Джиджи краснеет и выдает тысячу разных жестов: пожимает плечами, машет рукой, дрожит. Как мило. – Мне некогда, не видишь? – Алек опускает ногу Джиджи на пол. Его пальцы задерживаются на ее лодыжке, и он не торопится выпрямляться. Джиджи затихает. – Может, после? – предлагаю. Другая девушка уже бы сдалась. Алек ведь сказал, что у него нет времени, – значит, быть со мной он не хочет. Он порвал со мной и льет слюни по другой девчонке, льнет к ней, как кот. Но мне все равно. Она – ничто. Глупая девственница. Проходящее увлечение. Я не позволю нашим отношениям с Алеком исчезнуть, как луже на солнце, словно мы какая-то случайность. Мы будем вместе. – Да, может, – мямлит он. Я никогда не слышала, чтобы Алек так говорил. Словно вообще не хотел этого произносить. – Мне нужно собраться, – продолжает он чуть громче, но все еще словно бы не своим голосом. – А то скоро начало. Окей? Не знаю, чьего разрешения он спрашивает, но вряд ли моего. Джиджи краснеет. Моя тревога разбавляется гневом. Тело словно жужжит – слишком уж в нем много разных чувств. Я не смогу танцевать, если не успокоюсь. У Снежной королевы не дрожат ноги и не кипит кровь. Не говоря больше ни слова, Алек уходит, и я вдруг очень хочу заплакать, это желание душит, слезы подступают к горлу, как инородное тело. – Боишься? – спрашивает Джиджи, словно ей страшно, а я такого даже представить не могу. Она не похожа на того, кто легко пугается, судя по последнему семестру. Такое ощущение, что все произошедшее никак на нее не повлияло. – Обычно нет. – Выглядишь потрясающе. И я не могу подыскать слов. Не то чтобы никто не называл меня красивой и раньше. Не то чтобы я не знала, что красива. В моих волосах – белые перья, на груди – белый тюль, а на глазах столько косметики, что они кажутся в два раза больше. Но то, как Джиджи это произнесла, так просто и искренне… Никогда не слышала, чтобы кто-то так сильно верил в то, что говорит. Джиджи еще не накрасилась, так что на ее лице, как и в ее голосе, нет ничего лишнего. И на одно ужасное мгновение я вдруг понимаю, почему Алек выбрал ее. Но он не может. Нет-нет, никогда. Пожалуйста. Я не могу его отпустить. И не стану. – Над твоим костюмом тоже отлично поработали. – Большего она от меня не получит. – Спасибо! Джиджи сияет. В глазах ее – ожидание, словно она хочет продолжения разговора, а ведь я мечтаю только о том, чтобы он поскорее закончился. Не понимаю ее. Почему она не спрашивает про помаду на зеркале? Про фотку, которую я повесила в Свете? Она ведь наверняка знает, что это была я. Девчонки об этом сплетничают. На ее месте я бы непременно об этом спросила. Да я даже хочу, чтобы она задала этот несчастный вопрос, чтобы я выставила ее сумасшедшей истеричкой, обвиняющей во всем других. Но никто не собирается сегодня со мной разбираться. – Чтоб ты знала, мы с Алеком не совсем разошлись. – Будь у меня время подумать, я бы сказала что-то более изящное, более угрожающее и менее понятное. Что-то такое, что могла сказать моя мама. Укоряю себя за то, что выгляжу, как новичок. – У нас и раньше такое бывало, так что сильно не обольщайся. Она чуть распахивает свой хорошенький ротик, собираясь что-то сказать, но я уже собралась уходить. Только вот стоило мне сделать шаг назад, как я в кого-то врезалась. Элеанор. Но не просто Элеанор. Не моя дублерша или девчонка в задних рядах кордебалета, нет. Это Элеанор с золотым венцом в волосах и обнаженным золотистым животом. В длинных гаремных штанах. В маленьком золотом топе. Элеанор, перевоплотившаяся в Арабский Кофе. И она ухмыляется. Девушки и парни выглядывают из примерочных и отвлекаются от упражнений. Все смотрят на Элеанор, на ее слегка прикрытую грудь – красота, о которой никто не подозревал. На нее со всех сторон сыплются поздравления. – Почему ты в этом костюме? – спрашиваю я. – Я на подхвате, – выдавливает Элеанор сквозь улыбку. Ее так распирает от радости, что она вот-вот взорвется, прямо как я. – Они выбрали тебя? – Мой голос против воли звучит слишком резко. Слова повисают в воздухе. Элеанор хмурит брови в обиде. – Поздравляю! – вклинивается Джиджи. – Ты заслужила! Но, надеюсь, Лиз станет лучше. На ее лице в идеальном балансе выражены радость за Элеанор и беспокойство за Лиз. Это невероятно. Невозможно быть настолько хорошей. Она хочет обнять Элеанор, но я ее опережаю и увожу подругу прочь. Горжусь, что действительно немного рада за нее. Сжимаю ее руки. – Вы только гляньте, – шепчу ей на ухо и чувствую, как ее сердце заходится в бешеном ритме. Держусь за нее, ведь она единственная, кто будет любить меня, несмотря ни на что. – И когда это случилось? – спрашиваю. – На личном просмотре у мистера К., – шепчет Элеанор в ответ так быстро, что я едва могу ее понять. Она не обнимает меня в ответ, выскальзывает из моих объятий и подходит к Джиджи. Они прыгают, смеются и перешептываются. Разобрать слов я не могу. Похоже, они не в первый раз так шепчутся. Как друзья. И так я теряю все. 18. Джун Мне все это снится. Точно. Так же, как приснился и поцелуй с Джейхи. Я переспрашиваю