чтобы лишиться всего из-за какой-то противной на вкус дряни, как простушка из пригорода с плохо покрашенными волосами, парнем-футболистом и единственным хобби в виде вечеринок. Я ведь особенная. По словам окружающих. Но сегодня я хочу стать нормальной – спонтанной, не планирующей все наперед. Хочу пить до тех пор, пока не забуду угрозы Анри, постоянно звучащую в голове партию Жизели, Джиджи Стюарт и Алека, который в самом деле меня бросил. Наблюдаю, как покупает напитки парень в футболке с символикой какой-то группы, и повторяю за ним. Бармен приносит мне коктейль приятного розового цвета. Пытаюсь найти Лиз, но огни слишком часто мигают, и я вообще ничего не могу разглядеть. Меня начинает накрывать паника, но потом я опрокидываю стаканчик. Однажды Адель сказала мне, что ключ к успеху – никогда не выпускать свою цель из поля зрения. Мамина правда: нужно быть лучше остальных. Она говорит об этом с таким выражением лица, что сразу ясно, что она имеет в виду: какие-то люди действительно лучше (например, Адель), а какие-то – нет, и мать еще не решила, к какой категории отнести меня. Делаю первый глоток и стараюсь не закашляться от обжигающего вкуса. – Ого, настолько противно? – Элеанор приподнимает брови и смотрит по сторонам, как пойманная белка. – Видишь? Мы ничего не упускаем. Я не согласна, хотя стоило бы согласиться. Мне нравится громкая музыка и пластиковая бижутерия, которую носят здешние девушки, и как они со скучающим видом пьют свою отраву, прислонясь к стене. Возвращается Лиз, выпивает один бокал, потом второй, но нас почти игнорирует. – Что с тобой такое? – спрашиваю, а потом понимаю, что тот же вопрос задавала мне Элеанор. – Ничего. Все в порядке, – отвечает она чуть развязно. – Хочу танцевать. Я же балерина. Она проталкивается сквозь толпу и двигает бедрами так, словно никогда и не была балериной. Словно стала кем-то другим. Я иду за ней – должна же я сегодня повеселиться! Покачиваю бедрами и повожу вперед. Ставлю стопы так, чтобы они были параллельны друг другу. Повторяю за Лиз. Все кажется неправильным. Отпиваю еще этого ужасного коктейля и не сразу проглатываю. Потом делаю еще глоток. И еще. Элеанор начинает сплетничать про геев в школе – кто с кем встречается и все такое, – и я не замечаю, как бокал с мерзким коктейлем пустеет в моей руке. Голова кружится. – Мне здесь нравится. Похоже, теперь, когда я напитана алкоголем, мне и вправду тут нравится. Здесь темно и куча запахов: густые ароматы духов, вина, текилы, пива и потных тел. Мне нравится, как накрашены здешние девчонки и как незнакомцы встречают незнакомцев, знакомятся, а потом переходят сразу к делу – то есть к поцелуям. Мне нравится трель разговоров: я улавливаю слушок о каком-то крутом местечке в Вест-Виллидж и спор о том, какая ветка метро самая жуткая. В школе повсюду зеркала, лимонный запах дезинфекции по утрам, который сменяет запах пота по вечерам, после того, как мы все ноги себе оттанцевали. Все там по кругу, рутина, дни одинаковые. Этот странный клуб – почти насмешка над моими органами чувств. Но приятная насмешка. Долгожданная. Не то, что мне было нужно… Но даже кое-что получше. Я и забыла, что Элеанор рядом со мной, но вот же она, осуждающе качает головой, глядя на хаос вокруг нее: тела трутся друг о друга, руки хватают все, до чего дотянутся, какой-то мужик орудует языком во рту женщины и задирает ей юбку. Пытаюсь завести разговор о музыке, но Элеанор молчит. Обычно ее не заткнуть, у нее на все есть свое мнение, она готова обсуждать что угодно. Но здесь, в реальном мире, в этой ее версии, Элеанор словно онемела. Даже немного дрожит и нервно теребит свою подвеску. Трет щеки. Господи, какая же она развалина. Я наклоняюсь вперед. – Ты как? – спрашивает Элеанор. Но как я еще могу быть? Я нормально! Лучше, чем нормально! Почти хорошо. Спокойно, словно приняла мамин «Ксанакс», но и немного возбуждена. Готова ко всему. – А ты как? Пойдем найдем Лиз. Хочу рассказать ей об Анри. О том, как я его ненавижу. – Мой бокал пуст. – Пусть знает, что он вздумал со мной играть. Она придумает, как все исправить. Я не рассказала Элеанор о том, что случилось в ресторане. Я вообще мало с ней говорю. – А что с Анри? – Элеанор не нравится, что у меня есть от нее тайны. – А кто тебе названивает? Куда ты постоянно сбегаешь?