Отложив маску в сторону, Кроу вынул мятые газеты, которыми для мягкости обложили содержимое ящика: – «Лондон таймс», тысяча девятьсот тридцатый год. Думаю, наш подозреваемый тогда еще не появился. – Я вынужден протестовать, – встрепенулся Робинсон. – Вы трогаете экспонаты руками… вы их пачкаете! Вам всем нужно надеть перчатки. – Возможно, вам стоит подождать за дверью, доктор Робинсон, – предложила Джейн. – Нет, я не уйду. Я обязан обеспечивать сохранность этого собрания. Риццоли резко повернулась к нему. Куратор всегда казался кротким, но на этот раз он твердо решил стоять на своем. Джейн подошла поближе и заметила, как яростно моргают его глаза за линзами очков. Столкнувшись с полицейским вне стен музея, Николас Робинсон, возможно, повел бы себя иначе. Но здесь, на своей территории, защищая свое драгоценное собрание, он, казалось, готов был вступить в рукопашный бой. – Вы ведете себя по-скотски, – возмутился он. – С чего вы взяли, что тут есть другие мертвецы? И что за люди, по вашему мнению, работают в музеях? – Не знаю, доктор Робинсон. Это я и пытаюсь выяснить. – Тогда спросите меня. Поговорите со мной, вместо того чтобы ломать ящики. Я знаю этот музей. Я знаю людей, которые тут работали. – Вы кураторствуете всего три года, – заметила Джейн. – Я также стажировался в музее в летние месяцы, когда учился в колледже. Я знал доктора Скотта-Карра, он был абсолютно безобидным человеком. – Куратор зыркнул на Кроу, который только что вынул из открытого ящика какую-то вазу. – Эй! Ей не меньше четырехсот лет! Относитесь к ней с уважением! – Похоже, нам с вами пора выйти отсюда, – заключила Джейн. – Нужно поговорить. Робинсон бросил встревоженный взгляд на трех детективов, принявшихся за следующий ящик. Он неохотно покинул хранилище и вслед за Риццоли пошел по лестнице, ведущей в галерею первого этажа. Они остановились рядом с египетским залом – над ними возвышался портал, имитирующий вход в гробницу. – А если точнее, доктор Робинсон, когда вы здесь стажировались? – спросила Джейн. – Двадцать лет назад, на первом и втором курсах колледжа. Когда Уильям был куратором, он каждое лето старался брать на стажировку одного или двух студентов. – А почему сейчас у вас нет стажеров? – В нашем бюджете не хватает средств, чтобы оплачивать их работу. Так что теперь почти невозможно привлечь сюда студентов. А кроме того, молодежь с бóльшим удовольствием берется за полевые работы – там ведь можно быть среди сверстников. И не придется сидеть взаперти в старом пыльном здании. – Что вы помните о докторе Скотте-Карре? – Он мне очень нравился, – ответил Робинсон. Воспоминание вызвало мимолетную улыбку на его лице. – Он уже тогда был немного рассеян, но всегда мил и обычно уделял нам много времени. Он с самого начала возложил на меня большую ответственность, так что я смог очень многому научиться. Как нигде. Даже несмотря на то, что для меня это закончилось разочарованием. – Почему? – У меня были слишком большие надежды. Я думал, что смогу получить такую же работу, когда закончу колледж. – Но не получили ее? Он покачал головой: – В результате я стал наемной лопатой. – Что это значит? – Археолог-контрактник. В наше время это почти единственная работа, на которую может рассчитывать археолог, недавно закончивший учебу. Это называется «управлением культурным наследием». Я работал на стройплощадках и военных базах. Делал пробные раскопы, искал признаки исторической ценности, а затем уступал место бульдозерам. Такая работа подходит лишь для молодежи. Больших денег она не приносит, постоянно приходится кочевать с места на место, да к тому же вечно болят колени и спина. Поэтому, когда три года назад Саймон по телефону предложил мне это место, я был счастлив отставить лопату в сторону, пусть даже сейчас я получаю меньше, чем за работу в поле. Этим, кстати, и объясняется, что после смерти доктора Скотта-Карра должность куратора так долго оставалась незанятой. – А разве музей может обойтись без куратора? – Представьте себе. Если