Морки, и это почти унизительно. Сейчас девять утра, и мы в студии «С». Многие проспали – пытаются отдохнуть перед выступлением. – Хочешь танцевать? – говорит она. – Тогда докажи. Виктор играет партию Арлекина. Ноги шуршат по полу – я выхожу в центр. Голова опущена. До выступления восемь часов, я в студии с Морки, Дубравой и мистером К. Они стоят у зеркал и ждут, когда я покажу им, насколько хорошо знакома со своей партией. Здесь еще три девочки. Две другие – из седьмой группы и еще одна из восьмой. Начинаю танцевать. Я докажу им, что хорошо знаю партию. Я часами изучала каждую роль из каждого хоть сколько-нибудь значимого классического балета. Я смотрела «Щелкунчика» каждое Рождество с самого детства. Я запомнила каждую женскую роль, да и парочку мужских тоже смогла бы станцевать. Стараюсь быть нежной и легкой, воплощением всего того, чем так хороша Страна Сладостей из «Щелкунчика». Представляю свою маму, которая наблюдает за моим идеальным танцем. Слышу аплодисменты. Вспоминаю, как Морки хвалила меня пару недель назад. Заканчиваю. Не могу даже поклониться. Мистер К. кивает: – Молодец, бабочка моя. Никогда не видел, чтобы ты так двигалась. Ты много над собой работала. – Да. – Танцуешь так, словно очень этого хочешь. Словно уверена в себе. – Он обходит меня по кругу. – В России быть танцором – значит попасть в историю. Прожить жизнь особенную, более сложную, чем большинство людей. Балет отделяет тебя от остального мира. И в тебе это чувствуется. Слегка краснею. Он говорит что-то на русском, обращаясь к Морки, и та тоже кивает. Наконец-то они заметили меня, увидели, как много я тренируюсь, как сильно этого хочу! Мистер К. не просит станцевать остальных. Роль Арлекина – моя. Роль солиста. Он доверяет мне настолько, что отдал партию за восемь часов до выступления. Случалось ли такое прежде? Неужели в его глазах я наконец-то стану особенной? Новости распространяются быстро. Небольшие перестановки во времени и музыке. После нескольких часов в студии – и пропущенного обеда – я иду на примерку костюма на третий этаж и жду у костюмерной мадам Матвиенко вместе с остальными девочками в черных леотардах и белых тютю[9]. Пью свой чай, чтобы успокоить желудок. Для меня готовят три костюма – феи Драже на случай, если Джиджи не сможет танцевать (чего не случится), обычную розовую пачку для Вальса цветов и пестрое трико для Арлекина. Джиджи лежит напротив меня и что-то напевает под нос, и я поднимаю взгляд, чтобы ее одернуть. Она развалилась на полу, словно блинчик. Из костюмерной порой доносится голос Алека, и каждый раз Джиджи смотрит на дверь, как преданный щенок. Даже не скрывается. Выглядит жалко. Похоже, они теперь действительно вместе, хотя она что-то там мямлила о том, что он не «спросил» ее. И потому она не уверена. В чем ей стоит быть уверенной, так это в том, что если Бетт не ненавидела ее раньше, то теперь ее точно разорвет от гнева. Помяни дьявола… – Еще не закончили? – Бетт появляется и ждет ответа, словно мы все ей тут должны. И ей отвечают – кто-то из младших объясняет, что парни опоздали. У этой девчонки на лице написано, как сильно она хочет угодить Бетт. Бетт отправляет в рот кусочек какого-то фрукта. – Как дела, Джиджи? Как чувствуешь себя? – Нормально, – откликается Джиджи. – Я не больна. Последнюю фразу она произносит как-то странно, будто «больна» – запрещенное слово в ее лексиконе. Джиджи сужает глаза и косится на Бетт: – А почему ты спрашиваешь? – Мистер К. просил. Я ведь здесь дольше всех и просто хочу держать тебя в курсе. Давно пора было спросить тебя о том о сем. Мы здесь не терпим хулиганов и травли. Ничего ведь такого не происходило? Джиджи не поднимает взгляда, словно все ее внимание приковано к растяжке. Меня немного мутит – вспоминаю, что тоже приняла в этом участие. Ну, почти. Интересно, видела ли Бетт медицинскую справку? А видела ли ее Джиджи? Мне стыдно, но всего на мгновение. О Кэсси тоже стараюсь не вспоминать. С ней обходились еще хуже. – Все хорошо, Бетт, – отвечает Джиджи без особого усилия. – Но спасибо, что спросила. Бетт прикрывает ресницами свои невыносимо голубые глаза и чуть смеется: – Если что-то случится, не молчи. Я всегда готова помочь. Джиджи не успевает отреагировать – нас всех зовут внутрь. В костюмерной полно света, витают ароматы парфюма и грима. Сюда мы заходим всего два раза в год. Костюмы приносят из хранилищ труппы. Наслаждаюсь каждым проведенным здесь моментом. На одном столе лежат тиары, а на другом – украшения для костюмов, сделанные вручную пуанты и сложенные башенкой балетные тапочки – розовый слоеный торт. Настроение у всех поднимается. Здесь мы просто девочки, играющие в переодевание. И это лучшая часть балета. Волонтеры – в основном матери – приносят наши костюмы. Некоторые нужно подогнать и лишний раз проверить. Мы с Джиджи стоим рядом, и нам подносят костюмы феи Драже: ткань цвета сливы ниспадает с деревянных вешалок, лиф расшит каменьями. Мы одновременно дотрагиваемся до костюмов в абсолютном восхищении. Была бы наша воля, ходили бы в них всегда.