балом правит какая-нибудь госпожа Виллебрандт. При ней одни и те же экспонаты годами пылились в одних и тех же выставочных шкафах. – Бросив взгляд на стойку приемной, Робинсон понизил голос до шепота: – И знаете что? Она ничуть не переменилась с того времени, когда я был практикантом. Эта женщина родилась старухой. Джейн услышала глухой стук шагов и, обернувшись, увидела Фроста, который устало поднимался по лестнице из цоколя. – Риццоли, тебе нужно спуститься и взглянуть на это. – Что вы нашли? – Мы не знаем. Вслед за Фростом Джейн и Робинсон снова направились в подземное хранилище. На полу, в том месте, где детективы осматривали содержимое еще нескольких ящиков, валялась деревянная стружка. – Мы пытались снять вон тот ящик, и я оперся о стену, – пояснил детектив Трипп. – А она вроде как подалась немного. И потом я заметил вот это. – Он указал на кирпичную кладку. – Кроу, посвети туда фонариком, чтобы Риццоли было видно. Джейн нахмурилась, когда Кроу направил луч света на стену. Она и впрямь выглядела слегка выгнувшейся. Один из кирпичей выпал, но сквозь эту брешь Джейн видела лишь сплошную тьму. – Там внутри полно места, – добавил Кроу. – Когда я свечу туда фонариком, я даже заднюю стену не вижу. Джейн обернулась к Робинсону: – Что находится за этой кладкой? – Понятия не имею, – пробормотал куратор, в недоумении разглядывая выгнувшуюся кладку. – Я всегда полагал, что эти стены очень прочные. Но ведь здание такое старое. – Сколько ему лет? – По крайней мере сто пятьдесят. Так сказал сантехник, который приходил ремонтировать туалет. Понимаете, когда-то этот дом был их семейной резиденцией. – Криспинов? – Ну да. Они жили здесь в середине девятнадцатого века, а потом все семейство переехало в Бруклайн, в новый дом. И тогда это здание превратили в музей. – Куда выходит эта стена? – спросил Фрост. Робинсон немного подумал. – Она выходит на улицу. – Значит, за ней не может быть другого здания? – Нет, там должен быть тротуар. – Давайте вынем несколько кирпичей, – предложила Джейн, – и посмотрим, что там, с другой стороны. Лицо Робинсона приобрело встревоженное выражение… – Если вы начнете вынимать кирпичи, все развалится. – Но эта стена явно не несущая, – возразил Трипп. – Иначе она уже давно рухнула бы. – Я требую, чтобы вы немедленно прекратили все это, – не унимался Робинсон. – Прежде чем вы двинетесь дальше, я должен поговорить с Саймоном. – Так почему бы вам не позвонить ему прямо сейчас? – спросила Джейн. Пока куратор удалялся, ни один из четырех детективов не шевельнулся – этакая живая картина, знаменовавшая уход одного из действующих лиц. Как только дверь за Робинсоном закрылась, Джейн снова сосредоточила внимание на стене. – Нижние кирпичи даже раствором не скрепили. Просто сложили один на другой. – Тогда на чем же держится эта стена? – удивился Фрост. Джейн осторожно вытащила один из незакрепленных кирпичей, хотя почти не сомневалась, что остальные тут же обрушатся. Однако стена устояла. Риццоли поглядела на Триппа: – Что ты об этом думаешь? – Должно быть, где-то вверху есть связь, удерживающая всю верхнюю треть стены. – Значит, мы запросто можем вынуть нижние кирпичи, верно? – Наверняка. Думаю, да. Джейн нервно усмехнулась: – Ты меня страшно обнадежил, Трипп. Пока трое мужчин-детективов стояли рядом и наблюдали, Риццоли осторожно вытащила сначала один незакрепленный кирпич, затем второй. Она не могла не заметить, как коллеги посторонились, оставив ее один на один со стеной. Несмотря на растущую брешь, конструкция по-прежнему держалась. Заглянув в дыру, Джейн увидела лишь кромешную тьму. – Дай мне свой фонарик, Кроу. Тот протянул ей фонарь. Опустившись на колени, Джейн посветила в пролом. Ей удалось различить шероховатую поверхность противоположной стены, которая находилась всего в нескольких метрах. Риццоли медленно провела по ней лучом света и замерла, наткнувшись на вырезанную в камне нишу. На лицо какого-то человека, смотревшего из тьмы прямо на Джейн. Она отпрянула, с трудом дыша.